- банка с хитрой откидной крышкой. Люсин осторожно тронул пальцем
дюралевый рычажок, и крышка стала стоймя. Едко, до боли в глазах, пахнуло
формалином. Пять мертвых креветок валялись на дне. Черные бисеринки их
глаз побелели.
брат курил? - В глаза ему бросилась синяя пачка.
перчатку и взял сигареты. - Трезвого образа жизни был человек!
иногда выпивал. Представьте себе, даже чистый спирт. Изредка, правда. Вот
ужас!
Откуда у него сигареты?
невероятным, что именно она пошла на приготовление загадочной настойки,
даже если смириться с мыслью, что кому-то вообще могла прийти в голову
столь экстравагантная затея.
тля...
табачной настойкой тлю. Так-так... И сколько же сигарет шло на
приготовление такой отравы?
нет. И где именно выкурил, - пробормотал Люсин и, став на четвереньки,
заглянул под кушетку.
лезвия. Возможно, они нужны были Ковскому для его опытов с растениями...
Значит, довольно толстые... Правильно, так и написано: 50 штук. Эта же -
он повертел в руках свою находку - тоненькая. Значит, не отсюда...
уложил в него спичку. Бросилось в глаза зеленое пятнышко под обгорелым ее
острием.
Викторовна, представить вам моего коллегу Якова Александровича Крелина.
земле на полу под окном, взялся за фотоаппарат. Ослепительно сверкнул
блиц. Потом еще раз.
Крелину: - Опрыскай здесь люминолом... Где лежал ковер, Людмила
Викторовна? - спросил он.
склонился над своим чемоданчиком. Достав оттуда флакончик с
пульверизатором, он начал методично опрыскивать стены и пол. Особенно
тщательно оросил он окно и то место, где, по словам Ковской, лежал ковер.
осталась на ковре, либо в этой комнате вообще не было пролито крови.
Пока Глеб бродит окрест, попробуй-ка поискать одну вещь.
меня не обманывает, должен найтись окурок.
внимание? Тем более, что мы облазили каждую пядь... <Беломорку> ведь
нашли...
мотоцикл? А в саду, в траве?.. А там, на дороге? - Он махнул рукой в
сторону Западной улицы, откуда до них долетали шаркающие по асфальту шаги
и приглушенный смех.
Улица - другое дело. Хотя совершенно ясно, что они приехали и уехали
оттуда. - Он кивнул на кусты у забора.
мотоцикла нет?
прав. Подождем до утра. Тем более, ничего тут не изменится, не пропадет.
Иное дело - улица. И так сколько времени упущено! А ведь <Дымок>, почитай,
каждый третий таксист курит...
Пошукаю трошки, как говорит наш Шуляк.
переговорю. Пора узнать наконец, чем занимался ее Аркадий Викторович.
грохотом захлопнулась, чувствительно ударив его по спине.
Нет, не найти Яшке окурка. Унесет все, к чертовой бабушке...>
находится и как сюда попал. Начисто память отшибло. Потом до него дошло.
Бросив хмурый взгляд на свернувшегося калачиком Витька, он сладко
потянулся и вылез из-под клеенки. Костер за ночь прогорел. Холодные черные
угли покрылись голубоватым инеем пепла. Фрол нарвал пучок росистого
клевера, попытался вытереть руки, жирные от сажи. Чувствовал себя он
скверно. Сырое, холодное утро внушало отвращение, равно как остатки пира и
черные букашки, нашедшие гибель в стеклянной банке, из которой он так лихо
пил накануне. А тут еще туман ел глаза, першило в горле от гари.
Стекольщик. - Никакого порядка нет. Куда только охрана труда смотрит!.. А
может, это и не электростанция вовсе, а торф горит? Он же загорается сам
по себе, от внутреннего сугрева...>
вышки электропередачи, смутные очертания стволов на опушке и студеная рябь
серого озера. Он сплюнул и поддал ногой пустую консервную банку. В камышах
испуганно вспорхнул куличок.
и это вновь напомнило Стекольщику вчерашнее. Он долго разглядывал
свалявшиеся волосы дружка, в которых застряли сосновые иглы и волоконца
пепла, щетину на глянцевитом лице и поношенные ботинки, залепленные
подсохшей болотной грязью. Но думал не о Витьке, а все того видел,
другого, кого оставили они в непроглядной холодной жиже. И до того ясно
представил себе Фрол белые волосы и шлепанцы в пеструю клетку, что
жутковато сделалось.
оставить все как есть и уйти, не замарав рук? Вставить стекло, и лады.
Никто бы ничего не заметил. Помер себе человек, и вс" тут. Так нет же, в
панику ударился, запсиховал.
Красное и без того лицо сильнее наливалось кровью, отчетливее выступали
припухлости сомкнутых век, жирный лоск пористой, опаленной жаром и копотью
кожи. Он ежился от хлада и сырости, норовил упрятать голые ноги. Одна
штанина задралась, а в носок, который совсем съехал, впились репейные
шарики.
же скрывшуюся в мутном забытьи мысль.
они даже купили в сельпо туфли...