Чтение 10–й страницы книги ~Крест на башне~

Меня уже первая комната почти наповал убила. Кабинет, так это, наверное, называется. Стол массивный, как лобовая бронеплита у "триппера", весь покрыт зеленым сукном и лампа на нем с зеленым абажуром. А рядом со столом - глобус, огромный, со Стаську ростом, в старинном стиле исполненный: парусники по океанам волны рассекают, на Африке жираф стоит, выше него пирамидки виднеются.

Ванная комната, опять же... в этом чугунном бассейне впятером, полным экипажем можно спокойно купаться, да что там - заплывы на время устраивать, от края к краю.

Ну а спальня - это уже был просто, как говорит Вольф, coup de grace1!

1 Coup de grace (фр.) - "удар милосердия", т.е добивающий.

Как увидел кровать эту роскошную - парча, бархат, шелк, в одной подушке утонуть можно, а по всей кровати - на "кузнечике" круги спокойно нарезать, не боясь свалиться... увидел я эту роскошь и решил, что вся меньшовская дивизия, да что там, вся Армия Возрождения России, явись она сейчас под этот особняк, не помешает мне на этой кровати подрыхнуть. Хоть сколько-нибудь - час, полчаса, да хоть пять минут! - но рухну я, такой вот как сейчас: грязный, пропахший солярой и кордитом, на эту кровать, не снимая ботинок, завернусь в покрывало и усну. А потом десять раз меня убивайте, на куски режьте тупыми стеклами - сдохнет фельдлейтенант Эрих Босса со счастливой улыбкой на харе, потому как раз в жизни задрых как человек, а не как тля никчемная!

Упал мордой в подушку и лежу, балдею.

И тут Стаська зашла.

- Эрик!

- Ы?

- Как тебе не стыдно... в грязных ботинках - в кровать! Свинство же!

- Угу, - забулькал я сквозь подушку, - свинство. А я - свинья и сын свиньи и вообще ничего ты не понимаешь. Это ж самое наипервейшее удовольствие - влезть вот так во что-нибудь чистое и красивое, да изгадить его к такой-то матери!

- Издеваешься? - обиженно осведомилась моя графиня.

- Разумеется.

Присела она рядышком на край кровати...

- Стась, скажи, а у тебя такое же вот постельное пространство было или еще больше?

- Меньше. Намного меньше.

- Как так? - удивился я.

- Старинная кровать была, - поясняет она, - и, потом, я ведь с самого детства вверх не особо тянулась... так что хватало. Вот у отца с мамой кровать действительно была еще огромнее... - запнулась, отвернулась.

Я перекатился, сел рядом.

- Прости, - зашептал. - Не хотел напоминать... вышло так... по-дурацки.

- Все в порядке, - улыбнулась она мне, а в глазах бусинки слез горят. И вдруг неожиданно: - Хочешь, шею помассирую?

- Давай.

Очень даже кстати она это предложила. Считай, с утра я головой вертел... так что мышцы впрямь ноют и вполне чувствительно.

Растянулся снова на кровати, Стаська на меня сверху уселась и начала разминать потихоньку. Честно говоря, не очень-то это у нее получалось - пальчики тонкие, нежные, а вот с силой проблема.

И все равно... минут через пять чувствую - размягчаюсь, расплываюсь, утекаю куда-то...

- Стась, - еле пробормотал, - если ты еще продолжишь, то потом будешь меня по всему полу с тряпкой в ведро собирать.

- Переворачивайся... утекун.

Лег на спину... она на меня вновь забралась... хе, думаю, хорошо, что на живот, а не ниже. А то конфуз мог бы выйти... или не выйти?

Смотрю на нее... и вдруг, как волной захлестнуло, с головой - понял!

Осторожно так руку поднял и - хлоп, - прижал ее ладошку к шее.

- Ну что, Эрик, - улыбнулась она... - Отпусти...

- Сейчас...

А сам гляжу на искорки в ее глазах... разгорающиеся и понимаю, что нет, не отпущу. Ни за что на свете не отпущу.

- Стаська... Анастасия...

Вторая ладошка справа, чуть пониже ребер на меня легла тихонько, вверх медленно скользнула и обняла за шею, напротив первой, что я прижимать продолжал. А потом зажмурилась моя девочка и начала потихоньку ко мне наклоняться... пока ее губы с моими не соприкоснулись.

Я еще испугаться успел - целоваться ведь не умею, как бы чего... а потом все на свете забыл.

Первый в моей жизни поцелуй... Было это - даже не знаю, как и словами передать. Словно пьешь что-то вкусное бесконечно, пьянящее, а на вкус -клубничное мороженое, только горячее и одновременно - как первая затяжка после хрен-знает-сколько-курева-не-было.

Долго мы так друг друга "пили". Минут... не знаю, сколько!

Наконец разлепились.

- Стась...

