Чтение 10–й страницы книги ~Как ты там, Энди?~

- Ну! - смущенно воскликнул Элан и босой ногой ковырнул песок.

- Разве горячий песок не обжигает тебе ноги?

Я тоже был бос и несколько минут назад с трудом добежал до тенистого
дерева.

- Когда я был маленький, обжигал, - сказал Элан. - Но теперь у меня
ноги огрубели. Смотри! - И он стал на самый солнцепек.

- На таком песке можно ноги испечь, - заметил я.

- В нем можно даже яйцо испечь, - сказал Реймонд.

- Однажды курица снесла здесь яйцо, а мы его нашли, - сказал Элан, - и
оно было печеное. Не мешало бы его еще на огне подержать, но только
чуть-чуть.

Мы подошли к опушке пальмовой рощи, которая защищала от солнца строения
миссии. Перед нами расстилалось широкое пространство зеленого-поля, за
которым начинался лес; густое, колеблющееся знойное марево искажало
очертания деревьев.

Я заметил, что у Реймонда на шее висит медный свисток. В свисток был
вделан компас, по которому он время от времени сверял направление. Сначала
он пронзительно свистел в свисток, а затем выхватывал его изо рта и
пристально смотрел на компас, словно ища в нем важных указаний.

- С компасом мы не можем заблудиться, - заявил он мне, желая объяснить,
почему он так часто следит за движением стрелки.

- А как он работает? - спросил я. - Почему, мы с ним не можем
заблудиться?

- Нужно идти туда, куда указывает вот эта прыткая штука, - объяснил он.

- Но посмотри-ка! - воскликнул я. - Она ведь указывает совсем в другую
сторону. - И я кивнул на деревья, которые росли в противоположной от дома
стороне. - Если пойдешь туда, наверняка заблудишься.

- С моим компасом мы не можем заблудиться. Правда ведь, Элан?

- Не можем, - подтвердил Элан. - Мы дойдем до пляжа и потом по пляжу
прямо к дому.

- Вот видишь! - торжественно заявил Реймонд.

- Тогда пойдем туда, куда он указывает, - предложил я.

Мы двинулись вперед по зеленой луговине и подошли к большой проволочной
западне для ловли ворон. Внутри валялась куча костей и высохших
внутренностей и сидела одна ворона. Мы вспугнули птицу, и она стала бешено
метаться по клетке, ушибаясь о проволоку.

Элан, словно гид на экскурсии, объяснил мне:

- Это западня для ворон. Вороны попадают вот сюда, - он указал на
воронкообразное отверстие наверху, - и не могут выбраться обратно. Тогда
надо взять палку, просунуть руку вот сюда и убить ее. - Он просунул палку в
дыру и ударил ворону. Птица бешено заметалась, открыла клюв и стала часто
дышать.

- Не делай так. Это жестоко, - сказал я.

- Ворон надо убивать, - твердо заявил Элан.

- Но ты ее просто мучаешь, - сказал я. - Надо убивать сразу.

Он вытащил палку и с беспокойством посмотрел на птицу.

- Ворона - это ошибка природы, - сказал он. - Все, кого нужно убивать,
- это просто ошибка природы.

Не успел я придумать ответ на это замечание, как Элан повернулся ко мне
и сказал:

- Что ты еще хочешь узнать о воронах?

- Пожалуй, больше ничего.

- Ну так ты больше никого не расспрашивай. Мы тебе все о воронах
рассказали, ты можешь это записать, когда вернешься.

Мы отошли от западни и углубились в лес. Тут я остановился и взял на
себя роль руководителя разведывательной партии.

- Станьте ближе! - скомандовал я. Они собрались вокруг меня, и от тона,
которым я это сказал, лица их сделались серьезными.

- У нас осталось мало воды, друзья, - сказал я им торжественным
голосом. - Неизвестно, хватит ли у нас сил добраться до цивилизованного
мира. Нам осталось идти миль сто, и только наш друг Джон может нас выручить.

Это заявление заметно смутило Реймонда, который, видимо, очень мало
верил в способности Джона как проводника. Он быстро взглянул на свой компас,
а потом назад, в сторону домов миссии, видневшихся сквозь деревья.

Это придало ему уверенности, и он заметно повеселел. - Нам осталось сто
миль, - возбужденно повторил он.

- Веди нас, Макдуф, - сказал я Джону.

- Его зовут Джон, - сказал Реймонд.

- Веди нас, Джон, - повторил я.

Джон пошел вперед; ступал он изящно, как ходят только дети туземцев.

Позади него, задрав головы, размахивая руками и высоко поднимая ноги,
шагали Реймонд и Элан.

Джои был неутомим и увел бы нас в Центральный Квинсленд, не прикажи я
остановиться и проверить направление по компасу.

Поблизости росло наклонившееся к земле дерево, как раз такое, по каким
любят лазать ребятишки, и я приказал им взобраться на него и посмотреть, не
видно ли вокруг "признаков жилья".

