Чтение 10–й страницы книги ~Либретто для жонглера~

Мне стало смешно.

- Достать? Да они валяются мусором на каждом столе. Бардак же везде.

- Ты преувеличиваешь, - сказал он серьезно.

- Если и преувеличиваю, то несильно, - возразил я.

- Тебе легко было летом, когда все в отпусках были.

- Да, - сказал я. - Но можно остаться на ночь.

- У вас это можно?

- Почему бы и нет?

- Хорошо бы, если бы они и сами что-нибудь могли...

- Это ты им скажешь.

- Ну да, конечно, - сказал он, спохватившись. - Как Элисса? Ах да, ты говорил...

Я кивнул.

- Значит, если что, я звоню тебе.

- Конечно, конечно, - поспешно сказал он. - Звони обязательно. Я тоже, если что, позвоню тебе.

Он проводил меня.

- Извини, - сказал я, - что так с машиной получилось. Я отработаю.

- Да ладно, - сказал он.

- Я отработаю, - сказал я.

Я рассыпал деньги перед Элиссой на одеяле. Она мурлыкнула и сказала: "Как это приятно, быть богатым!"

- Приятно иметь богатых друзей, - сказал я, целуя ей пальцы.

- Нужно самому быть богатым, - сказала она наставительно.

- Разумеется, - сказал я. - Ведь это единственный способ иметь богатых друзей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

The Night On Fire

Черные армии листьев.

Раскаленное жало шпиля тянется в тучу вонзиться.

Тени метнулись.

Она поет. Что это? Какое странное платье. Ворота огня, ворота кинжалов, так прыгает тигр, так молния обжигает ажурную вязь решетки окна, это буря и... голос? Как пылающий магний. Какие странные лица. Они были здесь прежде меня? Как в прозрачном аквариуме рты разевают. Но беззвучно. Ветер с крыш не дает взлететь птицам. Парча декораций, тяжелые складки катятся. Красные перья плюмажей, бархат, зеленые ленты, шелк. Это ветер? Ночь мнет в своих пальцах мягкое пламя свечей. Воск каплет. Последняя капля никак не может упасть. Брызнуло. Чьи-то губы дрожат, но уже не мои. И все белое, голос рассыпался звоном, как к роднику сквозь толщу пробившись... и в сердце!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Вы, конечно, помните тот пронзительно чистый звук скрипки, вспыхнувший и воссиявший столь несравненно? Словно бы что-то великое, погруженное дотоле в темную бездну сна, вдруг пробудилось, или что-то давно забытое и вдруг явившееся с такой отчетливостью, головокружительной, ошеломляющей глубиной! Быть может, и вы испытали нечто подобное. Как будто разрешилось что-то, державшее в томительном напряжении все чувства, и вот, этот плен сброшен, и эта свобода... что-то, что могло обернуться величайшей радостью или величайшим горем, величайшим блаженством или величайшим страданием, как борьба двух начал в их совершенном воплощении - Гармония и Хаос... И вот, этого страха нет больше, победа! И нет ничего прекрасней и слаще этой вести, и нет силы остановить нахлынувшие чувства... и радость... как будто сбылось что-то, о чем казалось страшным даже мечтать, и никто бы никогда не дерзнул, и это свершилось. Свершилось! Кто станет сдерживать стон, кто сможет сдержать слезы, когда это слезы величайшего счастья, когда этот стон исторгает само сердце, и он переполнил смятенную от радости душу, и ничто. Ничто! - не сможет сковать его свободы, как ничто не может уменьшить этой радости. Вы помните, конечно, как осыпалось осколками стекло бокалов, не выдержав этого звука. Но вы, должно быть, не успели заметить, как госпожа*** испуганно схватилась за свои бриллианты, и это движение, почти инстинктивное, было столь откровенно, что я засмеялся, в ту секунду менее чем когда-либо склонный придерживаться рамок внешних приличий. Я заметил, как она стремительно обернулась и сжалась, когда поняла, что ее застали врасплох. Не сомневаюсь, что отныне она почитает меня главным своим врагом.

- Вы полагаете, что бриллианты госпожи*** фальшивые?

- Думаю, она разделяет мое мнение. А что думаете об этом вы, магистр?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я мог бы называть твои губы королями рубинов,

глаза - мятой, волосы - пастбищем облаков, и так каждый день.

Но ты привыкнешь к этому.

