Чтение 10–й страницы книги ~Памятник крестоносцу~

приходилось видеть. В большинстве своем это были мужчины в возрасте от
двадцати до тридцати лет, одетые сообразно самым различным вкусам и
представлявшие самые разные национальности - бородатые славяне, темнокожие
индийцы, группа белесых скандинавов и несколько американцев. Не менее
своеобразную картину являли собою и женщины. Внимание Стефена привлекла
пожилая особа в мышиного цвета блузе, которая сквозь пенсне в золотой
оправе пристально вглядывалась в стоявший перед нею холст - ни дать ни
взять сельская учительница перед классной доской.

Шум здесь царил поистине оглушительный: молодые художники без умолку
болтали, громко пели на разных языках и перекликались через всю комнату.
Казалось, в таком гаме появление Стефена пройдет незамеченным. Но когда
он, в своем темном священническом одеянии, с жестким белым воротничком и
черным галстуком, какие обязаны носить будущие священники на
Клинкер-стрит, несколько побледнев, нерешительно остановился на пороге, в
студии вдруг воцарилось молчание и внимание всех присутствующих, на беду
Стефена, обратилось на него. Затем в наступившей тишине кто-то фальцетом
выкрикнул:

- Ah! C'est monsieur l'abbe! [А, так это господин аббат! (франц.)]

Взрыв хохота вторил этому возгласу. Вконец смущенный, Стефен отыскал
табуретку, измазанную высохшими красками, но мольберта не оказалось, и, с
трудом протиснувшись на свободное место, он положил на колено папку с
бумагой для рисования.

Натурщик - старик с длинной седой шевелюрой, похожий на бывшего актера,
- сидел в традиционной позе на деревянном помосте в центре комнаты, слегка
нагнувшись вперед, подперев подбородок рукой. Стефену не понравилась поза,
да и выражение лица у старца было скучающее, безразличное, но делать было
нечего; он взял уголь и принялся за работу.

В одиннадцать часов появился мсье Дюпре - мужчина лет шестидесяти,
по-театральному красивый, подтянутый, с густой гривой волос, благородной
осанкой и подвижными, нервными руками. Брюки у него, правда, слегка
провисали сзади и на коленях, но облегающий сюртук придавал ему чинный,
даже почтенный вид, что еще больше подчеркивала ленточка Почетного легиона
в петлице. При его появлении, нарочито неожиданном, шум слегка поутих, и в
этой относительной тишине он стал медленно продвигаться по комнате, точно
врач, совершающий обход палаты; время от времени он останавливался и,
прищурившись, разглядывал какое-нибудь полотно, после чего произносил
несколько отрывистых слов, сопровождая их плавными и широкими жестами.

Заметив, что профессор направляется к нему, Стефен приготовился
услышать слова приветствия или какой-нибудь учтивый вопрос, но мсье Дюпре,
державшийся с безразличием человека, которого все это очень мало касается,
не сказал ни слова. Он только искоса взглянул на Стефена - отчасти с
любопытством, а в общем равнодушно, - затем на его рисунок и через минуту,
даже не шевельнув бровью, уже стоял возле следующего ученика.

В час дня раздался звонок. В мгновение ока поднялся невообразимый
гомон, натурщик вскочил, словно его сбросила со стула спущенная пружина,
и, шаркая, спустился с помоста, в то время как студенты, побросав кисти и
палочки угля, устремились гурьбою к двери. Растерянный и разочарованный,
Стефен помимо воли последовал за ними, захваченный общим потоком. Внезапно
он услышал рядом чей-то приятный голос:

- Вы англичанин, не правда ли? Я сразу вас заметил. Моя фамилия Честер.

Стефен повернул голову и увидел красивого молодого человека примерно
своего возраста, который с улыбкой смотрел на него сверху вниз.
Светловолосый, с ямочкой на подбородке и голубыми глазами, затененными
длинными темными ресницами, он производил необычайно приятное впечатление
и казался человеком с открытой душой. Вокруг шеи у него был повязан
старенький галстук воспитанника Харроу [аристократическая закрытая школа в
Англии].

- Я подожду вас внизу! - крикнул он, увлекаемый людским потоком к
двери.

На улице Честер протянул Стефену руку.

- Надеюсь, вы не рассердились, что я заговорил с вами. Нам, пришельцам
с той стороны Ла-Манша, не мешает держаться вместе среди этого сброда.

После столь удручающего приема, оказанного ему в студии, Стефен рад был
обрести приятеля. Он представился, и Честер, помолчав немного, предложил:

- А не позавтракаете ли вы со мной?

И они вместе пошли по бульвару.

Кабачок, в который они направились, находился совсем близко, на площади
Селин. Это была узкая комната с низким потолком, вроде погребка, куда вели
шесть ступенек; к ней примыкала небольшая темная кухонька, где в очаге
пылал уголь и жарилось мясо на вертеле, а в воздухе стоял грохот от медной
посуды и приятный запах кушаний. Почти все столики были уже заняты -
преимущественно учениками Дюпре, но Честер, не задумываясь, уверенно
провел Стефена во двор, декорированный кустиками бирючины, и, пройдя в
дальний угол, с невозмутимым видом убрал со столика карточку, на которой
значилось "занято", ловко забросил шляпу на крючок и указал Стефену на
стул.

