кулачке неподписанную бумагу, засеменил, подвывая, к своему верному
ассистенту.
склоняясь над Кругом и опуская кулак с трубкой ему на плечо. -- Много ли она
значит, в конце-то концов? Поставь свою коммерчески ценную закорючку. Брось!
Никто не тронет наших кругов, -- но где-то же нужно нам их рисовать.
этот вечер улыбкой.
нужно, чтобы я чувствовал себя так неловко? Я подписал, и мои боги не
шелохнулись.
показываешь моему мальчику фокусы, черта ли мне в твоей морали.
почти расплылась... но д-р Азуреус уже мчал назад.
что пришли сюда. Но почему же вы мне не сказали? Теперь я все понимаю!
Разумеется, вы не могли уделить необходимого внимания, -- ваше решение, ваша
подпись, мы это отложим, и я уверен, что все мы искренне стыдимся того, что
потревожили вас в такую минуту.
меня загадка, но пусть вас это не останавливает.
Азуреус вытаращил глаза и, заикаясь, проговорил:
разве не случилось горя в вашей семье?
добавил он, внезапно рванув ужасающим голосом, который, бывало, обрушивался,
словно громовый раскат, когда лекция достигала зенита. -- Этот, как бишь
его, сможет отвести меня назад?
предположительно охраняя ее. Круг, норовя избежать беседы с д-ром
Александером, поспешно забрался назад. К большому его неудовольствию,
однако, д-р Александер вместо того, чтобы усесться за руль, присоединился к
нему. Один из солдат сел за водителя, другой уютно выставил локоть, машина
взвизгнула, прокашлялась и загудела по темным улицам.
попытался вытянуть плед так, чтобы соединить под ним ноги -- свои и
соложника. Круг заворчал и отпихнул покрывало. Д-р Александер потянул,
поерзал, подоткнулся со всех сторон и уж тогда расслабился, истомленно
просунув руку в петлю на дверце машины. Случайный уличный луч отыскал и
сразу куда-то засунул его опал.
единственный настоящий мужчина среди этих дражайших ископаемых. Я так
понимаю, вы не часто видаетесь со своими коллегами, нет? Конечно, вы должны
ощущать некоторую несовместимость----
моих коллег, так же как и себя, я уважаю их по двум причинам: поскольку они
умеют отыскивать совершенное счастье в специальных знаниях, и поскольку они
лишены склонности к физическому убийству.
которыми, как ему говорили, развлекается Адам Круг, и осмотрительно
засмеялся.
одолевает странное чувство, что в каком-то смысле стадо овец менее ценно,
чем единственный одинокий волк. Я вот гадаю, что же дальше-то будет? К
примеру, я гадаю, что вы скажете, если наше причудливое правительство с
внешней непоследовательностью пренебрежет овцами, а волку предложит
роскошнейшее из мыслимых положений. Это, понятно, мимолетная мысль, вы могли
бы и посмеяться над парадоксом (оратор бегло продемонстрировал, как это
делается), но подобные вероятия, да и другие, возможно, совсем противного
толка, -- все как-то лезут в голову. Вы знаете, когда я был студентом и жил
в мансарде, моя хозяйка, жена бакалейщика снизу, все уверяла, что я рано или
поздно спалю весь дом, -- так много свечей я сжигал каждую ночь, корпя над
страницами ваших во всех отношениях превосходнейших----
грубость, жестокость даже, потому что ничто ведь в невинном и
добронамеренном, хоть может быть и не очень умном лепете молодого ученого
(которого вполне очевидно обратила в пустомелю застенчивость, столь
характерная для тяжко трудящихся и, верно, дурно питающихся юношей, -- жертв
капитализма, коммунизма и онанизма, -- когда случается им попасть в общество
людей истинно значительных, этакого какого-нибудь задушевного друга
начальника их или самого хозяина фирмы, а то и зятя его, Гоголевича, ну и
так далее); ничто, стало быть, не давало повода к столь резкому восклицанию,
каковое восклицание, однако ж, обеспечило полную тишину до конца пути.
Перегольм, только тогда неугомонный молодой человек, конечно же понимавший
нервное состоянье вдовца, снова открыл рот.
[ключик] при вас? А нам, боюсь, нужно мчаться назад. Доброй вам ночи!
Приятных снов! Proshchevantze! [шутливое "адью"].
