спросила она.
сильные немногословные люди.
меня. Мое участие в ней завершилось. Мое и Дженни. Теперь в ней будут
другие персонажи. Он почувствовал, как к глазам подступают слезы.
вот черт. - Она вдруг подалась вперед и крепко прижала его голову к себе,
так что слезы его намочили ей шею. Он сжал зубы. Держись, дружище. Сквозь
ее медицинский халат он ощущал мягкую упругость ее груди.
Вам не нужна помощь?
подалась вперед и быстро поцеловала покрытый шрамами лоб.
голосе спросил он.
И смотрите мне: чтобы вы лежали в постели и спали. Спокойной ночи.
неверным оранжево-голубым пламенем, отбрасывая на стену у них за спиной
причудливые тени.
ветра, рвущегося с вершин к морю. Со Сгарр Дига, по крутым склонам,
кровоточащим и избитым. Порывистый, судорожный ветер, - он то ревел, то
внезапно смолкал. Попеременно.
пламени. Волосы ее переливались в мерцающем алом свете очага.
остаться насовсем. - Он повернул голову, чтобы лучше видеть ее лицо,
обращенное к нему в профиль. - Хотя мне бы очень хотелось.
нравишься.
дразня. Разве не мечтал он о чем-то подобном?
изливала свой свет луна, и края облаков тоже были в световой виньетке.
Кто-то - темнеющая в ночи фигура - ждал терпеливо в тени деревьев. Двое
волков примостились у его ног. То были зимние волки, громадные, серые,
будто призрачные в лунном свете.
3
Рождества. И в этом году декабрь тоже выдался ненастным и хмурым; сильный
порывистый ветер трепал ветви ив и рябил поверхность обычно спокойной
реки. В корпусах уже появились разряженные елки и блескучая мишура.
до такой степени, что какое-то время лежал в постели пластом. Иногда
рисовал, - в основном лошадей и пейзажи, - а иногда предавался
размышлениям. Было так заманчиво вновь удаляться в тот, другой, мир,
распростершийся буйной зеленью внутри подковы гор; в мир, где все
обустроено так, как он любит. Было так приятно пусть на короткое время
забыть о своем разбитом теле и пройтись по широким Долам пешком - и чтобы
ноги повиновались тебе - или проехать верхом на послушном коне в компании
тех, кого сотворило твое воображение.
со всеми, кто появлялся в его сознании, ненадолго составив ему компанию в
пути, а потом уходил своей дорогой - прочь от людей. Фермеры и пастухи,
коробейники и бродяги, прекрасные дамы и воины с тяжелым взглядом. Они
возникали в его воображении, облаченные в кожу и полотно, пахнущие землей
и потом, благоухающие духами и ароматными пряностями. Хмурая серость
декабрьских дней лишь подчеркивала яркие краски их одежд.
крепости, где препоясанные кушаками воины стояли дозором на бастионах. Он
останавливался на постоялых дворах, где пиво покрепче вина, и горячий
ячменный дух опалял его горло. Он вслушивался в долгие рассказы
путешественников о далеких краях, что лежат по ту сторону гор, но сам не
рассказывал ничего - ему уже нечего было рассказывать. Он только слушал, и
наблюдал, и дивился. Дни напролет проводил он с Гвионом, трактирщиком,
опекавшим своих постояльцев, словно те были детьми неразумными, чья
обширная лысина сверкала то здесь, то там, подобно зеркалу, при свете
свечей, зажигаемых по вечерам. Ривен напивался почти до бесчувствия с
Рыжебородым из сна. Как обнаружилось, тот представлял собой истинный
кладезь доморощенной мудрости, замешанной на неиссякаемом юморе. Звали его
Ратаган. Были там и другие. Молодой человек с голубыми глазами и
язвительным изгибом губ разглядывал Ривена в упор, без улыбки, и чесал за
ушами двух прирученных волков, которые всегда его сопровождали. Его звали
Мертах: Мертах - меняющий облик, Мертах-оборотень. И красивая дама -
одетая в черное демоница на рьяном коне... тут его грезы рассыпались, и
оставался лишь дождь, терпеливо стучащий в окно.
книг, и все же там, в его грезах, они жили своей, независимой от него
жизнью, и у каждого была своя история, которую он мог поведать другим. Они
были ему спутниками и друзьями, и в конце концов лица их стали Ривену
знакомы, даже привычны, как, например, лицо Дуди или сестры Коухен. Они
помогали ему отгонять черные воспоминания, и лишь когда не являлись в
течение дня, отчаяние вновь подступало к Ривену, вонзаясь во все его
болячки.
гирлянды. Уже к двенадцати годам вся эта мутотень успела мне изрядно
поднадоесть.
я хочу.
руке. - Ты извини, дружище. В следующий раз, когда ты застанешь меня таким
невыносимым, можешь пнуть меня так, чтоб я летел через весь коридор.
офицера.
обитателей Бичфилда. Персонал Центра приложил немало усилий, чтобы все
было по первому разряду: утром для желающих отслужили мессу. Ривен к числу
желающих не относился. Тем не менее, он сподобился нарисовать две открытки
- для Дуди и сестры Коухен. Странно, но он все еще рисовал вполне сносно.
Но вот писание - не столь инстинктивное мастерство - никак ему не
давалось.
прыжков было еще далеко, но несколько дюжин шагов он проделать уже мог.
Теперь Ривен уже не колупался с ходовой рамой и вполне управлялся одним
костылем. Ему двадцать восемь, но выглядел он лет на сорок с этой своей
бородой, согбенной спиной и костылем. С каждым днем лицо, глядящее на него
из зеркала, становилось все мрачнее, а недавно легшие в уголках рта
Контровский Владимир
Буркатовский Сергей
Акунин Борис
Маккарти Кормак
Сапковский Анджей
Глуховский Дмитрий