Чтение 10–й страницы книги ~Жестокость~

- Какие молодые люди пошли сознательные! Ни водку они не пьют, ни вино.
И правильно. Что в ней хорошего-то, в водке? Одна отрава, и только. Совсем
бы ее не было.

Мы молчали. Водку пить у Долгушина мы все-таки не решались.

Да водка в те времена и не так уж сильно интересовала нас. Сам
ресторанный веселый шум действовал и возбуждающе и успокаивающе.

Мы отдыхали здесь. И лучшего места для размышлений мы не могли бы
придумать.

Город тогда еще не восстанавливался после гражданской войны. У города
не было средств. Наполовину сожженный и разрушенный колчаковцами во время
отступления, он все еще полон был развалин и землянок.

Единственный клуб имени Парижской коммуны помещался в здании бывшего
женского монастыря. Но там устраивали только собрания и крутили одни и те
же старинные кинокартины с участием Веры Холодной, Мозжухина и Лисенко. А
на толстых, древних стенах сквозь свежую окраску проступали лики святых.

В этот вечер мы долго сидели в ресторане. И ни я, ни Венька ни разу не
вспомнили вслух ни об Узелкове, ни о кассирше Юле Мальцевой, как будто нас
это вовсе не интересовало.

Мы уже готовы были расплатиться по счету и уйти, когда в застекленных
дверях показался Узелков.

Он небрежно скинул на руки старика швейцара свою облезлую собачью доху
и заячью папаху. Оправил толстовку. Пригладил сухонькими, как у старичка,
руками волосы. И, близоруко оглядывая публику слезящимися с мороза
глазами, вошел в просторный зал.

- О, - разглядел он нас, - вы, оказывается, тоже не очень-то
ортодоксальны - тоже посещаете злачные места!.. Привет частному капиталу!
- полуобернулся он к Долгушину.

- Ну, какой у нас капитал! - вздохнул Долгушин. - Весь капитал в
нынешнее время ушел за границу...

- Ладно, ладно. Нечего прибедняться. Я не фининспектор, - присел
Узелков к нам за столик. - Кофе мне, пожалуйста. - И поднял палец. -
Черный! И желательно покрепче...

- Понимаю, - поклонился Долгушин. - А еще что позволите?

- Ну, что у вас там еще есть?

- Например, печенье, пирожные...

- Пирожные? Ну что ж, можно пирожное. Только, пожалуйста, песочное. Я с
кремом не люблю...

- Я знаю, - опять поклонился Долгушин.

Был какой-то еле уловимый оттенок в отношении Долгушина к нам и к
Узелкову. С Узелковым он разговаривал так, будто им одним, Долгушину и
Узелкову, точно известны особые тонкости ресторанной культуры, угасающей в
эти тяжкие времена.

И хотя Узелков ничего, кроме кофе с пирожными, не заказал, Долгушин
все-таки выразил на мятом своем лице искреннее удовольствие тем, что его
посетил такой важный и культурный человек, как Узелков.

А ничего важного, на взгляд, в Узелкове не было. Мне подумалось, что у
него и денег нет, поэтому он и не заказал настоящую еду. Но он пил кофе с
таким видом, словно только что хорошо отужинал и лишь из баловства -
исключительно из баловства - заказал сверх всего кофе.

Он прихлебывал из маленькой чашечки и одновременно курил, аккуратно
стряхивая пепел на лапки фарфорового зайца, поддерживавшего
блюдце-пепельницу.

Недалеко от нашего столика под стеклом буфетной стойки тускло мерцали
бутылки со сладкой водой и разной величины тарелочки с сыром, кетовой
икрой и с копченым омулем.

Кивнув на них, Узелков сказал:

- Что единственно прекрасно в Дударях, так это продовольственный
вопрос. Даже по сравнению с Москвой здесь прекрасно...

Оказывается, Узелков еще год назад ездил в Москву. Он упомянул об этом
вскользь, между прочим. Но мы сразу же заинтересовались его словами.

Венька, облокотившись на стол и подавшись всем корпусом к Узелкову,
спросил:

- И на Красной площади был?

- Разумеется...

- А Ленина видел?

Узелков потянул к себе блюдце с чашечкой и опять сказал:

- Разумеется...

У Веньки заблестели глаза.

- Что "разумеется"? Ты скажи прямо: видел Ленина?

- Ты что меня допрашиваешь? - вдруг обиделся Узелков и чуть отодвинулся
вместе со стулом.

- Не допрашиваю, - смутился Венька. - Но, понимаешь, это же очень
интересно, если ты правда видел Ленина. Где ты его видел?

- Это-длинный разговор...

- Ничего. Мы послушаем...

