Чтение 10–й страницы книги ~Обретенное время~

Бонапарта93. Впрочем, поскольку фрагменты этих пейзажей, перемещенные временем
суток, не были стеснены незримой ныне рамкой, вечерами, когда ветер бил ледяным
шквалом, ощущение, будто я на берегу неистового моря, о котором я когда-то
столько мечтал, у меня было намного сильнее, чем у самого моря в Бальбеке; и
даже благодаря другим явлениям природы, которых доселе в Париже не наблюдалось,
мне казалось, что только что, сойдя с поезда, мы приехали на каникулы в
деревенские поля: например, благодаря контрасту света и тени, лежащей вечерами
рядом на земле, в лунном свете. От этого лунного света можно было испытать
что-то такое, что немыслимо в городе даже среди зимы; его лучи расстилались по
не убиравшемуся больше рабочими снегу бульвара Хаусман, словно по льдам Альп.
Силуэты деревьев, ясны и чисты, отражались на этом снеге золотой голубизны столь
же тонко, как на некоторых японских гравюрах или на некоторых вторых планах у
Рафаэля; они тянулись по земле у корней дерева, как часто в лесу на закате,
когда солнце затопляет лужайки, отражаясь от них, а деревья восстают чрез равные
промежутки. И восхитительно, нежно тонкий луч, в котором вырастали тени этих
деревьев, легкие как души, был словно бы лучом райских чертогов, -- но не
зеленым, а белым, сверкающим так ясно ( потому что лунный свет падал на
нефритовый снег ), будто он был соткан из лепестков груши в цвету. И, недвижимы,
божества фонтанов, сжав в руке ледяную струю, казалось, созданы были из двойной
материи, во имя исполнения которой художник обвенчал бронзу с хрусталем. Этими
необыкновенными днями все дома были черны. Но напротив, иногда весной, не
считаясь с предписаниями полиции, особняк, либо только этаж особняка, или даже
только одна комната этажа, не укрывшись за ставни, оставшись совсем одинокой в
непроницаемых потемках, виднелась словно броском чистого света, неустойчивым
видением. И женщина, которую, подняв глаза выше, разглядишь в золоченом сумраке,
принимала в этой ночи, -- где она была и потеряна, и заключена, -- очертания
волшебных и смутных чар восточного призрака. Потом ты идешь дальше, и ничто
больше не мешает оздоровительному94 и однообразному сельскому шарканью в
темноте.

Кажется, ни с кем из упомянутых в нашем повествовании я не встречался на
протяжении довольно длительного времени. В 1914-ом разве, за два месяца,
проведенных мною в Париже, я мельком виделся с г-ном Шарлю и встречался с Блоком
и Сен-Лу, -- с последним только два раза. Во второй раз он, всг-таки, снова
предстал мне самим собой; он изгладил не очень-то приятное впечатление,
оставшееся во мне от его тансовильской неискренности, о чем я только что
рассказал, и я опять обнаружил в нем былые исключительные качества. Впервые мы
встретились с ним сразу после объявления войны, -- то есть, в начале
последовавшей тому недели ( Блок в это время выказывал крайне шовинистические
чувства ); когда Блок нас оставил, у Сен-Лу не нашлось иронии для собственного
невозвращения на службу, и меня почти шокировала грубость его тона. ( Сен-Лу
приехал из Бальбека. Позднее я узнал окольными путями, что там им были
произведены некоторые тщетные усилия относительно директора ресторана. Последний
был обязан своим положением наследству, доставшемуся ему от г-на Ниссима
Бернара. Это был бывший юный слуга, которому дядя Блока "покровительствовал".
