Чтение 10–й страницы книги ~Когти тигра~

тряпку, за что тотчас же получил по рукам. Тряпкой протирают лишь
штормовые стекла, которые защищают линзу от града, снега и птиц, сослепу
летящих на свет. Саму же "направляющую и преломляющую" разрешается
протирать исключительно замшей!

Сколько раз, стоя в фонаре (подниматься туда нетрудно, лестница
невысокая и пологая), Григорий воображал себя командиром корабля.

Ведет корабль ночью, вглядываясь с командирского мостика во мрак.
Плывет будто в пещере. Ни луны, ни звезд!

И вдруг раздвинулись впереди камни гранитных стен. Блеснул узенький
проблеск света!

Маяк!

Вспыхивает и гаснет зеленый огонек вдали - будто свет настольной лампы
под абажуром. Сначала короткий проблеск, потом мрак, опять проблеск и мрак
уже почти целую секунду. Световая характеристика "его" маяка!

Сигнальщик докладывает:

"Товарищ командир! Открылся мыс Федора!"

"Штурману нанести наше место на карту!"

Хорошо, если бы еще и Туся стояла рядом с ним на мостике...

Кроме "линзы направляющей и преломляющей", были у дяди Ильи также
ревуны. Когда Григорий впервые услышал их, то подумал: стадо коров зашло
по брюхо в воду и, вытянув шеи, оглушительно мычит.

Ревуны помогают морякам в плохую видимость. Если наваливает туман или
начинает идти снег, люди, застигнутые непогодой в море, откладывают
бинокли. Все на корабле превращается в слух.

Тише! Слышите? Издалека сквозь свист ветра и гул волн донесся слабый,
прерывистый, очень печальный голос.

Ревуны! Ну, теперь следить с часами в руках! Чья это звуковая
характеристика? Две секунды - звук, две - молчание, две - звук, две -
молчание, пять - звук, шесть - молчание. Подал весть о себе мыс Федора.
Предостерегает: "Я - "Берег", я - "Берег", уходите от меня в море!"

И рулевой торопливо отворачивает до тех пор, пока печальный голос не
пропадает в шуме волн и ветра.

МОРЕ ВСЕГДА РАЗНОЕ...

Нет, никогда не было скучно Григорию на маяке - даже одному. Он ведь и
не оставался один.

Море постоянно было с ним. И оно всегда было разное.

Белый красавец маяк стоял над обрывом, с трех сторон обступало его
море, и в течение дня оно много раз менялось на глазах.

Григорий любил встречать рассвет у подножия обрыва.

Тихий шорох - как чьи-то приближающиеся шаги! Это на цыпочках подходит
по рассыпающейся гальке новый день.

Появляются на глади вод промоины, сияющие, светлые, напоминающие озера
среди лугов. Наклонно, пучком, падают из-за облаков лучи солнца. Когда
таких пучков несколько, они выстраиваются в ряд и делаются похожими на
индейские вигвамы, освещенные изнутри.

Не отрываясь смотрит вдаль подросток на костылях. Пена прибоя обегает
его ноги и концы костылей, уткнувшиеся в гальку.

День начинается неизменно с маленького события - с восхода солнца. И
заканчивается тоже событием - заходом солнца.

Облака на закате неотделимы от солнца. Многоярусные, цветные, они
громоздятся друг на друга. В узкие прорези пробивается свет. Там, у очага,
пируют великаны!

Завороженный этим зрелищем, Григорий присаживается на гальку. Костыли
лежат рядом.

Ага! Насытившись, великаны ушли спать. Очаг погас. Но вода еще долго
хранит свет солнца. Оно словно бы утонуло и покоится на дне морском. Море
- одна огромная раковина-ропан с перебегающими по ее выпуклой поверхности
золотыми блестками.

А за очистившимся от облаков горизонтом поблескивает другая раковина -
размером еще больше - небо. И вторая темнее первой, не перламутровая, а
розовая...

Однако Григорий любил море и в шторм. Даже еще больше, пожалуй, чем в
штиль.

До него долетают соленые брызги! Блаженно улыбаясь, он не вытирает
мокрого лица. Зрелище непокорного моря всегда обостряет в нем ожидание
счастья.

Часами мог он простаивать на берегу, наслаждаясь картиной
надвигающегося шторма. Вот узкая светлая полоса, похожая на меч,
вытянулась между небом и землей. Это знак бури. Тучи над светлой полосой
густеют, наливаются клубящимся мраком. А море у горизонта, наоборот,
белым-бело. Волны, поседев от страха, с развевающимися волосами, стремглав
мчатся оттуда к берегу, будто спасаясь от меча, нависшего над ними.

Волны боятся шторма, но и сами они внушают страх. Не издали, а у
берега. Тяжко ворочаются здесь, сталкиваясь и громыхая, серые, зеленые,
голубые, с белыми прожилками, как гранитные плиты. Это так спрессовал воду
шторм, без устали колотя и колотя ею о берег.

