Чтение 10–й страницы книги ~Анелька~

обе они, вероятно, переедут с детьми в Варшаву, а пока пан Ян редко бывает
дома и поэтому панна Валентина могла бы хоть немного умерить свою тревогу.

Таким образом, вопрос остался нерешенным. Но панна Валентина на всякий
случай отдала в стирку свое белье. Особенно дурным знаком было то, что
гувернантка стала все меньше времени уделять занятиям с Анелькой и главным
образом стояла на страже своей невинности. Чтобы рассеяться, она по три раза
в день кормила воробьев из окна своей мансарды, испытывая удовлетворение при
мысли, что от опасного соблазнителя ее отделяет преграда в несколько комнат
и дюжину ступенек.

Между тем свободного времени у Анельки было меньше, чем когда-либо.
Правда, уроки продолжались теперь недолго, но их с лихвой возмещали
всевозможные задания, которые так и сыпались на девочку и она беспрерывно
писала, переписывала и заучивала наизусть. Словно предвидя свой скорый
отъезд, панна Валентина целыми ведрами вливала премудрость в голову своей
ученицы, очевидно для того, чтобы этого запаса хватило на долгое время.

В результате бедная девочка, которой необходимы были свежий воздух и
движение, за несколько дней осунулась и побледнела. В сад Анелька выходила
редко, а в ту часть, которая примыкала к дороге, и вовсе не заглядывала.
Единственной ее отрадой был Карусик, не отходивший от своей хозяйки ни на
шаг. Он сидел рядом с ней возле застекленной террасы, поедал остатки обеда,
которые она приносила ему в кармане, выслушивал ее ласковые наставления и,
казалось, даже изучал с ней за компанию различные предметы, которые в
недалеком будущем, быть может, составят минимум собачьего образования, как
теперь - человеческого.

Развлечения, хотя бы просто игра с собакой, были Анельке тем более
необходимы, что она, быть может, острее других чуяла надвигавшуюся грозу. На
долю ее выпали тяжкие испытания, и даже трудно понять, каким образом ее
маленькое сердечко вместило столько горестных переживаний.

В какой ужас приводили Анельку темные круги под глазами матери! Каким
ударом были ее жалобы: "У меня кончилась последняя банка солодового
экстракта, и неизвестно, когда я получу другую!" Что творилось с девочкой
при виде опечаленного отца, чье смятение и тревогу она смутно угадывала!

Чутье подсказывало Анельке, почему недовольны и грубы батраки, почему
ушла Кивальская. Окончательно она поняла все, поймав на лету слова одного из
конюхов:

- Как же тут работать, когда и люди, и волы, даже земля - и та
голодает...

Голодны люди, волы и даже земля!.. Люди могут уйти отсюда, волы,
наверное, околеют, но что же будет с землей?.. Неужели ей суждено умереть с
голоду?.. Неужели она перестанет родить хлеб и цветы, питать деревья и птиц?
Значит, может наступить время, когда опустевшую усадьбу окружат одни
почерневшие стебли и голые деревья.

Их земля умрет... Как страшно! Значит, и они все умрут: отец, мать,
Юзек, а раньше всех - она сама, чтобы не видеть смерти людей, животных и
окружающих предметов.

Когда на землю сошел вечер и только на западе еще узенькой лентой
трепетала заря, как трепетало ее объятое тревогой сердце, Анелька забилась в
самый темный уголок сада, под старую липу, на которой какая-то птичка
жалобно попискивала во сне. Заливаясь слезами, девочка молила бога сжалиться
над ее родителями, Юзеком, над батраками, волами и землей. Порой в ее душу
закрадывались неведомые раньше сомнения. А вдруг бог ушел в эту минуту
куда-нибудь далеко и не услышит ее смиренной мольбы? О, если бы подобные
сомнения никогда не пробуждались в детской душе!..

А часы бежали, днем всходило и заходило солнце, ночью неизменно
вращалась вокруг Полярной звезды Малая Медведица, эта неутомимая стрелка на
часах вселенной. Она двигалась и двигалась, увлекая за собой время,
сталкивая сутки за сутками в бездонную пропасть. Она двигалась и двигалась,
приближая рассвет того дня, который должен был решить судьбу всей семьи.

Однажды в пане Яне проснулись муж и отец, и он решил написать богатой
тетушке, которая, как на беду, была тогда за границей.

В письме он каялся в своих ошибках, признавал, что не раз злоупотреблял
добротой тетушки, и умолял ее в последний раз ссудить ему пятнадцать тысяч
для уплаты самых неотложных долгов. Расплатившись с кредиторами, он в корне
переменит образ жизни: будет работать управляющим, писарем или простым
приказчиком на худой конец. Сократив расходы, он через несколько лет не
только возвратит дражайшей, почтенной тетушке долг, но сумеет восстановить
запущенное хозяйство.

Не очень-то полагаясь на действие своих обещаний, пан Ян попросил жену
описать тетушке их бедственное положение и умолять о помощи.

