Чтение 10–й страницы книги ~Верхом по темной тропе~

- Вы в бегах? - вопрос задал белый.

- Да вроде, - сказал я. - Из Небраски послали погоню. Она сейчас,
наверное, уже возвращается обратно. Здесь надеюсь встретить Айсона Дарта...
Мне нужно передать весточку по Тропе.

- Какую такую весточку? - тон у Эррары был явно воинственный.

Мексиканец, как и остальные, много выпил. Он был в плохом настроении, а я
- чужак, на которого он не произвел должного впечатления. В Соноре и
Чихуахуа тоже жили люди, на которых он не произвел должного впечатления,
потому-то он и оказался здесь.

- У меня есть друг, Майло Тэлон, и я хочу передать ему, что он нужен в
"Эмпти", к востоку отсюда, и что он должен ехать туда с большой
осторожностью.

- Я передам Дарту, - сказал американец.

Эррара не сводил с меня глаз. Я знал, что он сволочь и уже нескольких
прирезал. У него была привычка: вытащит нож и начинает его оттачивать, пока
тот не становится как бритва. Потом вдруг с криком прыгает на человека и
начинает его резать. Весь спектакль был нацелен на то, чтобы запугать
жертву, прежде чем изувечить ее. Хороший трюк, и обычно он срабатывал.

Он достал из кармана точильный камень и хотел было вытащить нож, но я уже
держал в руках свой.

- Вот хорошо! Как раз то, что мне надо. - И не успел он опомниться, как я
перегнулся, взял у него камень и стал точить свой нож.

На Мексиканца надо было посмотреть. Вначале Эррара опешил, потом
разъярился. Он сидел с пустыми руками, а я спокойно правил лезвие, которым и
так можно было бы бриться. Попробовав остроту на волоске, остался доволен и
отдал ему брусок.

- Спасибо, - сказал я вроде как по-дружески. - Никогда не знаешь, когда
пригодится острый нож.

Нож у меня особенный. Похож на охотничий, но делал его Жестянщик. Никто
не делал ножей лучше Жестянщика. Он был цыган, бродячий торговец, время от
времени появлявшийся у нас в горах в Теннесси. Он продавал очень мало ножей.

Секрет стали, из которой сделан мой нож, пришел из Индии, где тысячу лет
назад люди ковали лучшую в мире сталь. Ведь материал для великолепных
дамасских и толедских лезвий привозили из Индии, и там есть железная
колонна, простоявшая две тысячи лет, без единого следа ржавчины.

Я показал им нож.

- Этот нож, - сказал я, - сделал Жестянщик. Он режет все, включая ножи, а
человека может разрубить от плеча до пояса одним ударом.

Засунув нож обратно за пояс, я встал:

- Спасибо за еду. Поеду дальше. Не хочу оказаться в четырех стенах, если
вдруг появится Голландец.

Никто не проронил ни слова, когда я вышел.

Подтянув подпругу, уже приготовился сесть в седло. Но в это время из
хижины вышел американец.

- Вы его здорово наказали, - сказал он. - Хоть я и дружу с Джо несколько
лет, но должен признать, он это заслужил. Он не знал, что и думать. Да и
сейчас не знает.

- Вы ведь получили образование? - спросил я.

- Да. Я изучал закон.

- Юристы здесь нужны. Мне самому когда-нибудь может понадобиться адвокат.

Он пожал плечами, потом отвернулся:

- Мне надо уезжать. Я и сам не знаю, как сюда попал. Кажется, все
бессмысленно.

- Если бы я знал законы, то повесил бы вывеску со своим именем. Это
молодая страна. Никогда не знаешь, где можешь оказаться.

- Наверное, вы правы. Господь свидетель: я много над этим думал, но
иногда затягивает, словно в водоворот.

Я сел на коня и прислушался. Из хижины больше никто не вышел. На тропе
тихо.

- У Айсона Дарта дом вон там, - показал американец. - Он чернокожий, и
при этом с головой.

- Мы с ним знакомы.

- Они спросят, кто вы, - он взглянул на меня: - Мексиканцу Джо редко кто
не уступает.

- Фамилия моя Сакетт... Логан Сакетт, - сказал я и отъехал.

Когда через некоторое время обернулся, он смотрел мне вслед, потом
медленно зашагал к хижине.

Я верил этому белому. Я о нем и раньше слышал. Он получил хорошее
образование, но его, казалось, ничего не интересовало, кроме пьянок с
Мексиканцем и болтовни с проезжающими.

Браунс Хоул было тайное место, хотя индейцы давно о нем знали. Со всех
сторон оно окружено непроходимыми холмами и скалами. На моей родине в
Теннесси есть подобные места, хоть и не такие хмурые и большие.

Мысли снова вернулись к Эмили Тэлон. Она из рода Сакеттов. Она моя
родственница, и уже поэтому я должен ей помочь. У нас древняя семья с очень
старыми традициями. Давным-давно мы приплыли из Англии и Уэльса, но наш род
еще старше и ведет начало от древних кельтских племен. Семейные традиции у
нас в крови, и они должны жить в крови каждой семьи, повсюду. Я не завидую
тем, у кого их нет. Когда беда бродила рядом, мы просто шли и помогали.
Обычно мы справлялись с бедой без посторонней помощи, кроме одного раза или
двух, как в Тонто Бейсик, когда Телла загнали в угол.