Дерево оказалось приютом злых зеленых муравьев; они облепили ноги
мальчиков и с верхних веток падали им на голые спины.

Я стоял около наклонного ствола, и моя голова находилась как раз на
уровне ног мальчиков, так что я видел, как после каждого муравьиного укуса
на коже у них вскакивали волдыри.

Однако ребятишки не обращали на это внимания; они машинально смахивали
муравьев свободной рукой и продолжали ползти дальше.

Но тут нас облепили москиты.

Они целой тучей прилетели с деревьев и обратили нас в бегство,
преследуя вплоть до самых ворот миссии.

Здесь мы расстались, и здесь Джон внес свой единственный вклад в нашу
дневную беседу.

- Это были следы курицы, - сказал он.

^TОСЕЛ^U

Перевод И. Левидовой

Осел был очень заурядным ослом, облезлого и рассеянного вида;
понурившись и полузакрыв глаза, он стоял у входа в цирк шапито, который
раскинули на единственном клочке зеленого луга, сохранившемся вблизи
большого города.

Город уже целый год не видал цирка, и по дорогам" ведущим к лугу,
медленно двигались длинные вереницы машин, останавливались, трогались снова.
Быстро шагавшие пешеходы сходили с обочин на шоссе. Люди шли поодиночке и
группами, которые сливались и смешивались, и на луг выходила уже большая
толпа; тем, кто был сзади, приходилось вытягивать шею, чтобы видеть дорогу.
А совсем внизу, под этими недосягаемыми, поднятыми кверху физиономиями, там,
где большие руки крепко сжимали маленькие ручки, были другие лица -
взволнованные и перемазанные растаявшим мороженым, вытянутые вперед в
стремлении хоть что-то разглядеть сквозь густой лес движущихся ног. Этот мир
брюк и шелковых чулок заслонял от девочек и мальчиков - обладателей чумазых
личиков - и цирковую палатку, и слонов, которые важной поступью
прохаживались около размалеванных фургонов; ребятам приходилось ждать, пока
сильные руки не подхватят их, чтобы поднять высоко над толпой. И тогда перед
ними возникало чудо - осел, который стоял у входа в цирковой шатер.

Это был очень большой шатер. Расклеенные на грязных кирпичных стенах
окраинных улиц и переулков пестрые афиши, которые в последние недели
привлекали к себе внимание прохожих, объявляли, что это самый большой цирк
шапито в мире и что в нем умещается четыре тысячи человек. Осел, привязанный
к колышку истертой веревкой, стоял прямо на пути толпы, устремлявшейся к
скамьям, которые поднимались амфитеатром перед освещенной ареной. И каждый,
купив билет, неминуемо проходил мимо него. По субботам цирк давал три
представления; таким образом, в этот день мимо осла проходило двенадцать
тысяч человек. Из них по меньшей мере три четверти похлопывали, гладили или
трогали его; значит, в течение дня девять тысяч рук выбивали дробь на теле
осла. Трудно было бы, пожалуй, высчитать, сколько таких шлепков выпадало на
долю осла в течение недели.

Шлепки бывали разные. Иногда они были выражением превосходства, иногда
- нерешительным жестом дружбы. Иногда они означали любовь к собственной
особе. Иногда - любовь к ослам. Порой это был хвастливый шлепок папаши,
желающего произвести впечатление на своего отпрыска, а порой - робкое
поглаживание, преображенное детской фантазией в волшебное приключение.

Мама, которую неудержимо тянул за собой взбудораженный мальчик,
терпеливо ждала, пока он нежно и несмело проводил рукой по ослиному
загривку. Совсем маленькие ребята, сидевшие на плечах у своих сияющих
гордостью отцов, наклонялись к ослу и вцеплялись в его спину своими пухлыми
пальчиками, скребли ему голову, тянули за уши. Дети, пришедшие без
родителей, которые остановили бы их, наспех совершали геройские подвиги:
прислонялись к ослу или терли ему нос, озираясь вокруг в ожидании одобрения.

Иной раз добрые люди пытались впихнуть ослу в рот земляной орех или
леденец, но это им не удавалось, потому что зубы его были крепко сжаты, и,
почувствовав на губах чью-то руку, он резко встряхивал головой.

И каждые десять минут появлялся какой-нибудь Человек, Понимающий в
Ослах.

- А, ослище, - ронял он с такой внушительной фамильярностью, что люди,
собравшиеся было погладить осла, отдергивали руку и поворачивались к
знатоку. Тогда Человек, Понимающий в Ослах, небрежно обвивал рукой шею
животного и обращался к нему в выражениях, которые непоколебимо утверждали
его авторитет в данном вопросе:

- Так вот, значит, до чего ты дошел, старина, а? Значит, поработал и
хватит? Да, так оно и бывает в жизни!