Чтение 10–й страницы книги ~Форпост~

всякой грызни жрет, сколько на ее долю придется. А где собаки глупые, там
все они враз летят к ушату, сейчас передерутся и больше вырвут клочьев друг
у дружки, чем урвут кусков. А то еще ушат опрокинут и весь корм разольют, но
и тут всегда найдется одна какая-нибудь посильней других и всех разгонит. Ей
и самой при таком хозяйствовании немного достанется, а другим и вовсе
ничего.

Так и с людьми будет, если всякий станет заглядывать в рот другому да
кричать: "Отдай, ты больше съел!" Самый сильный разгонит других, а кто
послабей, те перемрут с голоду. Оттого бог так и устроил, чтобы каждый берег
свою землю, а чужую не отнимал.

- А ведь раз мужикам уже землю раздавали.

- Раздавали, и не один раз, а два раза; может, и еще будут раздавать,
но понемножку и с соображением, чтобы каждому досталось, сколько ему
положено, а не так, чтобы всякий хватал без толку, что кому понравится. Так
установил господь бог по своей милости, чтобы всему на свете было свое время
и во всем был порядок.

- Да уж какой порядок, когда Гжиб сразу получил тридцать моргов, а вы
насилу семь! - сказал Ендрек.

Слимак остановился посреди дороги, решив передохнуть. Он поправил
шапку, уперся левой рукой в бок, а правой показал на холмы:

- Видишь ты горы там, над имением? С них все время земля сыплется вниз.
Может, неверно?

- Нет, верно.

- То-то, что верно. А та земля, что осыпается, она на чьи поля падает,
а?

- Известно, на господские.

- То-то, что на господские. А та земля, что осыплется с господских
полей, к кому упадет на пашню - ко мне или к Гжибу?

- Известно, к Гжибу, раз его поля на косогоре под господскими, а ваши
по ту сторону долины.

- Вот видишь, - продолжал Слимак. - Если б мои поля были там, где
Гжибовы, я бы с господской земли имел пользу; а как земля мне досталась за
рекой, то я меньше и пользуюсь.

- Да еще с ваших же холмов земля падает на господские луга, -
подтвердил Ендрек.

- На все воля божья! - сказал мужик и снял шапку. - Тем я хуже наших
мужиков, что у меня земли меньше, но тем лучше самого барина, что земля с
моего хутора сыплется на его луга и богатство его приумножает.

Ендрек, выслушав это рассуждение, покачал головой.

- Ты что башкой мотаешь? - спросил его отец.

- Не по мне все, что вы говорите.

- Не по тебе, потому что ты моложе меня и глупее.

- А вы, тятя, стало быть, глупее Гжиба, потому что он старше вас и
говорит совсем другое.

Мужика так и кольнуло в сердце.

- Ах ты щенок этакий! - крикнул он. - Вот я дам тебе в морду, так ты
мигом смекнешь, кто умнее!..

Довод был настолько веский, что Ендрек умолк, и дальше они шли, уже не
разговаривая. Стасек о чем-то мечтал, а Слимак то беспокоился, сдадут ли ему
луг в аренду, то удивлялся, что его старший сын проповедует столь превратные
теории.

- Гм! - ворчал мужик. - Учится, паршивец, у других. Гордый, черт,
никому не уступит; слава богу, что хоть не ворует. Ого! Нет, уже он-то не
будет мужиком.

Начиная с места, где, плавно поднимаясь в гору, с большаком соединялась
дорога, ведущая в имение, Слимак шел все медленнее, Стасек озирался все
тревожнее, и только Ендрек становился все бойчее. Но вот из-за холма
показались черные, но уже покрывшиеся почками ветви придорожных лип, а затем
трубы и крыши помещичьей усадьбы.

Вдруг раздались два выстрела.

- Стреляют! - заорал Ендрек и бросился вперед, между тем как Стасек
уцепился за карман отцовского зипуна.

- Ты куда? Сейчас же назад! - крикнул Слимак.

Ендрек насупился, но замедлил шаг.

Они поднялись на холм, где тянулись уже одни только господские поля.
Позади, внизу, лежала деревня, еще ниже - луг и река; перед ними за забором
стоял господский дом, еще какие-то строения, дальше - сад.

- Видишь, вот и господский дом, - сказал Слимак Стасеку.

- Это который?

- Вон тот, с крыльцом на столбах.

- А там что за хата?

- Налево? Это не хата, а флигель, а тот низкий домик - кухня.
Погляди-ка, видишь, во флигеле одни горницы внизу, а другие вверху.

- Вроде как на чердаке.

- Это не чердак, а этаж. Чердак еще выше, под крышей, как у нас.

- А лазят туда по стремянке, - вмешался Ендрек.