Однако богатство привело за собой добродетель. Так что тщетно Сен-Лу пытался его
обольстить. Итак, в порядке компенсации, когда добродетельные молодые люди
отдаются, с приходом возраста, страстям, в которых они, наконец, почувствовали
вкус, -- в это же время доступные юноши становятся людьми с принципами, и люди
типа де Шарлю, придя к ним, -- доверившись старым рассказам, но слишком поздно,
-- нарываются на неприятности. Всг дело в хронологии ). << Да, -- вскрикивал он
сильно и весело, -- все, кто не на фронте, как бы они то ни объясняли, остались
только потому, что им неохота идти на смерть -- это от трусости >>. И с тем же
уверенным жестом, однако более энергичным, чем тот, которым он подчеркивал
трусость других, он воскликнул: << И если я не вернусь на службу, то это
просто-напросто от трусости, и всг тут! >> Я уже отмечал на разных примерах, что
бравада похвальными чувствами не обязательно является прикрытием плохих, что
более нова демонстрация этих плохих, чтобы не казаться, по меньшей мере, что-то
скрывающим. К тому же у Сен-Лу эта тенденция была усилена его привычкой, в
случае, если он допустил какую-либо неловкость, промах, за которые его могли
укорить, разглашать их, говоря, что он сделал это нарочно. Эта привычка, думаю
я, должна была перейти к нему от какого-нибудь преподавателя Военной Школы, в
тесным общении с которым он жил, и восхищение которым он исповедовал. Мне не
составило труда, стало быть, истолковать эту выходку как словесную ратификацию
чувства, которое, так как оно определило поведение Сен-Лу и его неучастие в
начавшейся войне, последний находил уместным разглашать. << Кстати, ты слышал,
-- спросил он, уходя, -- что моя тетка разводится? Лично я об этом ничего не
знаю. Об этом говорят время от времени, и я так часто слышал предсказания, что
готов поверить. Я добавлю, что это будет вполне понятно; дядя мой -- само
обаяние, не только для света, но и для своих друзей, родных. Даже, с какой-то
стороны, он сердечнее тетки, она святая женщина, но слишком часто это дяде
внушает. Но как муж он ужасен, он постоянно изменяет ей, оскорбляет ее, плохо с
ней обходится и отказывает в деньгах. Если бы она с ним развелась, это было бы
довольно естественно, и только в этом причина, чтоб так оно и было, -- но
причина также для того, чтобы это было ложью, потому что если такое событие
естественно -- это еще одна причина, чтоб об этом думали и болтали. Потом, даже
если б так оно и было, она его долговато терпела. Теперь я хорошо знаю, что
бывало много такого, что напрасно предвещают, отрицают, и что позже становится
правдой >>. Это позволило мне спросить, стоял ли когда-либо вопрос о его
женитьбе на м-ль де Германт. Его передернуло и он заверил меня, что никогда, что
это один из тех светских слухов, которые время от времени неизвестно почему
возникают и по той же неизвестной причине рассеиваются; то, что эти слухи
оказались ложными, не способствует осторожности тех, кто уверился, -- как только
появятся слухи: о помолвках, разводах, о политике, -- чтобы они не верили новым
и не распространяли их.