Ты не любишь законченных форм?

Я мог бы отплясывать нагишом перед зеркалом и

в воинственных позах корчить рожи проезжающим мимо окон трамваям

или, покуривая марихуану, доказывать великие преимущества всеобщего мира.

Я мог бы заковать тебя в золото фраз, я мог бы заковать себя

в гипсовые доспехи.

Но ты говоришь: "Посмотри, фламинго пьют воду".

И я вновь боюсь дотронуться до тебя и нарушить молчанье.

Мы ушли из нафталиновых дебрей, нам не нужны их гербарии.

Но куда мы идем? И что это за штука такая, любовь?

И еще.

Так ли уж это важно?

Winter Time Love

Гвендолена умоляла Мерлина остаться. Она говорила ему о королевском дворце, но он не отвечал ей, тогда она говорила ему о своей любви, но он не отвечал, и тогда она воскликнула: "Ведь ты мой муж!"

- Дом твоего мужа - дворец, - сказал Мерлин. - Дом Мерлина - лес, и потому я не зову тебя за собой, моим же устам дано пророчествовать, и я не волен остаться.

- Но разве это по закону, чтобы муж и жена жили порознь? - возразила ему Гвендолена.

- Король повелевает своими землями, но нет границ в небесах.

- Что же я могу сделать для тебя? Я не могу идти за тобой, ты не желаешь остаться.

Мерлин задумался и некоторое время молчал, а потом сказал:

- Летом лес приветлив и дает мне тепло и пищу, солнце согревает меня. Но зимой я мерзну, нет мне пристанища. Я голодаю. Немного тепла зимой - вот все, что мне нужно.

- Я не понимаю Мерлина, - призналась Элисса. - Что он хотел сказать? Разве женщина не должна следовать за тем, кого она любит, куда бы он ни шел?

- Эта книга написана на языке символов, ее толкование неоднозначно. Что такое дворец? Богатство? А может быть, власть? Или планета людей вообще? Да и быть странником вовсе не обязательно означает скитаться по дорогам, трактирам, гостиницам и лесам... Я не хотел бы истолковывать эту притчу, это значило бы обворовать тебя - отобрать апельсин, оставив от него одну дольку, да нет, даже не дольку - одну кожуру!

- Хорошо, - сказала она. - Пусть все так и останется. Но неужели те, кто любят друг друга, могут соединиться только на небесах?

Ведь есть же страны, где никогда не бывает зимы!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

- Принцесса Алина? - спросил Людовик. - Кажется, мне знакомо это имя. Она приезжала в Париж?

- Без всякого сомнения, ваше величество, - сказал Скарамуш, пробуя лютню.

- Тогда я вспомнил, - кивнул Людовик. - Она была обольстительна?

- О, да! - сказал я.

- И что же с ней случилось?

- Она погибла.

- И что же стало причиной ее гибели? - участливо спросил Людовик.

- Должно быть, порочность людская, - сказал Скарамуш.

- Она была развратна?

- Напротив, - сказал я. - Безнравственность была бы противна ее темпераменту. Она представляла собой редкий пример подлинно высокой морали.

- Равно как и Дон Жуан, - заметил Скарамуш.

- И Казанова, - сказал я.

Мы понимающе переглянулись. Людовик пристально посмотрел сначала на Скарамуша, потом на меня.

- Давайте объясняйте, что это значит, - потребовал он.

- Она не отдавалась без любви. А все, что освящено любовью, свято, и только то, что освящено любовью.

Людовик коротко кивнул.

- Так же и Казанова искренне любил каждую из женщин. Как и мэтр Наттье, он умел видеть в каждой ее неповторимую красоту. Его следовало бы считать образцом...

- Если бы само слово "образец" не навевало смертельной скуки, - закончил Скарамуш, склонившись над струнами.

- Секс без любви аморален, - заявил я.

- Это понятно даже ребенку, - сказал Людовик, пожав плечами.

- Без всякого сомнения, ваше величество, - сказал Скарамуш.

- Если он правильно воспитан, - сказал я.

Какое невнимание!

Старина Джонни искусство уважал, но он был бизнесменом, настоящим бизнесменом, джентльмены! Именно ему, его энергии, деловой хватке и, разумеется, его увлечению культурой мы обязаны многими и многими именами прекрасных художников, которые были бы безвозвратно утрачены нами, забыты, похоронены среди пыли и грязи истории, если бы... Если бы за дело не взялся такой человек как старина Джонни.