- Не по стремянке, а по лестнице, - сурово ответил отец. - В самый раз,
станет тебе пан кувыркаться по жердочкам! Пан любит, чтобы все было удобно.
Оттого у него и сено воруют с сеновала над конюшней.

- Тятя, а направо это что - все в окнах? - спросил Стасек.

- Тут, видать, сами господа посиживают да на солнышке греются, -
ответил Ендрек.

- Не болтай, чего не знаешь! - оборвал его Слимак. - Тут стены, все как
есть, из стекла, зовется теплица. В ней всякие цветы, какие только виданы на
свете, и цветут круглый год, даже среди зимы, когда в поле снегу по колено.

- Цветы-то, верно, бумажные, как в костеле, - снова вмешался Ендрек.

- То-то и есть, что настоящие. А цветут потому, что садовник всю зиму
топит печку.

- А яблоки тут есть зимой? - спросил Ендрек.

- Яблок нет, одни апельсины.

- Верно, раз во сто лучше яблок? - спросил Ендрек, и глаза у него
загорелись.

Мужик презрительно махнул рукой:

- Ни-ни... Попробовал я одно такое. Маленькое, как картошка, зеленое, а
уж пакостное - собака и та бы выплюнула...

- И они такое едят?

- Чего ж им не есть!

- Вот дураки! - сказал Ендрек.

- Сам ты дурак, потому что толку в этом не знаешь, - ответил мужик. -
Тебе небось нравится, когда похлебка круто посолена? А барину нравится,
когда от другой еды у него во рту пакостно. У всякого свой вкус: вол любит
траву, а свинья - крапиву.

- Гляньте-ка, тятя! - вдруг заорал Ендрек, показывая на двор.

Но не успел он крикнуть, как снова грянули два выстрела. Когда дым
рассеялся, они увидели у ворот молодого человека в желтых гетрах до колен и
в серой куртке с зелеными лацканами. Сбоку у него висела охотничья сумка, на
животе патронташ, а в руках еще дымилась двустволка.

- Это тот самый, что вчера ехал верхом, еще картуз у него с башки
свалился, - сказал Ендрек.

Мужик нагнул голову на одну сторону, потом на другую и пристально
вгляделся.

- Он и есть, растяпа! - признал Слимак с неудовольствием. И прибавил
шепотом: - Ох, не к добру! Теперь уж наверняка мне луг не отдадут, раз нам
перешел дорогу этот фармазон.

- Ружьецо-то у него славное! - сказал Ендрек. - В кого это он стрелял?
Тут только воробьи летают. А может, просто так? Эх, кабы мне такое ружье, я
бы стрелял целый день, хоть по холмам, а пороху - будь он неладен - столько
бы сыпал, что гул пошел бы на весь приход.

- А в нас он не выстрелит? - тихо спросил Стасек, не решаясь идти
дальше.

- Чего ему в нас стрелять? - ответил отец. - В людей стрелять не
позволено, за это в тюрьму сажают. Хотя... кто его знает, что ему
вздумается, этому нехристю!

- Ого-го! - подхватил Ендрек. - Пусть-ка попробует!

- А что ты ему сделаешь?

- Вырву ружье и снесу к старшине. Да еще разика два сам выстрелю
дорогой.

Между тем охотник, зарядив свой ланкастер, подошел к мужику. Из сумки
его, притороченные, свисали окровавленные останки воробья.

- Слава Иисусу Христу! - поклонился Слимак, срывая с головы шапку.

- Добрый день, гражданин! - ответил стрелок, приподнимая бархатный
картузик.

- Эх, красота-ружье! - вздохнул Ендрек.

Панич поправил пенсне и внимательно поглядел на мальчика.

- Понравилось, а? - спросил он. - Это не ты ли мне вчера подал картуз?

- Я самый, а вы, пан, ехали верхом и без ружья.

- Значит, я твой должник! - воскликнул панич, доставая из кармана
кошелек. - Возьми-ка, - сказал он и протянул мальчику серебряную монету. - А
это твой отец?.. Тот, что вчера хотел отстегать тебя кнутом?..

Мужик поклонился до земли.

- Гражданин! - сказал панич обиженным тоном. - Если ты хочешь, чтобы у
нас с тобой сохранились дружеские отношения, не кланяйся мне так низко и
надень шапку. Пора забыть эти пережитки рабства, которые и нам и вам
приносят одни неприятности. Надень шапку, гражданин, прошу тебя...

Слимак оторопел и вконец растерялся; он хотел было исполнить
приказание, но рука отказалась ему повиноваться.

- Совестно мне при господах в шапке стоять, - пробормотал он.

- Брось ты дурить! - прикрикнул на него панич.

Он вырвал шапку из руки Слимака, насильно нахлобучил ему на голову, а
затем то же самое проделал и с оробевшим Стасеком.