Чтение 10–й страницы книги ~Возлюби ближнего своего~

- Ничего, - ответил Штайнер из темноты. - Это всего лишь пьяный.

- Хоть бы черт побрал этих пьянчуг! - сердито крикнул голос. - Отведите его в полицию!

- Я как раз и собираюсь это сделать.

- Залепите ему сперва по пьяной морде!

Окно захлопнулось. Штайнер ухмыльнулся и исчез за ближайшим углом. Он был уверен: в темноте Шефер не узнал его. Тем более, что усы сбриты. Он сворачивал с одной улицы в другую, пока не достиг более оживленного района. Здесь он пошел медленнее.

"Великолепно... и в то же время противно, - подумал он. - Смешная мелкая месть. Но она возмещает годы бегства и унижений. Надо мстить, если предоставляется случай".

Он остановился перед фонарем и достал свой паспорт. "Иоганн Губер! Рабочий! Ты умер и гниешь в земле где-то под Грацем, но твой паспорт жив и действителен для властей. Я, Йозеф Штайнер, жив, но у меня нет паспорта, и я для властей мертв. - Он засмеялся. - Давай поменяемся, Иоганн Губер! Отдай мне свою бумажную жизнь и возьми мою беспаспортную смерть! Если нам не помогают живые, - пусть помогают мертвые!"

В воскресенье Керн вернулся в отель только вечером; в комнате он натолкнулся на Марилла, тот был чрезвычайно взволнован.

- Наконец хоть кто-то! - вскричал он. - Проклятая дыра, в которой как раз сегодня я не могу найти ни одной падали! Все разбежались! Даже проклятый хозяин!

- Что случилось? - спросил Керн.

- Вы не знаете, где живет акушерка? Или врач, какой-нибудь врач по женским болезням, или еще кто-нибудь в этом роде?

- Нет, не знаю.

- Конечно, вы не знаете! - Марилл уставился на него. - Вы же еще порядочный человек, Керн. Пойдемте со мной. Кто-нибудь должен остаться у женщины. Тогда я побегу и найду акушерку. Вы можете это сделать?

- Что?

- Присмотреть, чтобы она не очень волновалась! Поговорить с ней. Что-нибудь сделать!

И он потащил ничего не понимающего Керна вдоль по коридору, в нижний этаж, и открыл дверь в маленькую комнатку, где, кроме кровати, почти ничего больше не было. На кровати стонала женщина.

- Седьмой месяц. Наверно, преждевременные роды! Успокойте ее, как можете. Я позову врача.

Он исчез, прежде чем Керн успел что-либо ответить.

Женщина на кровати стонала. Керн на цыпочках подошел к ней.

- Вам дать что-нибудь? - спросил он.

Женщина продолжала стонать. У нее были светлые блеклые волосы, совершенно мокрые от пота, и посеревшее лицо, на котором удивительно отчетливо выступили веснушки. Глаза закатились, за полуопущенными ресницами виднелся только белок. Тонкие губы были приоткрыты, зубы обнажены и плотно сжаты. В полумраке комнаты они словно светились...

- Вам дать что-нибудь? - спросил Керн еще раз.

Он огляделся. На стуле валялся дешевый тонкий пыльник. Перед кроватью стояла пара стоптанных туфель. Женщина лежала, распростершись, прямо в одежде. На столе стояла бутылка с водой, а рядом с умывальником - чемодан.

Женщина стонала. Керн не знал, что делать. А потом женщина заметалась. Керн вспомнил о том, что ему сказал Марилл, и то немногое, чему научился за год в университете. Он попытался придержать ее за плечи. Но это было все равно, что удержать змею, она выскальзывала и вырывалась; внезапно она вскинула ладони вверх и в то же мгновение крепко вцепилась в его руки.

Он стоял, как прикованный. Он бы никогда не поверил, что у женщины может быть такая сила. Она медленно повернула голову, словно та была у нее на шарнирах, и тяжело застонала; Керну казалось, будто стоны идут из-под земли.

Тело вздрогнуло, и Керн внезапно увидел, как из-под сбившегося покрывала на простыне проступило темно-красное пятно, оно расширялось, становилось все больше и больше. Он пытался освободиться, но женщина держала его, как в железных тисках. Будто завороженный, смотрел он на пятно, которое превращалось в широкую красную полосу; наконец, кровь достигла края простыни и начала капать на пол, скапливаясь в темную лужу.

- Отпустите! Отпустите меня! - Керн не решался двинуть руками, иначе ему пришлось бы встряхнуть тело женщины. - Отпустите! - выдавил он из себя. - Отпустите!

Внезапно тело женщины безвольно обмякло. Она разжала руки и упала на подушки. Керн схватил покрывало и немного его приподнял. Струйка крови вырвалась наружу и пролилась на пол. Керн вскочил и помчался наверх, в комнату, где жила Рут Голланд.

