задумалась бы над тем, какая ты дочь! Ведь ты снова скрытничаешь, снова меня
обманываешь! А мне известно все. Именно поэтому я и поклялась вырвать свою
дочь из лап страшного чудовища, чего бы мне это ни стоило!
рассказать... Твоя хваленая добродетель - гнилой, изъеденный червями плод!
Лакост, подглядел в окно и все мне рассказал. Это было как раз на Рождество.
много было...
приехал ко мне в Лакост. Это последнее Рождество, проведенное нами вместе.
Была студеная зима, дул злой северный ветер. Чтобы купить дров, я заложила
фамильное серебро... Тут уж не до праздников.
у вас, несчастных, не хватало - ай-яй-яй.
в Лион, чтобы нанять пять служанок, девчонок лет по пятнадцать, и еще
юнца-секретаря... Видишь, даже это я знаю. А ведь я, дура, посылала тебе
денег на расходы! Так вот, мой слуга спрятался у окна и, насквозь
продуваемый ветром, стал подглядывать, каким поразительным образом
справляете вы Рождество. На дрова ты и в самом деле не поскупилась - огонь в
камине пылал так, что все деревья в саду стояли залитые багровым светом.
мантию, но при этом обнажив свою белую грудь, хлестал кнутом пятерых
девочек-служанок и подростка. Те были в чем мать родила и метались по зале,
тщетно моля о пощаде. Длинный кнут мелькал в воздухе, словно целая стая
ласточек над крышей старого замка. А ты...
люстре. От боли ты почти потеряла сознание, по твоему телу, словно по стволу
дерева под дождем, стекали струйки. Струйки крови, вспыхивавшие рубинами в
отсветах каминного пламени. Угрожая мальчику кнутом, его сиятельство
заставил несчастного облизывать испачканное тело ее сиятельства. Бедняжка
был слишком мал ростом, и ему пришлось залезть на стул... Он вылизал тебя
всю... (Высовывает кончик языка.) И не только там, где была кровь...
(Пауза.) Рене! (Делает шаг к дочери. Та отшатывается.) Рене!
мертвенно-бледное лицо - лучшее тому доказательство.
Поступить так велела мне добродетель. Вам не дано это понять.
брюхе по-собачьи, ты тоже подчинишься? Или превратиться в червя, а?! Где
твоя женская гордость? (Задыхается от рыданий.) Разве так воспитывала я свою
дочь?! Дьявол-муж отравил твою душу!
ни для сострадания, ни для нежности... Эти чувства живут в верхнем слое
души, и, когда душа переворачивается вверх дном, грязь и мусор поднимаются
наверх и замутняют, загрязняют прозрачный и чистый слой... Вы правы,
матушка. Все, что вы говорили, - верно. Но только жалости к вам у меня нет.
Ведь вы ровным счетом ничего не знаете, а стало быть, вреда вам никакого нет
и не будет.
идет женщина, решившая быть добродетельной до конца и отринувшая ради этой
цели все общественные запреты и саму честь?
лестница, ведущая меня к Богу. И пускай эта лестница затоптана грязными
ногами, даже забрызгана кровью!
ними смеется.
маленький белый цветок в златокудрой пыльце. И при этом не ядовитой, о нет!
Когда этот голубь, этот цветок прибегает к кнуту, начинаешь себя, себя, а не
его ощущать кровожадным зверем... Тогда, на Рождество, я приняла одно важное
решение. Мне мало понимать Альфонса, мало быть его защитницей и опорой. Да,
я вытащила его из тюрьмы и воображаю себя истинно добродетельной женой, но
гордыня застит мне глаза - того, что я сделала, мало... Матушка, вот вы
упрекаете меня за то, что я все твержу: добродетель, добродетель. Но это -
добродетель иного рода, стряхнувшая ярмо привычного и общепринятого. После
той страшной ночи с моей добродетели начисто слетела присущая ей прежде
спесь.
пыльце. Я поняла, что была прежде не женщиной, а зверем, имя которому
Добродетель... Вы же, матушка, и поныне - тот зверь.
приходилось.
Добродетели, своими клыками и когтями вы рвете Альфонса на куски.
мучитель - твой муженек с его белыми зубами и сверкающими когтями.
человеческого ума: кнут, нож, веревка да заржавленные орудия пыток. Для него
все эти предметы - примерно то же, что для нас, женщин, белила, румяна,
пудра, помада, духи, зеркальце. А у вас - клыки, дарованные самой природой.
Ваши полные бедра, ваша высокая грудь, не увядшая, несмотря на возраст, -
вот они, когти и клыки. Все ваше тело до кончиков ногтей покрыто острыми
шипами добродетели. Каждого, кто приблизится к вам, вы пронзаете этими
шипами, подминаете под себя, душите!
Но груди мои из другого материала - они не скованы обетами и корсетом
благонравия и общественных устоев. Батюшка, должно быть, обожал вашу грудь -
ведь для такой четы благонравие было важнее, чем любовь.
думать, что и в постели с собственным мужем продолжаешь оставаться членом
общества. Вместо того чтобы говорить о любви, вы, верно, восхищались
собственной безупречностью. И были вполне довольны, да? А ведь в вас,
матушка, была замочная скважина к той двери, что ведет к блаженству, а у
него был ключ. Стоило только повернуть ключ в замке!
желаю быть этим изогнутым ржавым ключом. А я не желаю быть какой-то
скважиной, жалостно скрипящей при повороте ключа". Вы всем телом - грудью,
животом, бедрами, - как осьминог щупальцами, прилепились к
благопристойности. Добродетель, благонравие и приличия вы клали с собой в
постель, да еще урчали при этом от удовольствия. Как звери! А ко всему хоть
чуть-чуть выходящему за рамки устоев вы испытывали ненависть и презрение,
они стали для вас чем-то вроде обязательного и полезного для здоровья
трехразового питания. Все у вас было именно там, где надлежит: и спальня, и
гостиная, и ванная, и кухня. А вы расхаживали по своему чинному владению и
рассуждали о добром имени, порядочности, репутации. И даже во сне не
приходило вам в голову открыть ключом ту дверь, за которой - бескрайнее,
усыпанное звездами небо.
деле в голову не приходило.
вообразить. Это презрение висит над всеми вами огромной сетью, а вы
почиваете в нем, словно в гамаке, и наслаждаетесь послеобеденным сном. Ваши
груди, животы, бедра незаметно для вас самих обретают твердость меди, а вы
знай полируете металлическую свою поверхность, чтобы она сияла. Такие, как
вы, говорят: роза прекрасна, змея отвратительна. И вам неведомо, что роза и
змея - нежнейшие друзья, по ночам они принимают облик друг друга: щеки змеи
отливают пурпуром, а роза посверкивает чешуей. Увидев кролика, вы
восклицаете: "Какой милый!" А увидев льва: "Какой страшный!" Откуда вам
знать, что ночью, когда бушует буря, кролик со львом сливаются в любовных
объятиях и кровь одного смешивается с кровью другого. Что известно вам об
этих ночах, когда святое становится низменным, а низменное - святым? Ваши
медные мозги отравлены ненавистью и презрением, вы отдадите все, только бы
таких ночей вообще не было. Но знайте: если их не будет, даже вам, вам всем,
придется распроститься со спокойными сновидениями.
никто не заменит!
такая же, как все, вполне заменимая. Вы добиваетесь, чтобы и я стала
заменимой. Нет уж, "все вы" - самое подходящее обращение.
Русанов Владислав
Сертаков Виталий
Влодавец Леонид
Каргалов Вадим
Березин Федор
Афанасьев Роман