Чтение 10–й страницы книги ~Секретный фарватер~

"непутем" придираться к матросам.

Но острее всех переживал юнга Шурка Ластиков.

Распустив в недовольной гримасе рот, он говорил смешным ломающимся
голосом:

- Опять шхеры эти, шхеры! Нитку в иголку вдевать, да еще в темноте. Бр-р!

- Попугайничаешь? - Боцман предостерегающе поднимал палец. - Вот я
т-тебя!

Но юнга не попугайничал. Он был влюблен в своего командира и невольно
подражал ему во всем - в интонациях, в походке, в пренебрежительном
отношении к шхерам. И очень любил цитировать его, впрочем не указывая
автора.

С этим связана была особенность шубинского звена: на нем почти не
ругались.

Когда-то Шубин считался виртуозом по части специальной военно-морской
"колоратуры". Но однажды, проходя по пирсу, он услышал мальчишеский голос:

"Торпедные катера по мне! Эх, и люблю же я скорост"нку!" Затем -
затейливое ругательство. И матросский хохот, подобный залпу.

Шубин миновал группу матросов, вскочивших при его приближении (среди них
был и Шурка), рассеянно ответил на приветствие. Где мог он слышать знакомые
выражения: "катера по мне", "люблю скорост"нку"? Позвольте-ка! Он сам
говорил так!

Вначале он почувствовал нечто вроде отцовской гордости. Будто кто-то с
почтительной завистью сказал ему:

"А сынок-то как похож на вас!"

Но, поразмыслив, он смутился. Ведь мальчишка и "колоратуру" заимствовал у
него! А уж это было ни к чему!

Так возник выбор: либо юнге продолжать ругаться, либо Шубину перестать.
Пришлось перестать...

Шурка Ластиков считался воспитанником всего дивизиона торпедных катеров,
но прижился у Шубина, - быть может, потому, что подобрали его именно
шубинские матросы.

Да, его буквально подобрали - на улице, как больного, голодного кутенка.
Была весна 1942 года, самая страшная из блокадных весен. Несколько матросов
брели по заваленной сугробами улице Чернышевского. Вдруг в перебегающем
свете прожекторов они увидели впереди фигурку, крест-накрест перевязанную
женским шерстяным платком. Это был мальчик лет тринадцати. Он стоял посреди
улицы совершенно неподвижно, растопырив руки. Его внезапно поразила куриная
слепота.

Выяснилось, что несколько часов назад он схоронил мать. Отец погиб уже
давно, под Нарвой.

- А дома-то есть кто?

- Нету.

Две могучие матросские руки подхватили с обеих сторон Шурку, и его
понесло по улице, словно бы попутным ветром. И опомниться не успел, как
очутился в казарме на канале Грибоедова. Там размещались команды торпедных
катеров.

Впоследствии в дивизионе с гордостью говорили: "Наш юнга и дня сиротой не
был!" И впрямь: после смерти матери прошло всего несколько часов, а он уже
находился у моряков.

Он быстро отогрелся среди них, откормился, приободрился. Никто не
приставал к нему с утешениями, не поминал мать или отца. Все моряки были его
отцами, заботливыми и взыскательными.

Месяца не прошло после его "усыновления", как боцман уже громогласно
отчитывал приемыша "с упором на биографию":

- Ты зачем с юнгой из ОВР-а8 подрался? Я, что ли, приказывал тебе
драться? Ты кто? Беспризорник? Нет. Пай-мальчик? Тоже нет. Ты есть
воспитанник дивизиона торпедных катеров! Службы Краснознаменного Балтийского
флота! Значит - из хорошей морской семьи.

Правда, на Шуркиных погончиках вместо двух букв "БФ" - Балтийский флот -
светлела лишь одна буква "Ю" - юнга. Погончики были узенькие - под стать
плечам. Матросы шутили, что из пары погонов старшего лейтенанта Шубина можно
свободно выкроить погоны для десяти гонгов.

Чаще всего называли его помощником моториста, иногда сигнальщиком, хотя
такой должности на катерах нет. Сам Шурка с достоинством говорил о себе: "Я
при боцмане".

В сущности, и с юнгой из ОВРа он подрался из-за того, что тот смеялся над
ним и сказал, будто он служит за компот. Ну уж нет! Все знали в дивизионе,
почему и зачем он служит.

Конечно, присягу на флоте давали лишь достигшие восемнадцати лет. Шурке в
1942 году было всего тринадцать. Но в ту пору в Ленинграде мужали рано. И
он, не ропща и не хвастаясь, наравне со взрослыми делал трудную мужскую,
очень хлопотливую работу - воевал...

Что же касается куриной слепоты, то она прошла очень быстро - с
улучшением питания. Более того! Шурка прославился своей "глазастостью" и
даже заслужил шутливое, но все же лестное прозвище: "впередсмотрящий всея
Балтики". И заслужил его именно в нелюбимых им шхерах.

Ставя мины в расположении противника, Шубин одновременно выполнял
разведывательные задания.