Страшно подумать, сколько бедолаг, посвятивших себя служению музам, умерли в безвестности и нищете и не оставили своим неутешным родственникам ни денег, ни красивого дома, ни участка хоть самой захудалой земли, ничего кроме нескольких стопок (когда больше, когда меньше) исписанной бумаги - рукописи, которые никогда не будут опубликованы, проникновенные мысли, которым некому аплодировать, романы, над которыми никто не уронит слезу. И никто не прикоснется к этим драгоценным страницам, не переберет их бережно, не разберет торопливых следов вдохновения, и пылятся они, неведомые стране и народу где-нибудь на антресолях, а то и вовсе в гнилом подвале, и на могиле немноголюдно...

Но вот появляется старина Джонни, и все меняется, но терпение! Пока он только с видом скорбного сострадания проминает диван в темноватой гостиной и сочувствует неутешным родственникам, и сетует горько на испорченность людскую, и в конце концов покупает весь архив (или большую его часть) у растроганных (или просто благоразумных) наследников. Все остальное просто.

Джонни раскручивает свое приобретение. Он не мальчик в бизнесе, я подчеркиваю, не мальчик, да и связи у него неплохие, и не такой он дурак, старина Джонни, чтобы жмотить деньги, а потому делает свое дело столь успешно, что вскоре обогащает мировую сокровищницу искусства именем еще одного гения. Гения без всякого сомнения, джентльмены! Об этом в один голос говорят и критики, и журналы, и простые, внешне незаметные люди в вагонах метро, и тиражи изданий его книг и, конечно, цены на его автографы. А у кого они все? У старины Джонни. Ну разве он не голова после этого? И льются слезы на страницы романов, и проникновенные мысли падают в объятия аплодисментов, а честный работяга Джонни тихо и неприметно делает свое дело. Кто вспомнит о нем? Такова благодарность людская!

Как невнимательны мы бываем порой к замечательным людям, которые живут рядом с нами! Так-то, джентльмены.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша

Одно изречение

Он был простым парнем из семьи Душанараспашку, уроженец города Свойвдоску, но именно ему принадлежат великие слова, ставшие законом этикета всех времен и народов.

"Скажи мне, кто я, и я скажу тебе, кто ты".

Нет, ему не нужно было читать Карнеги, и если бы у него были доллары, он смог бы на этом неплохо сэкономить.

Но что поделать, если имя Колумба в то время не прозвучало еще ни в Кордове, ни в Базеле, ни в Афинах, и даже в Нижнем Новгороде его все еще произносили с ужасом. И только шепотом!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сновидение, навеянное воспоминаниями о детстве

Я увидел человека, лицо его было недвижно, его борода была пеной моря. "Какие грустные у него глаза", - подумал я. Но это были крылья бабочки, и она упорхнула, и остались пустые поля снегов, где огромные черные проруби правильной формы таили свои глубины. Я увидел, как из прорубей этих возникли две головы.

Первая была голова змея, из пасти ее произрастал черный цветок. Вторая была голова царя, и не было у нее туловища; она оросила белый снег кровью, и дымилась кровь, и волки прибегали и пожирали ее.

И я увидел колесницу и в ней золотую деву, и она стала расстреливать волков из лука и перебила всех, и тогда черный цветок вспыхнул и сгорел в пасти змея, и вот, змей держит в зубах меч. И дева взяла этот меч и отрубила голову змею, и голова покатилась, и там, где она катилась, снег таял и стало русло реки.

И дева взяла голову царя и соединила ее с туловищем змея, и тогда открылись глаза головы, и губы зашевелились.

И дева отдала меч царю и сказала: "Возьми этот меч. Там, где вонзишь его в землю, станет город".

Такова вкратце история возникновения города Ур, где я родился. Я приехал в Вавилон шесть лет назад и остался здесь.

Навсегда - плохое слово, но может быть, я остался здесь навсегда.

Музыка Queen

Я поставил Реквием Моцарта; мы сидели и слушали, не двигаясь, не разговаривая, а потом я заплакал, - мне стало вдруг нечем дышать, и я увидел, что она тоже плачет, а слезы все лились, и мое горло содрогалось от беззвучных рыданий.

И когда игла оторвалась от винила пластинки, я сказал: "Это не Моцарту реквием. Это реквием нашей эпохе, лучшему из времен, и всем нам".