Не успели они сесть, как из кухни в великом возмущении выскочила
дородная краснолицая матрона в черном.

- Нет, нет, Гарри... это столик для мсье Ламберта.

- Не волнуйтесь, пожалуйста, мадам Шобер. - Честер улыбнулся. - Вы
знаете, что мсье Ламберт - мой большой друг. К тому же он всегда
опаздывает.

Мадам Шобер явно не удовлетворило это объяснение: она спорила и
ворчала, но под конец обаяние Гарри Честера - как она ни старалась
противостоять ему - одержало все-таки верх. Пожав плечами, как бы в знак
капитуляции перед собственной слабостью, она предложила вниманию молодых
людей табличку с написанным мелом меню, свисавшую на шнуре с пояса,
которым был перехвачен ее передник.

По совету Честера они заказали домашний овощной суп, мясо по-бордосски
и сыр "бри". На столе уже стоял графин с пенящимся светлым пивом.

- Славная в общем старушенция, - с усмешкой заметил Честер, когда она
ушла.

Во время еды он поддерживал оживленную беседу и с неистощимым
остроумием давал банально-хлесткие характеристики своим соседям. Он
показал Стефену итальянца Бьонделло, который в прошлом году - представьте
себе! - выставлял свои работы в Салоне, а также Пьера Омерля, погибшего
человека, который каждый день выпивает по бутылке перно, - сейчас он
завтракал с какой-то раскрасневшейся женщиной в широкополой шляпе, при
виде которой Честер с улыбкой приподнял брови. Как бы между прочим, он
задал и Стефену два-три вежливых вопроса касательно него самого. Затем,
когда уже принесли кофе, он помолчал с чуть смущенным видом и,
по-видимому, счел нужным сказать несколько слов о себе.

- Любопытно, правда, - начал он, чертя узоры на клетчатой скатерти, -
как можно безошибочно угадать воспитанника университета! И Филип Ламберт
оттуда. После Харроу, - он метнул быстрый взгляд на Стефена, - я тоже
должен был пойти в Кембридж... если бы не бросил все ради искусства.

И он с обезоруживающей улыбкой поведал Стефену, что отец его был
крупным чайным плантатором на Цейлоне, а мать, овдовев, вернулась на
родину и поселилась в Хайгете, в большом особняке с множеством слуг. Она,
конечно, очень балует его и не ограничивает в деньгах. Он уже полтора года
живет к Париже.

- Тут необычайно весело, - в заключение заявил он. - Я непременно
должен показать вам все здешние достопримечательности.

- А что вы думаете о Дюпре? - спросил Стефен.

- Он самый здравомыслящий из всех парижских учителей. Вы знаете, он
награжден орденом Почетного легиона.

Стефена это слегка покоробило, но он промолчал. Честер озадачивал его,
как мог бы озадачить впервые увиденный рисунок, хотя и приятный, но
слишком замысловатый на его вкус.

Они покончили с кофе. Посетители вокруг стали расходиться.

- Ваш друг Ламберт, видимо, не собирается сегодня быть здесь, - наконец
заметил Стефен, прерывая молчание.

Честер рассмеялся.

- Филип - великий бродяга. Никто не может сказать, когда он появится...
и с какой хорошенькой бабенкой.

- Он тоже занимается у Дюпре?

- Он работает дома... то есть если работает. У него, видите ли, имеется
свой капиталец, и он исколесил всю Европу, учился в Риме и в Вене. А
сейчас он с женой снимает небольшую квартирку близ эспланады Инвалидов.
М-да... - Честер кивнул. - Должен сказать вам, Десмонд, миссис Ламберт -
пикантная штучка. Но, конечно, стопроцентная леди.

Эта фраза опять резанула слух Стефена, и он искоса взглянул на своего
собеседника, удивляясь, как тот может говорить так о знакомой даме. Но,
прежде чем он успел ответить себе на этот вопрос, Гарри Честер вдруг
выпрямился.

- Вот и Филип идет.

Проследив за взглядом Честера, Стефен увидел стройного, подчеркнуто
элегантного мужчину лет тридцати, в коротком коричневом пиджаке,
открывавшем манишку, на которой красовался пышный галстук. Его бледное
лицо с темными кругами под глазами выглядело томно-усталым. Блестящие
черные волосы были разделены аккуратным пробором посредине, но с одной
стороны от них отделялся маленький локон, ниспадавший на белый лоб. От его
манер - вообще от всего его облика - веяло жеманной леностью, скукой и
самомнением.

Направляясь к их столику, он сунул под мышку трость и принялся
стягивать с руки лимонно-желтую перчатку, не сводя с Честера взгляда,
исполненного легкого презрения и предвкушения предстоящей забавы.

- Спасибо, старина, за то, что постерег мой столик. А теперь - марш
отсюда. Я пригласил кое-кого на два часа. Нянька мне при этом не
понадобится.