Не прошло и двух дней, и некоторые факты, дошедшие до моего сведения, показали
мне, что я глубоко заблуждался, истолковав слова Робера: << Все, кто не на
фронте, трусы >>. Сен-Лу сказал так, желая блеснуть в разговоре, проявить
психологическую оригинальность, покамест не был уверен, что его добровольное
вступление в армию будет утверждено. Но в это же время он приложил все усилия,
чтобы прошение утвердили, и в этом он выказал не в той степени оригинальность (
в смысле, вкладываемом им в это слово ), сколь свою причастность нации французов
Святого-Андрея-В-Полях, самому лучшему, что было в тот момент у французов
Святого-Андрея-В-Полях -- дворян, буржуа, простолюдинов, -- почтительных к
дворянам или бунтующих против дворян, -- двух одинаково французских
подразделений того же семейства -- подтипа Франсуазы и подтипа Мореля, откуда
вылетели две стрелы, объединившись в одну, в одном и том же направлении --
фронтовом. Блока восхитило признание в трусости, услышанное из уст националиста
( которым, впрочем, Сен-Лу не был ), и когда Сен-Лу спросил его, сам-то должен
ли он пойти на фронт, приняв позу верховного жреца, Блок ответствовал: << Миопия
>>. Но несколько дней спустя Блок совершенно изменил мнение о войне; он пришел
ко мне, обезумевши. Несмотря на "миопию", его признали годным для службы. Я
провожал его, и тут мы встретили Сен-Лу, у которого как раз была встреча в
Военном Министерстве с бывшим офицером, г-ном де Камбремер, -- последний должен
был познакомить его с одним полковником. << Ах ты! что я тебе говорю -- это ведь
твой старый друг... Вы ведь с Канканом95 давно знакомы, не так ли? >>. Я
ответил, что я действительно с ним знаком, и с его женой также, но знакомством
дорожу лишь отчасти. Но со времени знакомства с ними я так привык относится к
жене его -- вопреки всему -- как к женщине исключительной, потому что она
досконально изучила Шопенгауэра, как к женщине, которой были доступны духовные
сферы, полностью закрытые ее грубоватому супругу, что прежде всего эти слова
Сен-Лу меня изумили : << Скажу по правде, жена у него идиотка. Но сам он мужик
просто замечательный, он одарен и по-прежнему очень мил >>. Под "идиотией" жены
Робер разумел, вероятно, страстное ее желание якшаться с большим светом, самое
суровое осуждение большого света и встречающее. Под качествами мужа, наверное,
он имел ввиду те, которые нахваливала в нем мать, когда говорила, что он лучше
всех в семье. Его-то, по крайней мере, не волновали герцогини, -- но, по правде
говоря, такого рода "ум" настолько же отличается от ума, свойственного
мыслителям, как "талант", оцененный публикой, от "таланта" богатого человека,
"умеющего делать деньги". Однако слова Сен-Лу не вызвали у меня неприятного
впечатления, ибо напомнили мне, что претензия граничит с глупостью, а простота
обладает вкусом хоть и несколько скрытым, но приятным. Я не имел, правда, случая
насладиться этими качествами в г-не де Камбремер. Но на деле, если принимать во
внимание мнение других, судящих о ком-либо, человек состоит из многих несходных
людей, -- не учитывая даже самих различий в суждении. Я знал только оболочку
г-на де Камбремер. И качества его, о которых говорили, остались мне неизвестны.
Блок расстался с нами прямо у своего дома, попрекая Сен-Лу тем, что, в отличии
от него, Блока, все эти "именитые отпрыски", галунчики96, щеголяющие в Штабах,
ничем не рискуют, а у него, простого солдата 2-го класса, нет никакого желания
"дырявить шкуру из-за Вильгельма". << Кажется, он серьезно болен, император
Вильгельм >>, -- ответил Сен-Лу. Блок ( как и все люди, околачивающиеся возле
биржи ) с необыкновенной легкостью воспринимал сенсационные известия и потому
воскликнул: << Говорят даже, что он умер >>. На бирже все монархи больны, а что
до Эдуарда VII97 или Вильгельма II, то они умерли, все города, готовящиеся к
осаде, уже взяты. << Правда, его пока прячут, чтобы не ввергнуть бошей в
отчаяние. Однако он умер вчера ночью. Мой отец узнал об этом из совершенно
первоклассного источника >>. Постоянными сношениями с совершенно первоклассными
источниками, которыми только, по счастью, и пользовался г-н Блок-отец, он был
обязан своим "большим связям"; он получал из них секретные покамест новости о
том, что "заграница растет", что "Де Бирс падает". Впрочем, если к указанному
моменту происходил рост Де Бирс, или не наблюдалось "предложений" на
"заграницу", если рынок первых был "устойчив" и "активен", вторых --
"колеблющимся" и "неустойчивым", и держали его "в фондовом резерве", совершенно
первоклассный источник оставался не менее первоклассным источником. Поэтому Блок
известил нас о смерти кайзера с видом важным и таинственным, -- но также
раздраженным. Особенно его взбесило, что Робер сказал: "Император Вильгельм". Я