Она была дома. В комнате, кроме нее, никого не было, а она сидела на кровати среди раскрытых книг.

- Пойдемте! - вскричал Керн. - Внизу... женщина... истекает кровью.

Они помчались вниз. В комнате стало темнее. В окне загорелась вечерняя заря, она бросала мрачный отсвет на пол и стол. Красное отражение рубином играло в бутылке с водой. Женщина лежала совсем тихо. Казалось, она больше не дышит.

Рут Голланд приподняла покрывало. Женщина буквально плавала в крови.

- Зажгите свет! - крикнула девушка.

Керн побежал к выключателю. Свет тусклой лампочки, смешавшись с вечерней зарей, едва осветил комнату. Женщина лежала в этом желтовато-красном чаду. Казалось, от нее остался лишь бесформенный живот и сбившаяся, вся в крови, одежда, из-под которой торчали ноги со сползшими черными чулками - неестественно вывернутые и безжизненные.

- Дайте полотенце! Надо остановить кровь! Может, вы найдете что-нибудь!

Керн видел, как Рут засучила рукава и пыталась стянуть с женщины одежду. Керн подал ей с умывальника полотенце.

- Врач должен прийти с минуты на минуту. Марилл побежал за ним.

Он начал искать что-нибудь для перевязки и в спешке опрокинул чемодан.

- Давайте что подвернется! - крикнула Рут.

Из чемодана вывалился целый ворох белья для малютки: рубашонки, пеленки, платки, а среди них - несколько вязаных шерстяных распашонок, розовых и голубых, украшенных бантиками и шелком. Одна еще не была готова: из нее торчали вязальные спицы. Моток мягкой голубой шерсти выпал и бесшумно покатился по полу.

- Давайте! - Рут отбросила кровавое полотенце. Керн подал ей пеленки и платки. И тут он услышал шаги на лестнице.

Сразу вслед за этим распахнулась дверь, и в комнату вошел Марилл с врачом.

- Ну, что здесь?.. Черт возьми!

Врач шагнул к кровати, отстранил Рут, наклонился над женщиной. Через некоторое время он повернулся к Мариллу.

- Срочно позвоните по номеру 2167. Скажите Брауну, чтобы он немедленно приехал и привез все для наркоза, операция Брэкстона-Хикса. Понятно? И все, чтобы остановить кровотечение.

- Хорошо.

Врач огляделся.

- Вы можете идти, - сказал он Керну. - Фрейлейн останется здесь. Принесите воды! Дайте мой портфель!

Другой врач появился через десять минут. С помощью Керна и людей, подошедших за это время, помещение рядом с комнатой, где лежала женщина, превратили в операционную. Кровати сдвинули в сторону, столы придвинули друг к другу, подготовили инструменты. Хозяин принес самые яркие лампочки, которые только у него нашлись, и ввинтил их.

- Живо! Живо!

Первый врач просто бушевал от нетерпения. Он накинул белый халат и попросил Рут, чтобы та завязала тесемки.

- Наденьте и на себя! - Он бросил ей халат. - Может, вы нам здесь понадобитесь. Вы сможете смотреть на кровь? Вам не станет плохо?

- Нет, - ответила Рут.

- Хорошо. Молодец!

- Может быть, я тоже могу чем-нибудь помочь? - спросил Керн. - Я изучал медицину, два семестра.

- Сейчас - нет, - врач посмотрел на инструменты. - Начнем.

Свет отражался в его лысине. Дверь была занавешена. Четверо мужчин понесли кровать с тихо стонущей женщиной через коридор в операционную. Глаза женщины были широко раскрыты. Бесцветные губы дрожали.

- Ну, беритесь! - командовал врач. - Приподнимите! Осторожно, черт возьми!

Женщина оказалась тяжелой. У Керна на лбу выступил пот. Его взгляд встретился со взглядом Рут. Она была спокойна, но побледнела и так изменилась, что он едва ее узнал. Сейчас она принадлежала этой женщине, истекающей кровью.

- Так, а теперь уходите все, кому здесь нечего делать! - резко сказал лысый врач. Он взял руку женщины. - Вам не будет больно. Это очень легко, - внезапно заговорил он материнским голосом.

- Ребенок должен жить - прошептала женщина.

- Оба, оба будете жить, - мягко ответил, врач.

- Ребенок...

- Мы его только немного повернем, плечиками вперед. Тогда он молнией выйдет. Только спокойно, совсем спокойно. Наркоз!

Керн, Марилл и еще несколько обитателей отеля стояли в опустевшей комнате женщины. Они ждали, когда могут понадобиться снова. Из соседней комнаты доносилось приглушенное бормотание врачей. На полу были разбросаны розовые и голубые вязаные "распашонки.