И я не мог ни шутить, ни смеяться, губы не слушались, лицо словно бы окаменело. Видя мое настроение, Элисса попыталась меня утешить.

- Мы совсем не одиноки, - сказала она. - Ведь у нас есть Queen. Подумай, ведь у нас есть Queen. Мы еще живы!

- Ты права, - сказал я. - Слава богу, что у нас есть музыка Queen.

Вариация No1. Keep Yourself Alive (When the Night Comes Down)

Когда ночь застанет тебя в пути, и ты идешь через лес и не видишь деревьев, не различаешь ветвей, и даже луна не светит тебе, ты услышишь этот голос в себе: "Куда ты идешь? Где ты? Ты заблудился, сбился с пути. Ты погибнешь, ты уже погиб!"

И твое сердце дрогнет, но в следующую секунду ты рассмеешься и скажешь: "Ночь не вечна, лес не бесконечен. И если я увижу, что в темноте сбился с пути, я найду его снова".

"Но что станет с тобой, если волки нападут на тебя?" - так говорит тебе твое трепетное тело. - "Стаями скитаются они по лесу, поджидая утомленного, одинокого путника, чтобы напасть на него".

"Волки нападают на больных и слабых, и радуются, когда видят того, кто боится их. Страх ляжет тяжестью на его руки, и не сумеет он защитить себя. Но когда они видят того, кто смеется над ними, они убегают прочь, поджав хвост, и скулят, потому что сами боятся. Побеждает тот, кто меньше боится", - так отвечаешь ты.

И ты прав.

Но знай, что есть страшное в ночном лесу; зверь-чудовище таится в его дебрях. И нельзя поразить его мечом, потому что у него нет тела, и нельзя рассмеяться ему в глаза, потому что они невидимы. И нельзя уйти от него и спрятаться. Воет он, и нельзя укрыться от этого воя, и такая тоска в нем, что она затмевает разум, и живое сердце становится холодным камнем. Это Демон Ночи. Он страшен.

Воет он, и у того, кто слышит его вой, помрачается разум, и остывает сердце, и не верит он больше, что есть в мире солнце и день, и ночь для него становится вечной, и мир - тьмой. И он сходит с ума.

Или заболевает болезнью, которую именуют депрессией.

И если это случится с тобой, постарайся сделать только одно. Постарайся остаться живым. Именно тогда, постарайся. Нельзя умирать с маской отчаяния на лице.

Еще воссияет солнце, и настанет день, когда ты умрешь счастливым.

Вариация No2. Queen Of The Night (My Life Is In Your Hands)

Не оставаться на одном месте. Не упустить закат.

Этому можно научиться, и тогда это будет легко. Не стоит уходить в ночь. Это просто.

Если солнце вдруг скрылось, Черная Королева не откажет тебе в ночном пристанище.

Ее дворец просторен, богато украшен и ярко освещен. Она любезна, и черты лица Ее благородны. Она улыбнется и протянет руку для поцелуя.

Есть белый цвет, есть цвет черный, и Она - Королева Ночи.

Но Ее сны светлы.

Вариация No3

Путь молнии не ночь. Молния сама - путь себе, и путь этот светел. И потому она пронзает ночь, не задевая ее. День Света - дворец ее, и она не испепелит его своим огнем, но покинет, чтобы светом своим превратить ночь в день. Тьма не может стать светом, но ночь на одно мгновение может стать днем. И тогда исчезает время.

Вариация No4

"...Так что молния, которую вы видите, бьет от земли вверх... этот основной разряд... и вызывает яркое свечение и выделение тепла, которое, приводя к быстрому расширению воздуха, производит громовой удар".

(Ричард П. Фейнман "Лекции по физике", том 2, глава 9, 6)

Выдержка из учебника светских манер

Вы непременно желаете быть бесстрашным. Вы говорите: "Я не боюсь ночных ведьм, не боюсь ни диких зверей, ни бездорожья!" И выходите из дома в ночь и отправляетесь в путь, не дождавшись утра.

Ваше упрямство может вам дорого стоить.

Страх не остановит ночного путника, бесстрашного сердцем, но болезнь может погубить его.

- Будьте же хоть немного благоразумны, милорд! - сказала одна хорошо известная придворная дама своему молодому любовнику, задумавшему было совершить революцию, чтобы сделать ее королевой Англии.