- Нет, - перебила она меня. Зашептала жарко в ухо: - Не надо. Ничего не говори! Просто... просто люби меня. Люби!

Что я, что она - одежду чуть ли не в секунду сорвали. Я покрывало заодно с одеялом отбросил, лег. Она рядом вытянулась... и простынка, - то ли атласная, то ли шелковая, хрен их разберет, знаю только, что никогда прежде на такой лежать не доводилось, - захрустела под телом ее вкусно. Еле-еле сдержался, чтобы зверем не накинуться, - сообразил вовремя, что мне в данный момент лучше удаль свою подальше засунуть... в то самое единственное укромное местечко, которое у голого мужика имеется.

- Стаська... до чего же ты красивая!

По правде говоря, я большую часть ее толком не видел - угадывал. Освещения-то всего - блики с улицы. Так что более-менее видны были только личико, да часть плеча левого... до соска.

Смотрю и думаю - черт, какое же она все-таки еще дите! Сиськи... то есть груди, совсем еще маленькие - у хорошего заряжающего и то в этих местах больше выпирает. И вообще вся она тонкая такая, хрупкая - даже трогать страшно, не говоря уже о том, чтобы чего-то более энергичное совершать.

А с другой стороны, соображаю, нечего мне, олуху, к аристократке в хрен знает каком поколении с кобыльей меркой подступаться. У них же стандарт породы другой совсем, тут необъятность зада, да диаметр вымени не в цене! А вот утонченность, - от слова "тонкий" - как раз наоборот! Так что правильно все у девочки моей, а я дурак, дурак, дурак!

Протянул руку медленно, осторожно, словно к игрушке новогодней, шарику стеклянному типа "мыльный пузырь", коснулся ее легонько самыми кончиками пальцев чуть ниже груди, вниз провел... там осмелел и на бедро уже всей ладонью залез. Вернулся вверх... а вообще, думаю, вымя выменем, но вот такие маленькие грудки тоже свою прелесть имеют - в руку, например, просто замечательно укладываются!

Выше правая рука подниматься не желала. Пришлось изворачиваться - освободил левую, вытянул, по щеке провел... скользнул дальше, в волосы всей пятерней зарылся... притянул к себе.

- Э-эрик...

Волосы по всей моей груди рассыпались... щекочут забавно... а губы ее по щетине на подбородке прошлись и вновь до моих добрались.

- Meine Liebe...

- Милый мой...

Легкая она, словно пушинка... маленькая моя девочка-женщина, женщина-девочка. Ни у кого такой нет! И не будет, потому что она одна-единственная была и есть во всей этой вселенной чертовой и одна эта теперь - моя!

- Принцесса моя...

Жаркая, податливая... и только когда я, совсем уж осмелев, вниз лапой своей сунулся - замерла вдруг, напряглась, затвердела, словно броня.

- Эрик, - выдохнула, - я... я боюсь. Очень боюсь. После всего... всего, что было. Пожалуйста... будь со мной нежным! Прошу тебя...

Мне в первый миг пошутить захотелось, - мол, подруга, какой же ты нежности от панцерника захотела? Мы ж в постели как наша техника - ствол нацелил и вперед!

Только шугка эта идиотская даже не в горле - в груди где-то намертво застряла. А взамен нее совсем иные слова родились.

- Не бойся, - шепнул ей, - не надо больше бояться. Теперь - не надо. Пока я рядом с тобой... доверься, прошу... и все хорошо будет! А то, плохое - забудется! Это же просто сон был, малыш, страшненький такой сон, а сейчас он закончится. И дальше все-все будет хорошо. Обещаю.

- Обещаешь? Честно?

- Да.

И, как сказал я это "да", чувствую - начал напряг её пропадать, растворяться. А тело под моей рукой становилось все мягче, податливей. Погладил чуть осторожно, для пробы - замерла на миг, а потом дальше размягчаться пошла.

- Все будет хорошо, - зашептал, будто заклинание какое. - Все будет хорошо, только не бойся. Не надо бояться. Не надо.

- Я не боюсь...

Чего не ожидал - так это что сам таким тяжелым окажусь... когда всей тушей на один локоть... потому как вторая рука занята была.

Сразу вспомнилось, как я тащил из горящего панцера Вольфа Кнопке. Он был без сознания, я тянул его левой за воротник комба, - в правой у меня был пистолет, тогда еще парабеллум, - тянул изо всех сил, а Вольф, гад, застрял в люке... и рядом, из соседнего, вдруг выплеснулся ревущий огненный столб. Я заорал, казалось, на все поле, и все-таки выдернул его, стащил вниз, к нам подскочил Вилли, заряжающий и, держа перед собой куртку, рухнул пузом на нижнюю часть Вольфа, которая была одним сплошным костром... Вольфу тогда просто чертовски повезло, что ничего не успело прогореть.