- Роды, - сказал Марилл Керну. - Так бывает всегда, когда человек появляется на свет... Кровь, кровь и крик! Понимаете, Керн?

- Да.

- Нет, - сказал Марилл. - Не понимаете. Ни вы, ни я. Только женщина, только женщина может ронять это. Вы не чувствуете себя свиньей?

- Нет.

- Правда? А я чувствую. - Марилл протер очки и посмотрел на Керна. - Вы уже спали с женщиной? Нет? Если бы спали, вы бы тоже чувствовали себя свиньей. Здесь можно где-нибудь достать рюмку водки?

Из глубины комнаты появился кельнер.

- Принесите полбутылки коньяка, - сказал Марилл. - Да-да, у меня есть деньги. Тащите быстрее!

Кельнер исчез. За ним - хозяин и двое других. Керн и Марилл остались одни.

- Присядем к окну, - предложил Марилл. Он показал на заходящее солнце. - Красиво, правда?

Керн кивнул.

- Да, - сказал Марилл. - Все рядом друг с другом. Это что - сирень, там внизу, в саду?

- Да.

- Сирень и эфир. Кровь и коньяк! Ну, прозит!

- Я принес четыре рюмки, господин Марилл, - сказал кельнер и поставил поднос на стол. - Я думал, может... - Он кивнул головой в сторону соседней комнаты.

- Хорошо, - Марилл наполнил две рюмки. - Вы пьете?

- Немного.

- Еврейский порок. Они все трезвенники. Зато они больше разбираются в женщинах. Но женщины не хотят, чтобы их понимали. Прозит!

- Прозит!

Керн выпил. После коньяка он почувствовал себя лучше.

- Это что, только преждевременные роды?

- Да. На четыре недели раньше. От перенапряжения. Поездки, пересадки, волнения, беготня и тому подобное, понимаете? В таком положении женщины не должны этого делать.

- А зачем она это делала?

Марилл снова наполнил рюмки.

- Зачем? - переспросил он. - Потому что хотела, чтобы ребенок был чехом. Потому что она не хотела, чтобы уже в школе на него плевали и обзывали вонючим жиденком.

- Я понимаю, - сказал Керн. - А ее муж не убежал вместе с ней?

- Мужа несколько лет назад посадили за решетку. И знаете - за что? За то, что у него было собственное дело, и потому, что он был усерднее и прилежнее, чем его конкурент на соседнем углу. Что тогда делает конкурент? Он идет в полицию и доносит на работягу: речи, направленные против правительства, руготня или коммунистические идеи. Что-нибудь. Затем мужа сажают за решетку, а конкурент забирает себе его клиентуру. Соображаете?

- Это мне знакомо, - сказал Керн.

Марилл выпил свой коньяк.

- Жестокий век. Мир завоевывается пушками и бомбардировщиками, человечность - концлагерями и погромами. Мы живем в такие времена, когда все перевернулось. Керн. Агрессоры считаются сейчас защитниками мира, а те, кого травят и гонят, - врагами мира. И есть целые народы, которые верят этому!

Через полчаса из соседней комнаты донесся пронзительный квакающий плач.

- Черт возьми! - сказал Марилл. - Они сделали свое дело. В мире стало одним чехом больше. Давайте поднимем бокалы по этому поводу! В честь великого таинства мира. Рождения! Вы знаете, почему оно - таинство? Потому что вслед за ним следует смерть. Прозит!

Открылась дверь. Вошел второй врач, весь в поту, обрызганный кровью. В руках он нес нечто красное, которое квакало и которое он хлопал по спинке.

- Живет, - пробормотал он. - Здесь есть что-нибудь?.. - Он схватил несколько платков. - В крайнем случае, сойдет. Фрейлейн!

Он передал ребенка и платки Рут.

- Выкупайте и запеленайте... не очень туго... старуха знает, как это делать. Хозяйка отеля. И уходите быстрее, здесь запах эфира. Все делайте в ванной.

Рут взяла ребенка. Ее глаза показались Керну в два раза больше, чем обычно. Врач уселся за стол.

- Найдется рюмка коньяку?

Марилл налил ему рюмку.

- Скажите, какое состояние бывает у врача, - спросил он, - когда он видит, что создаются бомбардировщики и пушки, а не больницы? Ведь первые предназначены только для того, чтобы заполнять вторые.

Врач поднял голову.

- Отвратительное, - ответил он, - отвратительное! Прекрасная задача - штопать людей, применяя все свое великое искусство с тем, чтобы их с величайшим варварством снова разрывали на куски. Почему их не убивать сразу, когда они еще дети? Это же много проще!