Венька подозвал официанта и заказал ему еще пива, чтобы не сидеть
даром. Потом предложил Узелкову:

- Ты себе тоже что-нибудь закажи, какую-нибудь еду. Пирожным этим ты не
наешься. Может, у тебя денег с собой нет? Мы заплатим...

- Вы что, хотите сыграть роль... меценатов?

- Да ничего мы не хотим сыграть. Просто нам интересно тебя послушать.
Закажи, что хочешь. Посидим, поговорим...

- Страннее у вас отношение, - насмешливо посмотрел на нас Узелков.

И действительно, ему могло показаться странным, что Венька, часто
сердившийся на него, вдруг проявил к нему такой горячий интерес и даже
хотел угостить ужином.

Узелков от ужина за наш счет отказался. И разговор о Москве у нас тоже
не получился, Узелков так и не смог или не захотел - нет, скорее не смог -
рассказать нам ничего нового о Ленине, хотя Венька задавал ему множество
вопросов. Он крутил его этими вопросами, как ребенок куклу с заводным
механизмом, желая угадать, где же у нее душа.

Наконец Венька спросил:

- А почему в Москве ты не поселился, ну, словом, не задержался там?

Узелков допил кофе, доел пирожное и, оставив на тарелке - для приличия
- только крошечный кусочек, сказал:

- Мое место там, где я всего нужнее. Сибирь еще долго будет испытывать
недостаток в культурных людях.

- Ну, это правильно, - согласился Венька. И еще спросил: - А отсюда
когда уезжаешь?

Узелков поиграл ложечкой в пустой чашке и сам спросил:

- А тебе это зачем... знать?

- Просто так, - сказал Венька. - Пива выпьешь?

- Налей.

- Ты ведь приехал вроде, в командировку. Мы так поняли, что ты на время
приехал...

- На время, - подтвердил Узелков, подняв стакан. - Но время - понятие
растяжимое. Вот я и решил растянуть его.

- Ты, значит, можешь жить по своей воле, где хочешь и сколько хочешь?

- Могу. Но, конечно, до известной степени. Наступит какой-то момент, и
я отсюда уеду. Юля Мальцева вчера сказала, что она с ужасом думает о том,
как все будет, когда мне придется уехать...

При этих словах Узелкова Венька густо покраснел и опять подозвал
официанта, теперь, чтобы расплатиться.

- И за него получите, что он тут пил, - показал Венька на Узелкова.

- Нет-нет, ты уж за меня, пожалуйста, не беспокойся, - запротестовал
Узелков. - Я за себя заплачу сам. Странная манера для комсомольца
разыгрывать роль мецената...

- Кто это такой меценат? - спросил Венька.

- Меценат - это был такой в древности, - роясь в карманах, стал было
объяснять Узелков. - Да, впрочем, что я вам?! Я хочу только заметить, что
комсомольцу, пожалуй, не стоит разыгрывать роль благодетеля или
мецената...

Но Венька и не собирался разыгрывать никакой роли. Нам обоим просто
хотелось в этот вечер как-то приветить Узелкова, потому что за всеми его
пышными словами нам почудилось вдруг что-то невыразимо печальное. Может,
он и слова эти произносит, чтобы прикрыть какие-то неудачи в своей жизни,
о чем он прямо не говорит, но что просвечивается в его круглых галочьих
глазах.

Венька даже спросил его:

- Ты какой-то вроде печальный. Дела, что ли, неважные на твоей службе?

- Мыслящий человек, как показывает история человечества, всегда
печален, - сказал Узелков. - Вам это, разумеется, не понять. Вы, так
сказать, выполняете простые функции. Других интересов, как я догадываюсь,
у вас нет. Духовная жизнь вам, иначе говоря, недоступна. Вы ведь даже книг
не читаете...

- Это верно, - согласился Венька, не обидевшись.

Хотя можно было бы обидеться. И кто-нибудь другой обиделся бы на
Узелкова, на его слова, произнесенные грустным и в то же время почти
презрительным тоном.

А Венька только сказал:

- Понимаешь, некогда. И читать некогда, и скучать некогда. Прочитаешь
что-нибудь, что по делу надо, и все. А этого, конечно, мало... Да ты пей
пиво, - опять налил он Узелкову полный стакан. - Это же не для пьянства -
пиво. Оно для здоровья. Ты смотри, какой ты худенький. А от пива ты сразу
порозовеешь. И может быть, подобреешь даже...

- Любопытная теория, - усмехнулся Узелков, но пиво выпил.

И Венька снова наполнил его стакан.

- А как ты пишешь? - спросил Венька. - Ты сначала берешь какой-то
случай, а потом придумываешь чего-то?

- Придумываю, - насмешливо сощурился Узелков. - Как это ты все