Пани Матильда написала письмо на двух страницах; она рассказала о своей
болезни, о докторе Халубинском, к которому тщетно столько лет мечтает
съездить, о болезненном Юзеке, о Распайле, о солодовом экстракте и вышедших
из моды платьях, об уходе Кивальской и обо всякой всячине, которая, по ее
мнению, могла растрогать тетушку. В заключение она предлагала в виде
обеспечения послать тетушке закладную на хутор, который сохранился от ее
приданого. Хутор, расположенный в нескольких милях от усадьбы, состоял из
хаты, ста моргов земли и находился под надзором в высшей степени честного
приказчика. Хутор этот до сих пор не заложили и не продали по той простой
причине, что не нашлось охотников его купить.

Но атаки на тетушку со стороны жены тоже было, по мнению помещика,
недостаточно. Поэтому он позвал Анельку и велел ей написать письмо бабушке.

- Разве я сумею? - спросила, смутившись, Анелька. - Я никогда не видела
бабушку и боюсь ее...

Пан Ян догадался, что причиной этого страха были разговоры о тетке,
которые они вели с женой в присутствии Анельки. Но, не сочтя отговорку
дочери достаточно убедительной, сказал:

- Неужели ты не сумеешь написать письмо?

- Я не знаю, о чем...

- Обо всем. Пиши, что мама больна, папа расстроен, что ты хочешь
учиться, но на это нет денег...

- А я вовсе не хочу учиться!.. - прошептала Анелька. - Лучше деньги,
которые получает панна Валентина, употребить на хозяйство...

Как пан Ян ни был расстроен, он громко рассмеялся.

- Ты неподражаема в своей откровенности! - воскликнул он. - Если не
хочешь обременять родителей, так тем более надо просить у бабушки денег на
ученье...

- Да я... не умею просить...

Пан Ян посмотрел на Анельку, и в его взгляде одновременно отразились и
недовольство и радость. Он был недоволен тем, что Анелька не способна
выручить его в трудную минуту. Радостью же отцовское сердце наполняло то,
что наставления его, как видно, не пропали даром. Ведь он всегда твердил ей,
что люди их круга только приказывают и требуют, а просить - удел бедняков.

- Видишь ли, девочка моя, - стал он объяснять Анельке, - бабушку мы
можем просить, во-первых, потому, что она мне заменила мать, во-вторых, она
нам ровня, в-третьих - женщина пожилая, в-четвертых - деньги мы ей вернем.
Наконец ее состояние как бы уже наше - ведь когда-нибудь оно непременно
перейдет к нам.

Хотя Анелька и привыкла верить отцу, эти доводы ничего не говорили ее
сердцу. Не сомневаясь в их справедливости и разумности, девочка не могла
побороть чувства отвращения, как это бывает при виде лягушки: хоть и знаешь,
что создана она господом богом и приносит пользу, но все же приласкать ее,
как птичку, невозможно.

- Так ты напишешь бабушке? - настаивал отец.

- Милый папочка, мне бы очень хотелось, но я не знаю, что писать...

- Напиши, что любишь ее, хочешь познакомиться с ней, - говорил отец,
теряя терпение.

- Я ее боюсь...

- Это нехорошо; она наша ближайшая родственница, а родственников надо
любить...

- Я знаю...

- Вот видишь! Ладно, я сам продиктую тебе письмо.

Анелька снова почуяла фальшивую ноту в словах отца. Недавно был день
его рождения и она должна была написать поздравление под руководством панны
Валентины. Но учительница наотрез отказалась ей помочь, заявив, что не
станет подсказывать надуманные слова и учить Анельку лицемерию. Если дочь
любит отца, она сама сумеет найти нужные выражения.

Анелька сочинила поздравление сама, и оно очень понравилось родителям.
Они похвалили поступок гувернантки, одобрили ее взгляды; Анелька радовалась,
ибо она чувствовала, что все были искренни.

А сегодняшний разговор с отцом сильно огорчил ее. Никто лучше ее не
замечал печали родителей, не понимал, что им грозит какая-то беда; но свои
наблюдения девочка затаила в самой глубине души. Выражать открыто свои
чувства казалось ей неприличным. Как же так? Неужели она должна поверять
кому-то, что у них в имении голодают люди, волы и даже земля, что отец
одалживает деньги у Шмуля, а у матери нет солодового экстракта?.. Может
быть, ей велят написать еще и о том, как она втайне от всех, заливаясь
слезами, беседует с богом?..

Уж не написать ли про отца, что он не только, против своего
обыкновения, сидит дома и не пьет вина за обедом, но еще принуждает ее к
лицемерию, которое раньше сам осуждал?

Ах, она замечала в доме большие перемены и слышала такое, о чем даже
думать страшно... И что это Шмуль болтал о женитьбе отца?.. В их доме, как
злой дух, поселилось несчастье: этот незримый дух, как ураган, развеял
богатство, разогнал людей, терзал мать и перевернул все вверх дном в сердце
отца. Несколько лет назад Анелька видела в лесу поваленные бурей деревья, и
от жалости к ним у нее защемило сердце. Если в душе у отца такое же
опустошение, то можно его оплакивать, но говорить об этом вслух - ни за что
на свете!..

Подобные мысли пришли девочке в голову, когда отец выпроводил ее из
кабинета, пообещав после обеда продиктовать ей письмо. Анелька не находила