- Послушайте, любезнейший, - ответил депутат рейхстага Марилл. - Умерщвлять детей - это убийство. Умерщвлять взрослых - это дело национальной чести. В следующей войне будет участвовать много женщин и детей. Холеру мы искоренили, а ведь это - безобидное явление по сравнению с небольшой войной.

- Браун! - крикнул врач из соседней комнаты. - Быстро!

- Иду!

- Черт возьми! Кажется, не все гладко, - сказал Марилл.

Через некоторое время Браун вернулся. Щеки его ввалились.

- Разрыв в шейке матки, - сказал он, - Сделать ничего нельзя. Женщина истекает кровью.

- Ничего нельзя сделать?

- Ничего. Уже все перепробовали. Кровь продолжает идти.

- А вы не можете сделать переливание крови? - спросила Рут. Она стояла в дверях. - Вы можете взять мою.

Врач покачал головой.

- Не поможет, девочка. Если кровь не перестанет...

Он ушел. Дверь осталась открытой. Ее светлый четырехугольник казался призрачным. Все сидели молча. Тяжело передвигая ноги, вошел кельнер.

- Можно убрать?

- Нет.

- Хотите чего-нибудь выпить? - спросил Марилл Рут.

Она покачала головой.

- Все-таки выпейте немного. Будет лучше. - Он налил ей полрюмки.

Стало темно. Только на горизонте над крышами продолжали еще мерцать, зеленовато и оранжево, последние слабые отблески. В них, словно медная монета, плавала бледная луна, изъеденная пятнами. С улицы слышались голоса. Громкие, довольные и ничего не подозревающие голоса. Внезапно Керн вспомнил о словах Штайнера: "Если рядом с тобой кто-нибудь умирает, ты этого не чувствуешь. В этом несчастье мира. Сострадание - это не боль. Сострадание - это скрытое злорадство. Вздох облегчения, что это не ты и не тот, кого ты любишь". Он взглянул на Рут. Он уже не мог видеть ее лица.

Марилл прислушался.

- Что это?

В наступающем вечере послышался сочный, протяжный звук скрипки. Он затих, начал снова нарастать, поднялся вверх - победно и упрямо; потом заискрились рулады, все нежнее и нежнее, и, наконец, полилась мелодия - незатейливая и печальная, как утопающий вечер.

- Это здесь, в отеле, - сказал Марилл и посмотрел в окно. - Над нами, в четвертом этаже.

- Мне кажется, я знак", кто это, - ответил Керн. - Это скрипач, которого я уже однажды слушал. Я не знал, что он тоже здесь живет.

- Это не обычный скрипач. Он играет слишком хорошо.

- Может, мне подняться и сказать ему, чтобы он перестал?

- Зачем?

Керн уже сделал движение, намереваясь выйти. Очки Марилла блеснули.

- Нет. Зачем? Быть печальным можно в любое время. А смерть окружает нас везде. Все это идет рядом друг с другом.

Они сидели и слушали. Прошло много времени, наконец из соседней комнаты вышел Браун.

- Все, - сказал он. - Она не очень страдала. Узнала только, что ребенок жив. Мы успели ей это сказать.

Все трое поднялись.

- Мы должны снова перенести ее сюда, - сказал Браун. - Нам не разрешат оставить ее в соседней комнате.

Женщина, побледневшая и сразу как-то похудевшая, лежала среди кровавых платков, тампонов, ведер, сгустков крови и ваты. Ее лицо изменилось, стало строгим и равнодушным ко всему. Как-то странно было видеть хлопотавшего около нее врача - жизнерадостного мужчину, из которого энергия так и била ключом.

- Дверь нужно запереть, - сказал врач. - Будет лучше, если другие ее не увидят. Нам и так досталось слишком много, не правда ли, маленькая женщина?

"Рут покачала головой.

- Вы держались храбро. Не пикнули. Вы знаете, Браун, что я сейчас бы хотел? Повеситься. Просто повеситься на ближайшем окне.

- Вы спасли ребенку жизнь. Это было сделано блестяще.

- Повеситься. Вы понимаете? Я знаю: мы сделали все, что могли. Что мы бываем и бессильны. И тем не менее, мне хочется повеситься!

Он ожесточенно стал тереть себе шею. Его лицо стало потным и красным.

- Двадцать лет я уже занимаюсь этим делом. И каждый раз, как меня постигнет неудача, я хочу повеситься. С ума можно сойти! - Он повернулся к Керну. - Достаньте сигарету из левого кармана пиджака и суньте мне в рот. Да, маленькая женщина, я знаю, о чем вы думаете. Ну, а теперь огня. Я иду мыться. - Он уставился на резиновые перчатки, словно они были виноваты во всем и, тяжело ступая, направился в ванную.