в воздухе, словно пустая, черного дерева картинная рама. Но Круг был не
один: что-то похожее на шлем скатилось по ступенькам крыльца и легло у него
в ногах.
чудовищно подбитым плечом, трогательно не сочетавшимся с его тоненькой шеей,
юноша в костюме американского футболиста, застыл в последнем, безысходном
объятии с маленькой эскизной Кармен, и даже сумма их лет была самое малое на
десятку меньше возраста зрителя. Короткая черная юбка с намеком на лепестки
и гагаты наполовину завесила замысловатый наряд возлюбленного. Расшитая
стеклярусом шаль спадала с левой ее руки, мягкий испод которой просвечивал
сквозь черную кисею. Другая рука снизу вверх обвила шею мальчика,
напряженные пальцы впились в темные волосы на затылке; да, все различалось
ясно, даже короткие, неумело покрытые лаком ногти, шероховатые костяшки
школьницы. Он, защитник, держал Лаокоона и ломкую лопатку, и маленькое
ритмическое бедро в своих подрагивающих кольцах, по которым тайно текли
раскаленные капли, и глаза ее были закрыты.
zankoriv [пожалуйста, извините меня].
очень хорошенькое лицо, блеснули губы, когда она скользнула под его рукой,
державшей дверь, и оглянувшись на первой площадке, побежала наверх, волоча
за собою шаль со всеми ее созвездиями -- с Кефеем и Кассиопеей в их вечном
блаженстве, со слепящей слезою Капеллы, снежинкой Полярной на сером меху
Медвежонка и с обморочными галактиками -- этими зеркалами бесконечного
пространства, qui m'effrayent, Blaise, как страшили они и тебя, -- где Ольги
нет, но где мифология растянула крепкие цирковые сети, чтобы мышление в его
мешковатом трико не свернуло себе старой шеи, а отпрыгнуло -- прыг-скок -- и
в который раз соскочило на эту пропитанную мочой арену и после короткой
пробежке с полупируэтом посередине показало предельную простоту небес --
амфороносным жестом акробата, простодушным всплеском рук, вызывающим
дождичек аплодисментов, под которым оно прохаживается туда-сюда, вновь
обретая мужественность осанки, ловит маленький синий платочек, который его
мускулистая подруга-летунья вытаскивает, завершив свои экзерсисы, из глубин
горячей, вздымающейся груди, -- вздымающейся гораздо сильнее, чем уверяет ее
улыбка, -- и бросает ему, чтобы оно осушило ладони ноющих, слабеющих рук.
5
зрелости (как сцену на кладбище в "Гамлете") скудные в сущности декорации,
залатанные разными разностями из иных (более поздних) пьес; и все-таки этот
всем нам знакомый неотвязный сон (когда попадаешь в свой старый класс, а
домашнее задание не сделано, потому что ты нечаянно прогулял десять тысяч
дней) в случае Круга сносно передавал атмосферу исходной версии.
Естественно, сценарий дневной памяти куда точнее в фактических деталях, ведь
постановщикам снов (обыкновенно их несколько, в большинстве безграмотных, из
среднего класса, вечно куда-то спешащих) постоянно приходится что-то
выкидывать, приукрашивать и переставлять для приличия; но представление есть
представление, и сбивающий с толку возврат к прошлому существованию (когда
годы, промчавшиеся за сценой, списывают на забывчивость, нерасторопность,
прогулы) почему-то вернее разыгрывается популярным сном, чем ученой
точностью памяти.
режиссерами? Нет сомнений, вот эта парта, за которой оказался сидящим Круг,
в спешке заимствована из другой декорации и больше похожа на стандартную
принадлежность университетской аудитории, чем на штучное изделие из Кругова
детства с его зловонной чернильной ямой (ржа, чернослив) и перочинными
шрамами на крышке (которой можно было похлопать), и с особенной формы
кляксой -- озеро МалЈр. Нет также сомнений: что-то не так с расположением
двери, к тому же сюда торопливо согнали нескольких студентов Круга,
неразличимых статистов (сегодня датчане, римляне завтра), дабы заполнить
бреши, оставленные теми его однокашниками, что оказались менее
мнемогеничными, нежели остальные. Но среди режиссеров или рабочих сцены,
отвечавших за декорации, был один... трудно выразить это... безымянный,