Когда человек едет по незнакомой пустынной местности, его чувства
свободны. Однако мозг не забывает, что надо делать, и поэтому одна его часть
как бы остается настороже, а другая где-то витает. Мысли все время
возвращались к Эм Тэлон и "Эмпти".

Эта старая женщина осталась одна, если не считать девчушки. И мог биться
об заклад, что Джейк Фланнер ищет способ выманить ее с ранчо. Почти
наверняка он думает, что я все еще там, но если узнал, что меня нет, то
решит, что уехал насовсем.

Ну, если смогу найти Майло Тэлона, то так оно и будет.

Больше всего на свете мне хотелось сейчас встретить Майло, однако не
забывал, что в Браунс Хоул мне может грозить опасность. Люди, обосновавшиеся
здесь, терпели тех, кто был вне закона, если сами не были таковыми, до поры
до времени.

Часто съезжал с тропы в кедровые заросли, оглядывал путь, который прошел,
и изучал следы. Я намеревался увидеть Дарта, но здесь были и другие, которых
мне совсем не хотелось видеть.

Вдруг послышался приближающийся топот копыт. Это оказался Дарт на гнедом
мерине. Дарта называли чернокожим, и он действительно был рабом, но не
слишком черным.

Он увидел меня в тот же момент:

- Привет, Логан. Ты что тут делаешь?

- Ищу тебя. Мне необходимо передать весточку для Майло Тэлона. Он нужен
на "Эмпти". Его мамаша жива, но попала в переплет. Ехать ему надо с
осторожностью, а в городе лучше вообще не появляться.

- Я знаю, о чем ты говоришь, Логан. Хоть он сейчас может быть за тысячу
миль, я передам. Я собрал поводья:

- Тебе бы стоило самому забраться в нору. Бранненбург ищет скотокрадов.

- Я в его края не заезжаю.

- Не имеет значения. Голландец думает, что стал всемогущим. Если ты не
банкир и не богатый скотовладелец, то ты для него - вор.

Никто в здравом уме не поедет обратно той же дорогой, если у него есть
враги или же он находится на индейской территории.

Попрощавшись с Дартом, я направился к Грин Ривер, переплыл ее и поехал по
береговым зарослям кустарника, петляя, чтобы запутать любого, кто шел по
моим следам. Я сделал несколько кругов, пересекая свой путь, снова переплыл
реку и некоторое время ехал по воде вдоль берега.

Затем свернул в густую кедровую рощу, двинулся на восток к хребту
Лаймстоун. Повернув на север, я направил коня в каньон Айриш. Проехал
немного, опять поменял направление на восток, пересек Вермильон Крик и
поехал в сторону лощины Вест Бун Дроу.

Чтобы быть менее заметным на фоне неба, старался ехать понизу, по
высохшим руслам или по кедровнику и кустам. Я не видел и не слышал ничего
подозрительного, однако у меня появилось странное чувство.

Иногда едешь в холмах и знаешь, что ты один, и тем не менее уверен, что
за тобой наблюдают. Вероятно, это тени древних, тех, кто пришел сюда еще до
индейцев. Наверное, они до сих пор путешествуют по старым тропам, отдыхают
под старыми деревьями или слушают ветер на высокогорье, потому что даже нет
такого одиночества, такой красоты и величия, как в горах Сан Хуан, Тетон или
в тех местах, по которым я проезжал сейчас.

Я чувствую, что с гранитными откосами скал или с сучковатыми ветвями
кедров меня роднит больше, чем с людьми. Ма всегда говорила, что мы с
Ноланом рождены для одиночества. Мы близнецы, но пошли по жизни каждый своей
дорогой, и, кажется, судьба уже никогда не сведет нас, да и нам этого не
хочется. Между нами нет вражды, просто знаем, что в одно и то же время в
одном и том же месте вполне хватает одного из нас.

Выехав из кустарника, долго смотрел в сторону лощины Ист Бун Дроу. Я
впитывал в себя атмосферу этой местности, но она мне не совсем нравилась.

В Браунс Хоул чувствовалось что-то тревожное. Может, из-за того, что не
мог выбросить из головы Бранненбурга. Голландец крепкий парень... каменный.
Вместо мозгов у него выточенный самомнением кусок гранита, и в них не
оставалось места ни для новых идей, ни для воображения, не было там ни капли
сострадания, милосердия и даже страха.

Он не знал никаких оттенков эмоций, ему были чужды рассуждения о правоте,
жалости или прощении. Чем больше я думал, тем сильнее убеждался, что сам
Голландец не считает, что он есть зло, более того, удивится, если ему так
скажут. Но удивится только на мгновение, а потом отвергнет идею как
абсурдную. Потому что самый заметный след у него в голове выточила мысль о
собственной правоте. И это меня пугало.