Уже на отходе, освободившись от мин, он позволял себе немного
"поозорничать".

Заметит на берегу вспышку: зажжется - потухнет, зажжется - потухнет. Это
налаживают прожектор. Стало быть, там прожектор?.. Очень хорошо!

Шубин увеличивал обороты моторов. За кормой появлялся бурун - катер
обнаруживал себя. Тотчас берег оживал. Метались длинные, простертые к Шубину
руки прожекторов. Тукали пулеметы, ухали пушки.

Ого! Островок-то, оказывается, с огоньком!

Боцман тоже открывал огонь из крупнокалиберного пулемета, стреляя по
прожекторам. Надо еще сильнее "раздразнить" противника, чтобы обнаружить
побольше огневых точек на берегу.

Выбравшись на плес, Шубин сбрасывал за борт дымовые шашки и проворно
отскакивал на несколько десятков метров.

Пока береговые артиллеристы с тупым усердием молотили по дыму,
расползавшемуся над водой, он, стоя в стороне, наносил на карту расположение
батарей, подсчитывал по вспышкам огневые точки, уточнял скоро-стрельность и
калибры орудий.

Шубин с пустыми руками на базу не возвращался никогда.

- Там мины выгружаем, - небрежно говорил он, еще круче сдвигая набок
фуражку. - Оттуда кой-какие пометочки доставляем. Порожняком чего же ходить?
Расчету нет. Как говорится, бензин себе дороже...

Но наиболее важную "пометочку" Шубин прихватил в начале навигации 1944
года, которая началась в середине мая,

Звено катеров, разгрузившись от мин, уже возвращалось домой, как вдруг
Шурка-впередсмотрящий негромко сказал: "Свет!" Шубин тотчас застопорил ход.

Огонек над водой был вертикальный и узкий, как кошачий зрачок в ночи.
Чуть поодаль возник второй, дальше третий, четвертый. Ого! Да тут целая
вереница фонариков! Это фарватер, огражденный вешками с фонариками на них!

Такого моряки еще не видали никогда. Шубин прижался к берегу, продолжая
наблюдать. Вдруг огоньки закачались, потревоженные волной, потом начали
последовательно исчезать и снова появляться.

Длинная тень бесшумно скользила вдоль фонариков, заслоняя их. Еще
мгновение - и снова темно, огоньки потухли.

Что это было? Баржа? Катер с низкой осадкой? Или подводная лодка?

Если подводная лодка, то, судя по тени, она двигалась, выставив над водой
только часть своей рубки, подвсплыв наполовину. Зачем было принимать такие
предосторожности в тылу своих гарнизонов, тем более ночью?..

ФВК? Да, это был ФВК, но не просто ФВК. На штабных картах остро
отточенным карандашом нанесены ломаные линии. Против каждой из них стоит:

ФВК ј1, ФВК ј2 - то есть фарватер военных кораблей. Ведь и среди
собственных своих минных банок, сетей, бонов приходится двигаться с опаской,
обходя их бочком. Это как бы ход конем, многократно повторенный. И для
разведчика всегда соблазнительно разгадать этот ход, понять тайну зигзага -
число и порядок поворотов.

Вновь обнаруженный ФВК был не только секретным: он был необычным. Для
вящей безопасности его даже обвеховали плавучими огоньками!

Что же это за цаца такая передвигается по нему? Шубину, конечно, до
смерти захотелось приспособить аллею фонариков для себя, для своих секретных
прогулок по тылам врага. Лихая была бы штука, и как раз в его вкусе!

Но фонарики больше не зажигались. Светящаяся тропа в шхерах поманила и
мгновенно исчезла, будто ее и не было никогда.

Глава вторая. ОСОБО ЦЕННЫЙ ГРУЗ.

Командир островной базы поднял сердитые глаза на Шубина:

- Не шхеры - ящик с сюрпризами! Того и жди, какая-нибудь новая пакость
вдруг выскочит. - Он побарабанил пальцами по столу. - Придется в шхеры еще
разок!

- Есть, хорошо! - с обычной четкостью "отрубил" Шубин, и даже туловище
его, выражая стремительную готовность, подалось вперед. Но лицо, увы, не
сработало в такт с туловищем.

- Без мин, без мин! - поспешно сказал командир. - Беспокоит эта
светящаяся дорожка. Темно на карте у меня. Ведь это плохо, когда на карте
адмирала темно?

Шубин повеселел, поняв, что речь идет не о минных постановках.

- Это я мигом, товарищ адмирал! Как говорится, одна нога здесь, другая -
там. Подстерегу эту бэдэбешку9 или подводную лодку - кто там ходит, -
пристроюсь потихонечку в кильватер и...

- Нет, поделикатнее надо. - Командир базы встал, плотнее прикрыл дверь. -
Высадишь мне разведчика в шхерах, понял?

- Обижаете, товарищ адмирал! Зачем посторонних людей впутывать? Мой юнга