Да еще погодите, - неосторожно добавил я, - берегитесь, как бы покойник не
выкинул с вами какой-нибудь неприятной штуки. (Очень сожалею, что сказал
это, - теперь у них заработает смекалка!)
оскорбительное прозвище "крокодил". Меня оскорбляет не эта дурацкая
кличка, а молодость Фили. Может ли он понять, что представляет в глазах
старика, во всем разочарованного, всеми ненавидимого, - торжествующая
молодость счастливого глупца, который с юных лет упивался наслаждениями,
каких мне и за пятьдесят лет жизни ни разу не привелось изведать? Я
ненавижу этих молокососов, я полон лютой злобы против них. А этот Фили
особенно мне противен. Как бродячий кот бесшумно прыгает в чужое окно,
учуяв соблазнительный запах, так и он мягкой поступью, на бархатных лапках
проник в мой дом, услышав заманчивый аромат богатства. Приданого за моей
внучкой дали немного, зато у нее были великолепные "надежды". Ах, эти
надежды наших дорогих деток! Чтобы дорваться до их осуществления,
наследники рады перешагнуть через наш труп.
вкрадчивым тоном:
ромом. Что ему стоит взять зятя в свое дело, создать ему положение. Почему
я должен великодушничать больше, чем вы?
Альфреде с величайшим презрением и брезгливостью! Послушать ее, так он
просто трус, жалкое, робкое существо, - он не только не расширяет, а с
каждым днем сокращает торговые обороты. Какая прежде была внушительная
фирма, а теперь двоим директорам в ней делать нечего.
надвигается буря, нужно убирать паруса. Будущее за теми, кто, как Альфред,
играет по маленькой. Нынче самый большой недостаток делового человека -
широкий размах. Женевьева решила, что я смеюсь над ней, а я действительно
так думаю, - это мое глубокое убеждение, недаром же я держу деньги у себя
под замком и даже не рискую положить их в сберегательную кассу.
промолвить. Я шел, нарочно не опираясь на ее руку. Все домочадцы сидели
кружком, смотрели на нас и несомненно толковали о явных зловещих признаках
разлада меж нами. Вероятно, наше возвращение прервало спор между
семейством Гюбера и семейством Женевьевы. Ох, какая великолепная свалка
произойдет из-за наследства, если только я соглашусь отдать вам
когда-нибудь свои деньги! Из всей родни, собравшейся на веранде, стоял на
ногах только Фили. Ветер трепал его непокорные волосы. На нем была рубашка
с открытым воротом и короткими рукавами. Терпеть не могу нынешних молодых
людей, - они похожи на девиц атлетического сложения. Его круглые детские
щеки вспыхнули, когда на глупый вопрос Янины: "Ну, как побеседовали?" я
ласково ответил: "Да, мы беседовали о старом крокодиле..."
что молодежь не понимает, что такое старость. Не может представить себе
пытки старика, который ничего не получил от жизни и ничего не ждет от
смерти. Пусть нет ничего за гробом, и никакого этому нет объяснения, и не
дано нам разгадать эту тайну... Но все-таки ты ведь, Иза, не выстрадала
того, что я выстрадал. Дети не ждут твоей смерти. Они тебя по-своему
любят, обожают тебя. Они без колебаний стали на твою сторону. А между тем
я их любил. Женевьева - теперь толстая сорокалетняя женщина, и только что
она пыталась вытянуть у меня для своего беспутного зятя четыреста тысяч
франков, - а ведь я помню, как она маленькой девчушкой сидела у меня на
коленях. Ты, бывало, как увидишь наши нежности, сейчас же зовешь ее к
себе. Да что ж это я! Никогда мне не кончить своей исповеди, если я буду
говорить вперемежку о настоящем и о прошлом. Призываю себя к порядку.
6
после той роковой ночи. Нет, ненависть росла во мне постепенно, по мере
того как я убеждался в полном твоем равнодушии ко мне, ибо для тебя ничто
на свете не существовало, кроме твоих визгливых, жадных
крикунов-ребятишек. Ты даже не заметила, что я, хотя мне еще не было
тридцати лет, стал известным адвокатом по гражданским делам, был завален
работой и что меня уже прославляли как крупную величину в нашем судебном
округе, самом знаменитом во Франции после Парижского округа. А начиная с
дела Вильнава (1893 год) я прославился, кроме того, и как
адвокат-криминалист (а ведь очень редко у адвокатов бывают выдающиеся
способности в обеих этих областях юриспруденции), и только ты одна не
знала, что моя защита в этом процессе прогремела по всему миру. И как раз
в этом году наш разлад перешел в открытую войну.
тиски, в которых я задыхался; до тех пор у меня в душе еще, пожалуй, тлела
искорка надежды, но мой громкий триумф доказал мне, что я для тебя не
существую.
