Чтение 10–й страницы книги ~По следам дикого зубра~

У Шильдера, видать, зашлось сердце. Он вдруг сел и приложил руку к
груди. Даже глаза закрыл. Представил себе эту величественную голову над
столом в кабинете...

- Будете стрелить? Рогач спит, прогулял ночку, сердешный, намаялся. Во
сне и примет смерть нестрашную... Отпустило, ваше превосходительство? Да вы
не торопитесь, переведите дух, чтобы без суеты. Только тогда уж никакой
надежды насчет зубра. На пять верст кругом зверя подымем.

Теперь Шильдер уже не обращался ко мне. Он лег поудобнее. Телеусов
раздвинул ветки орешника, подсунул под ствол плоский камень, чтоб точнее, с
упора.

Олень спал, свесив голову.

Раздался выстрел, резкий и сухой. Рогача подбросило едва ли не на три
аршина над землей, он еще сумел сделать два прыжка через луг, но все это
сгоряча. Ноги у него подкосились, он рухнул головой вперед, взрыл рогами
землю и затих.

В дальнем конце луга мелькнули тенями несколько ланок. Тревожно
закаркали вороны в пихтовом лесу. Сердито прокричала желна, отлетая подальше
от опасного места.

Шильдер встал и перекрестился. Благодарил бога за удачное убийство? Или
вымаливал себе прощение? Широким платком вытер он лоб, шею и в первый раз за
весь день улыбнулся.

План Алексея Власовича удался. Где-то в этой долине остался жить
обреченный зубр.

Мы спустились на луг, подошли к поверженному оленю. Он лежал, откинув
голову.

Несколько минут Шильдер молча рассматривал жертву. Сказал, указывая
пальцем на аккуратную дырочку в двух четвертях от передней лопатки:

- В сердце. И все-таки сделал два прыжка. Вот сила!

- Жить хотел, ваше превосходительство. Кто же не хочет? Всякая тварь
бегит от смерти, да не всякая убегает.

- Разделывайте, - сухо приказал Шильдер. - Хоть не с пустыми руками
вернемся. Найдут нас казаки?

- Непременно. Они на выстрел уже поспешают.

День перешагнул за обеденное время. Напротив высилась пологая гора с
пикообразной скальной вершиной. Ее называли "Сергеев гай", там когда-то
удачно охотился великий князь. По нашему берегу вдоль реки шла охотничья
тропа с мостками и отсыпкой. Вероятно, назад мы поедем по этой тропе. Хоть
дальше, но безопасней.

Когда подошли казаки, мы с Телеусовым почти уже сняли шкуру, отделили
голову. Полковник лежал в стороне навзничь, подстелив под себя плащ и
кафтан. Его глаза были устремлены в небо. Отдыхал, предвкушая триумф, когда
заявится в лагерь с таким оленем.

Рога поверженного зверя просто удивляли. Между их концами было точно
полтора аршина, двенадцать концов ветвились в короне. Как он носил их,
бедняга, не запутываясь в лесу? Они-то и погубили его.

Уже горел костер, наскоро жарилось свежее мясо, чтобы подкрепиться
перед дорогой. И вот тогда Шильдер сказал:

- Переночуем здесь, ребята. Что-то я очень устал.

Он все еще лежал. Казаки проворно натирали шкуру солью, обделывали
голову. Вечерняя заря расцветила каменные вершины Цахвоа с ледником в
глубоком цирке, белый хребет Больших Балкан и доверху зеленый Алоус. В
природе опять разлился покой. Словно и не грохотал выстрел, и не пятналась
трава сгустками крови.

Алексей Власович попросил разрешения отлучиться со мной, чтобы
подняться повыше и осмотреть дальние увалы. Шильдер, не открывая глаз,
сказал "да", и мы пошли в гору.

- Ты разумный человек, Алексей Власович, - начал я, желая как-то
выразить ему благодарность за все происшедшее.

- Ну уж и разумный, - отозвался он. - Тут особого ума не надо.
Зубров-то на белом свете все меньше и меньше. Каждый зверь на счету. По их
следу смерть так и ходит. Принц положил одного - и будя! Мы с тобой
сохранили другого, оленем расплатились - и то на душе теплей. Как гости
уедут, думаешь, тихо сделается? Как бы не так! Ты здеся, а какой-нибудь
Лабазан уже на Бомбаке с винтовочкой шарит. Ты бегом туда, а вот тута уже
абхазцы с мушкетами зубров стерегут. Ведь что, гады, проделывают? Свалят
зверя, из шкуры ремней нарежут, мяса того возьмут пуд-другой, рога отобьют,
а остальное шакалам. Находил я такие клады.

- Зачем ремни-то?

- Пояса, понимаешь, делают и продают. Поверье у них старое: с таким
поясом роженица-баба будто бы проще, легшее дите рожает. Большие деньги за
такой пояс берут! Ну, и рога, кубки, значит. В серебро отделают, полировку
там аль еще как - князю своему с поклоном, тот рублей за такой подарок не
жалеет. Нагайкой надо, а он одаривает, темный. Зубров все менее, им уж и
дыхнуть негде, Умпырь-долина да Киша остались, ну, Молчепа еще, Абаго.
Зажаты со всех концов.