Нырнешь - не вынырнешь! Со скрипом сдвинутся плиты над головой, как
тогда, при взрыве балаклавской мины, и уже не шевельнуть ни рукой, ни
ногой, удушье перехватит горло, перед глазами тьма...

Григорий торопливо отгонял эти мысли, недостойные будущего моряка.

Но разве он все-таки будет моряком?

Брызги не только солоны - они горчат. Сильнее начали давить костыли под
мышками. Это Григорий вспомнил о них. Разве возьмут с костылями на
корабль?

Ну что ж! Не возьмут - останется на маяке, будет маячником, как дядя
Илья. Но никуда не уйдет от моря.

ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИЙ КРИК ШТОРМА

Дядя Илья, видно, и сам был не прочь, чтобы Григорий остался служить на
маяке.

Впрочем, может, его радовало появление нового свежего слушателя? Ведь
он достиг уже того возраста, когда любят в часы досуга наставительно
рассказывать свою биографию или просто приводят к случаю разные
поучительные факты. На маяке же население маленькое - раз, два и обчелся,
со всеми давно уже обо всем переговорено.

Дядя Илья очень большой, массивный. Тельняшка, штопаная-перештопаная,
чуть ли не лопается на широченной его груди. Однако говорит он, как
кажется Григорию, с преувеличенной вежливостью, произнося "ы" и "у"
по-черноморски мягко: вместо "выпить" - "випить", вместо "прошу" -
"просю".

Вот и сейчас он решил воспользоваться выдавшейся свободной минуткой,
чтобы продолжать "приучать хлопца к делу". Слышно: осыпается земля на
спуске под его размашистой боцманской поступью. Значит, сверху увидел
Григория и спешит к нему с каким-то новым наставлением.

А тут, как назло, страшно хочется спать.

Блестящие, словно бы отполированные, пологие волны неторопливо
изгибаются навстречу. Суетливо бегают рядом рачки-бокоплавы. Вода шелестит
у ног, обегая торчащие камни. Отсвечивает на солнце разноцветная крупная
галька. Рыболовные крючки, разложенные у воды, ярко сверкают. Глаза
слепит, веки все больше тяжелеют, смыкаются...

Но дядя Илья уже тут как тут.

- Морем любуешься? - доносится откуда-то сверху его недовольный голос.
- Ну любуйся, любуйся! А ведь с зюйд-веста шторм идет.

Пристроившись рядом на берегу, он с выматывающей душу медлительностью
начинает ковыряться в своей трубке и, громко сопя, продувать ее.

- Это нехай себе больные-отдыхающие морем любуются, - бурчит он в
перерывах между продуванием. - Других делов у них больше нет. А ты же не
отдыхающий-больной? Ты же собираешься работать при море. Значит, не
любоваться им должен, а вникать в него, понял?

Шторм? Дядя Илья сказал, что идет шторм? Но ведь небо безоблачно, чайки
лениво покачиваются на воде.

- Чайки, чайки! - передразнивает дядя Илья. - Устарели они, чайки твои.
Наука уже дальше чаек пошла. Чи я не объяснял тебе, что есть такой
предупреждающий крик шторма?

Григорий молчит. Угрелся на солнце, неохота разговаривать.

- Впереди шторма, чтобы ты знал, идет сильный шум под водой. Идет,
учти, очень быстро и обгоняет морские волны. Сам шторм черт те где еще, у
берегов Турции или Болгарии, а шум подводный - уже вот он я!.. Но
невооруженным ухом его не слыхать, - с важностью добавляет старый маячник.
- Недоступный он для нашего человеческого невооруженного уха. Доступный
только для всяких морских тварей, медуз или рачков-бокоплавов например. Ты
их видал, бокоплавов?

А то нет! Не только видал, но и ловил не раз. Рачки эти обычно греются
на прибрежных камнях, а перед штормом с поспешностью перебираются на
берег. Медузы же, спасаясь от шторма, наоборот, уходят в глубь моря, чтобы
их не выбросило волной на берег.

- Ты, однако, на медуз не смотри, - продолжает поучать дядя Илья. -
Есть приборы, которые поумнее медуз. На них и смотри.

Григорий не прерывает дядю Илью. Ага! Слышно, он уже продул свою
трубку. Теперь начал неторопливо большим пальцем уминать в ней табак. О!
До раскурки еще далеко.

Сияющее пространство все наплывает и наплывает от горизонта. Что-то
успокоительно бормочет волна, будто убаюкивает. Шторм? Какой там шторм!

Сонно слушает Григорий о приборах "умнее медуз". Их устанавливают на
тридцатиметровой глубине вдоль берега. Там они и улавливают приближение