своим последним "аминь": "Вечно буду возносить хвалу тебе, господи!"
господь спас его от погибели в море.
севера, нам пришлось немало поработать, чтобы, пробившись сквозь чащу
судов, пришвартоваться к своему причалу. Я стоял на самом борту трешкота,
упершись ногами в дубовую уключину, а спиной в борт соседнего рыбачьего
судна, и старался подвести свой трешкот как можно ближе к причалу. На мою
беду, уключина сломалась, и я головою вниз полетел в воду. Мне удалось
вынырнуть, но - увы! - никто не мог схватить меня; с величайшим трудом я
всплыл вторично, но тут на меня надвинулся трешкот. На нем было достаточно
людей, желавших меня спасти, но они должны были сперва оттолкнуться, дабы
трешкот или одно из соседних суденышек не потопили меня. Надо думать, все
их усилия остались бы тщетными, если бы на одном баркасе сам собою не
оборвался канат, отчего трешкот подался в сторону, - и я, господним
соизволением, оказался на свободном пространстве! В третий раз мне уже не
удалось вынырнуть на поверхность, над водою мелькнули только мои волосы,
но так как все уже склонились над бортом, то кто-то схватил меня за вихор,
я же уцепился за руку своего спасителя. Тут этот человек, потеряв
равновесие, поднял такой вой и крик, что другие бросились к нему на помощь
и ухватили его за ноги, - теперь ему уже не грозила опасность свалиться в
воду. Я тоже крепко держался за него, хотя он и укусил мне руку. Таким-то
образом я и спасся..."
перечитал увлажненными глазами.
говорить о своих страстях, однако..." Эти страницы он счел за благо
перевернуть и принялся читать отдельные записи, относящиеся к его женитьбе
и к первой поре отцовства. По чести говоря, брак консула не мог быть
назван браком по любви. Однажды старый Будденброк, похлопав сына по плечу,
рекомендовал ему обратить внимание на дочь богача Крегера - она могла бы
принести фирме большое приданое; консул охотно пошел навстречу желаниям
отца и с тех пор почитал свою жену как богоданную подругу жизни...
очень мало интересовали все эти старые записи и бумаги. Он жил только
настоящим и не вникал в прошлое семьи, хотя в былое время тоже заносил
кое-что в эту золотообрезную тетрадь своим затейливым почерком; эти записи
касались главным образом его первого брака.
сам подшил в тетрадь, и уже начинавшие покрываться желтизной... Да, Иоганн
Будденброк-старший был, видимо, трогательно влюблен в первую свою жену,
дочь бременского купца; похоже, что тот единственный быстролетный год,
который ему суждено было прожить с нею, был счастливейшим в его жизни.
"L'annee le plus hereuse de та vie" [самый счастливый год в моей жизни
(фр.)], - вписал он однажды и подчеркнул эти слова волнистой линией, не
убоявшись, что они попадутся на глаза мадам Антуанетте.
ребенка. Странные заметки о первенце Иоганна Будденброка хранила
пожелтевшая бумага. Отец яро и горько ненавидел это новое существо с той
самой минуты, как его энергичные движения начали причинять ужасающую боль
матери, ненавидел за то, что, когда сын явился на свет, здоровый и
жизнеспособный, она, откинув на подушки бескровное лицо, отошла в
вечность, - и так никогда и не простил непрошеному пришельцу убийства
матери. Консул отказывался это понять. "Она умерла, - думал он, - выполнив
высокое назначение женщины, и я бы перенес любовь к ней на существо,
которому она подарила жизнь, которое она оставила мне, отходя в лучший
мир... Но отец всегда видел в своем старшем сыне только дерзкого
разрушителя своего счастья. Позднее он сочетался браком с Антуанеттой
Дюшан из богатой и уважаемой гамбургской семьи, и они долгие годы шли
одним путем, неизменно почтительные и внимательные друг к другу".
записи о собственных детях, о кори у Тома, о желтухе у Антонии, о том, как
Христиан перенес ветряную оспу; пробежал глазами свои заметки о
путешествиях вместе с женой в Париж, Швейцарию и Мариенбад и снова
вернулся к началу тетради, где жесткие, как пергамент, местами надорванные
и пожелтевшие страницы хранили выцветшие размашистые каракули,
нацарапанные его дедом Будденброком, тоже Иоганном. Эти записи начинались
с пространной генеалогии, с перечисления прямых предков. В XVI столетии,
значилось здесь, некий Будденброк - первый, к кому можно было возвести их
род, - жительствовал в Пархиме (*15), а сын его сделался ратсгерром в
Грабау. Один из последующих Будденброков, портной и старшина портновского
цеха, женился в Ростоке, "жил в отличном достатке" (эти слова были
подчеркнуты) и наплодил кучу детей, живых и мертвых, как судил господь...