- А что за Лабазан, я давно слышу...

- Этого черта так просто не словишь. Сам тебя норовит словить. Уж
сколько годов по Охоте лазит. Хитер и ловок, как рысь. Не знаю, куда
определит тебя Ютнер, но если б нам вдвоем супротив него, можно бы и
отвадить. Не добром, так боем.

- Чебурнов не поможет?

Телеусов даже остановился и вдруг пальцем мне погрозил:

- Ты с ним осторожно, Андрей. Мозги у него крысиные. Продаст и
перепродаст. Летось я предлагал: "Пойдем, Семен, словим Лабазана и накажем".
Юлил, юлил и вывернулся, не захотел. У Семена сердце жестокое, деньгу
страсть как любит. Ванька у него, брательник, такой же. И вот, на
должности...

Мы вскарабкались на останец; высоты в нем было саженей сто, не менее. И
огляделись.

Солнце уже не заглядывало в долину, лучи скользили только по верхушкам
гор. Далеко на востоке горели красным две шапки Эльбруса. Еще дальше смутно
рисовался в небе Казбек. Глаз ухватывал горы на много верст. Дух захватывало
от широкого, многоцветного вида. Позади горбился близкий и высокий хребет
Псеашхо. На его зубчатых скалах перебегали видимые отсюда туры.

Телеусов очень осторожно вынул из своего вещевого мешка аккуратно
завернутый бинокль, сдул с него пыль, протер стекла мягкой тряпочкой и
только тогда приставил к глазам. Бинокль был старый, потертая медь на нем
блестела, егерь относился к "инструменту", как называл он его, с величайшим
уважением.

Он долго разглядывал хребты и долины по сторонам Сергеева гая, потом
опустил бинокль и вздохнул:

- Душа у меня неспокойна, парень. Мы тут ходим с их высочествами, а на
Белой и Кише никакой охраны. То-то взыграли теперь охочие до разной дичины
казаки из предгорных станиц! Уж они-то попользуются моментом, это точно. Вот
и сейчас дымок в той стороне нащупал. Кто такой? Зачем костер в лесу? Уж
скорее бы охота съехала, чтоб своим делом заняться! Ты с принцем ходил,
ничего такого он не говорил - когда собираются до дому?

- И намека не было.

- А тут погода, понимаешь, как нарочно. Хоть бы хмару на горы накинуло.
Живо побежали бы отселева.

Он опять вздохнул, затем принялся вытирать бинокль, завернул, завязал
его и уложил в мешок.

Быстро темнело. Мы стали спускаться.

- Эх, зря фонарь не взяли! Хоть ощупкой лезь! - И юзом, не жалея
штанов, спустился по осыпи, в конце которой лежала вывернутая с корнем
сосна.

Я поехал следом.

Возле сосны Телеусов присмотрелся, топориком нарубил обсохших корней,
расщепил их, связал пучок толщиной в руку и с аршин длиной, запалил конец и
победно поднял яркий факел повыше. Тьма расступилась, под ногами стало
видней.

Пошли скорее, а когда вошли в редкий лес, то в недвижном воздухе факел
засветился еще ярче.

Впереди на корявом грабе в этом свете блеснули два круглых зеленых
глаза.

- Кто там? - я снял с плеча винтовку.

- Поди хозяин здешний, барс. Не бойся, Андрей, на огонь он не бросится.
Он редко когда человека задевает. Ну, если уж на дороге встренет или обижен
чем. А так у него к сернам да к волкам все больше аппетит.

- К волкам?..

- Первое для барса пищевое удовольствие. Думаешь, кто прореживает в
горах этих хищников? Наш брат егеря? Как бы не так! Барсы. Это по их части.
Вот и посуди, враг он природе али друг. Только их в Охоте, барсов-то, раз,
два - и обчелся. Вот здеся да еще на Балканах, там на перевале след
попадается. Более нигде. Шкура, понимаешь, больно красивая. И не силой
перевели, а хитростью. Капканами разными, а то и просто петлей.

Факел еще не догорел, а мы уже приблизились к своему временному лагерю.

Для полковника казаки поставили шалаш из пихтовых веток. Кони паслись
расседланные, но не спутанные. Зачем их путать, если они и без того не
отходили от костра. Из лесу на них то и дело накатывались страшные запахи
медведя, барса, волков. Только и есть защита - человек с огнем.

Шильдер сидел у костра на корточках и ужинал, ножом счищая с
самодельного шампура зажаренные с луком куски оленьего мяса. Перед ним
стояла бутылка с французской наклейкой и серебряный бокал. Он часто
прикладывался к нему и, может быть, потому встретил нас приветливо:

- Садитесь, лесники, шашлыков много и вот попробуйте - бургундское.
Эй!..

Денщик подскочил, в руках у него появились две медные кружки,
непривычно высокие и узкие, и еще одна бутылка. Кружки тотчас наполнились.

- За удачу, ребята! - Полковник поднял свой бокал. - И чтобы не