лет и все еще любили друг друга так нежно, что любовь их вошла в
пословицу, - люди стали говорить: "Вот у кого мир да согласие!" Жили они
вместе со своим единственным сыном, подростком пятнадцати лет, в
пригородной усадьбе Орнон; жили довольно замкнуто, вполне довольствуясь
обществом друг друга: "Такая любовь только в книгах бывает!" - восхищалась
твоя мать, всегда говорившая избитыми фразами (Женевьева унаследовала от
бабушки секрет такого искусства).
рассказывать о ней, ты будешь надо мной смеяться, как ты смеялась однажды,
когда я за обедом предался воспоминаниям о своих школьных и студенческих
экзаменах... но что ж делать. Как-то раз лакей, прибирая утром комнаты в
первом этаже, услышал раздавшийся во втором этаже выстрел и отчаянный
крик. Он бросился наверх. Спальня хозяев - заперта. Слышно, как там
переговариваются вполголоса, передвигают мебель, кто-то пробежал в ванную.
Лакей все дергает дверную ручку. Наконец дверь отворяется. Вильнав лежит
на постели без памяти, у него вся рубашка в крови. А его жена,
непричесанная, в халате стоит у спинки кровати с револьвером в руке. Она
сказала лакею: "Я ранила мужа, привезите скорее доктора и полицейского
комиссара. Я никуда отсюда не уйду". От нее ничего не могли добиться, -
говорила только одно: "Я ранила мужа". Это подтвердил и Вильнав, когда
оказался в состоянии говорить. Больше ничего от пострадавшего не узнали, -
он, так же как и жена, отказывался от показаний.
господина Фондодежа, большого их приятеля, то мне предложили выступить на
суде в качестве защитника по назначению. Я ежедневно ездил в тюрьму,
посещал свою подзащитную, но ничего, не мог выпытать - она упрямо
отказывалась отвечать. По городу ходили о ней самые нелепые слухи, но я с
первого же дня не сомневался в ее невиновности: она сама взвалила на себя
вину, и муж, горячо ее любивший, поддержал эту клевету. О, у людей, не
знавших взаимной любви, есть особое чутье, и они безошибочно угадывают у
других страстную любовь. Эта женщина была вся во власти любви к своему
мужу. Она, конечно, не стреляла, не могла выстрелить в него. Может быть,
даже она бросилась к нему на защиту и заслонила его от револьвера
какого-нибудь изгнанного поклонника. Но никто из посторонних не приезжал к
ним накануне покушения на убийство. Никто из их знакомых не был частым
посетителем в их доме. Впрочем, не стоит рассказывать во всех подробностях
эту старую историю.
необходимым только отрицать, что моя подзащитная совершила преступление, в
котором ее обвиняли, и доказывать, что она не могла этого сделать. И
только в последнюю минуту меня осенила гениальная мысль, разорвалась
завеса, скрывавшая тайну: все раскрыло показание сына обвиняемой, юного
Ива Вильнава, - вернее, не само показание, так как оно было
малозначительным и не дало ничего нового, а тот молящий и властный взгляд,
которым смотрела на него мать: она глаз с него не сводила до тех пор, пока
он не кончил своего показания и его не увели из зала суда, - тогда ее лицо
вдруг просветлело, все в ней изобличило внутреннее чувство успокоения. И
тут меня осенила мысль: я в своей речи обвинил сына, болезненного
подростка, ревновавшего мать к отцу, слишком горячо ею любимому. Я поразил
всех неопровержимой логикой и страстным красноречием. Моя
импровизированная речь знаменита до сих пор, ибо профессор Ф., по
собственному его признанию, нашел в ней в зародыше основу своей системы:
она способствовала более глубокому проникновению в психологию подростков,
помогла появлению новых методов лечения их неврозов.
потому, что надеюсь вызвать у тебя запоздавшее на сорок лет восхищение
моими талантами, которого ты не чувствовала в дни моего триумфа, когда
газеты обоих полушарий печатали статьи обо мне и помещали мой портрет.
Важно тут другое. Полное твое равнодушие в этот торжественный для меня час
моей жизни в полной мере показало мне, как я чужд тебе и как одинок. А в
это время у меня в течение нескольких недель был перед глазами пример
женской самоотверженной любви, - в тюремной камере я видел женщину,
которая приносила себя в жертву ради спасения своего ребенка, видя в нем
не столько своего любимого сына, сколько дитя своего любимого мужа,
наследника его имени. Ведь муж, жертва покушения, умолял ее: "Прими вину
на себя..." И из любви к нему жена решилась уверить весь мир, что она
преступница, что она хотела убить мужа, который был ей дороже всех на
свете. Побудила ее к этой жертве супружеская, а не материнская любовь.