Далее рассказывалось о том, как другой Будденброк, уже звавшийся Иоганном,
занялся торговлей там же в Ростоке, и, наконец, как много лет спустя
прибыл сюда дед консула и учредил хлеботорговую фирму. Об этом предке все
уже было известно. Здесь были точно обозначены даты: когда у него была
ветряная и когда настоящая оспа, когда он свалился с потолка сушилки и
остался жив, хотя, падая, мог наткнуться на балки, и когда с ним случилась
буйная горячка. К этим своим заметкам он приобщил ряд наставлений
потомству, из которых прежде всего бросалось в глаза одно, тщательно
выписанное высокими готическими буквами и обведенное рамкой: "Сын мой, с
охотой приступай к дневным делам своим, но берись лишь за такие, что ночью
не потревожат твоего покоя". Далее обстоятельно рассказывалось о
принадлежащей ему старинной Библии виттенбергской печати (*16), которая
должна перейти к его первенцу, а от того в свою очередь - к старшему сыну.
раз перечитать кое-какие бумаги. Здесь лежали старые-престарые, желтые,
полуистлевшие письма, которые заботливые матери слали своим работавшим на
чужбине сыновьям, с пометками последних: "Благополучно прибыло и принято к
сердцу". Грамоты с гербом и печатями вольного ганзейского города (*17) о
даровании гражданских прав, полисы, поздравительные стихи, приглашения в
восприемники. Были здесь и трогательные деловые письма из Стокгольма или
Амстердама, писанные сыном "отцу и компаньону", в которых наряду с
утешительными вестями о ценах на пшеницу стояли просьбы "незамедлительно
передать привет жене и детям"... Был и дорожный дневник самого консула,
повествующий о его поездке в Англию и Брабант, - тетрадь в переплете, с
медными украшениями - видами Эдинбургского замка (*18) и Сенного рынка.
Здесь же хранились и печальные документы - злобные письма Готхольда к
отцу, и наконец - в качестве радостного финала - стихотворное поздравление
Жан-Жака Гофштеде с новосельем...
выцветшей картине, что висела над секретером и изображала рыночную
площадь, были вставлены настоящие часы, которые и прозвонили десять.
Консул закрыл бювар, бережно вложил его в потайной ящик и пошел в спальню
к жене.
же были сделаны занавески и полог над кроватью роженицы. Казалось, что
миром и отдохновением от недавно пережитого страха и мук веял самый воздух
этой комнаты, слегка нагретый печью и пропитанный смешанным запахом
одеколона и лекарств. Сквозь закрытые шторы едва пробивался свет.
погруженные в созерцание спящего ребенка. Консульша в изящном кружевном
матине, с тщательно расчесанными рыжеватыми волосами, еще бледная, но
радостно улыбающаяся, протянула мужу свою прекрасную руку, на которой,
даже сейчас, тихонько зазвенели золотые браслеты. При этом она, по
привычке, вывернула ее ладонью вверх, что должно было сообщить этому жесту
особую сердечность.
стороны, склонился над ребенком, часто-часто посапывавшим, и с минуту
вдыхал исходивший от него теплый и трогательный запах.
лобик крохотного создания, чьи желтые морщинистые пальчики до ужаса
напоминали куриные лапки.
Будденброк сегодня весь светился счастьем и гордостью. - У нее
огненно-черные глаза, черт меня побери!
церковь, Жан?
неподобающим образом; Клотильда шикала на них. Но вошли они в своих
меховых шубках, - ведь в Мариенкирхе было еще по-зимнему холодно, - тихо и
осторожно: во-первых, чтобы не побеспокоить маленькую сестренку, главное
же потому, что перед богослужением полагалось сосредоточиться. Лица у всех
были красные и возбужденные. Сегодня праздник так праздник! Аист - верно,
очень крупный и сильный аист! - кроме сестренки, принес еще целую кучу
всякого добра: новый ранец из тюленьей кожи для Томаса, большую куклу с
настоящими волосами - просто диво! - для Антонии, книгу с пестрыми
картинками для примерной девочки Клотильды, - впрочем, она, молчаливая и
благодарная, занялась почти исключительно кулечками со сластями, тоже
Володихин Дмитрий
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Березин Федор
Соломатина Татьяна