И сейчас передо мной был такой же огонь... ее дыхание, ее прикосновения обжигали, и жар этот все нестерпимее становился... мышцы вдруг скрутило в тугой жгут, словно я задраенный наглухо люк пытался распахнуть, пытался - и не мог, не мог, не мог...

Потом... потом я вдруг оказался на спине, а она - сверху, уперлась мне ладошками в грудь и замерла, словно присевшая на ладонь бабочка. Медленно запрокинула голову, словно прислушиваясь к чему-то, затем так же медленно опустила ее, поймала мой взгляд - и начала двигаться. Медленно. Очень медленно.

И вот тут-то я закусил губу, чтобы не взвыть!

Она все тянула и тянула это наслаждение... наслаждение на грани боли, нескончаемое падение, и я падал - в ней, а она - в меня.

Потом... я не помню, что было потом!

Очнуться меня заставил удар об шкаф, который у стены стоял. Приподнял голову, глянул - нет, дыры не видно, значит пуля на излете. Шальная, наверное -их сейчас по воздуху носится, что мошкары.

Прислушался - стрельба вроде усилилась, калибры ухать начали... или это у меня кровь так в висках стучит?

Хрен разберешь!

Упал макушкой обратно на подушку, лежу, звезды на потолке изучаю... они там "колесо" построили, прямо как штурмовики над целью.

- Ты как?

Она еще спрашивает!

- Я, - черт, язык еле между зубами ворочается, - п-просто з-замечательно. Только вот относительно месторасположения не уверен - то ли на земле еще грешной, то ли в раю, в очереди за арфой.

- Есть, - лукаво улыбнулась она, - хороший способ проверить.

- Это какой же?

- Согрешить...

- Ах ты...

И все закрутилось вновь, но на этот раз мы уже знали друг друга чуть лучше и торопились чуть меньше... и потому все получилось глубже, острее, чем в первый раз...

Один момент только был... когда я по дурости своей обычной едва все не испортил.

- Стась, а т-ты-ы что, все-таки м-маркиза-а-а?

Не знаю, как это у нее получилось, но глаза удивленные я увидел.

- Просто, - забормотал, оправдываясь, - думал, только француженки...

- А так?

Ответить я не мог - занят был.

Мы вновь сплелись, слились, там, где было двое, стало один... одно... и ничто, никакая сила в мире не смогла бы сейчас разъединить нас... ну, разве что меныновцы на штурм особняка бы пошли!

Мой бог, думаю, клянусь тебе, что, как только отыщу храм твой недобомбленный, пусть и православный, ну тебе-то на все эти людские заморочки плевать, ты все равно для всех един, поставлю самую большую свечу, которая только в этом храме найдется. За то, что позволил мне познать это, не забрал в царство твое до срока, как тысячи, десятки, сотни тысяч таких же, как я, Эрихов, Фрицев, Михелей... Иванов, Сэмов, Пьеров. Всех, кто потерял жизнь свою, так и не познав то, единственное, ради чего жить стоит!

Было оно - потрясающе! В жизни еще никогда ничего и близко подобного не испытывал.

Только война - неподходящая все же обстановка для такого расслабления. А я - поплыл, размяк... за что и поплатился почти сразу же.

Стекол в окнах, само собой, не было. Я прикинул - сам в темном, на фоне темной же комнаты, хрен меня кто с улицы углядит! Натянул майку, ее больше по привычке, рубашку, в брюки влез и шагнул к проему - насладиться, так сказать, открывающимся видом, воздуха свежего глотнуть.

А полминуты спустя меня за правое плечо несильно дернуло.

Звук на удивление слабый был. Не нормальный винтовочный "бух", а приглушенное такое "паф-ф". Если бы вспышку в угловом окне на той стороне улицы не засек, может, и сообразил бы не сразу.

Подхватил со стула "бергманн", вскинул и влепил в это оконце очередь, щедро, на полрожка, щепки от подоконника так и брызнули. И только когда спуск отпустил, чувствую - больно!

Тут дверь в спальню распахнулась, и в нее, что в твой кошмарный сон, ввалился Михеев, уже с какой-то пузатой бутылкой в лапе.

- Шо стряслось, командир?

- Да так, ничего особенного. Снайпер меня подстрелил.

Стаська, что на кровати в покрывало куталась, странный какой-то звук издала. Михеев на нее оглянулся коротко - и снова на меня. Похоже, не удивился он нисколечки - а что, дело житейское. Вот ранение у командира - это другое, из-за него последствия могут проистечь самые разнообразные.

Над соседним кварталом как раз осветительную подвесили. Я глаза скосил - ну да, на плече, ближе к шее, аккуратная дырочка и вокруг нее рубашка влажно отблескивает.

Странно... на такой дистанции - меньше сотни метров, - меня винтовочная пуля три раза должна была насквозь прошить. Или, если б дум-дум попался, все плечо к свиньям собачьим разворотить!

- Михалыч, - я повернулся к нему спиной, - глянь, выходное имеется?

- Не, - мехвод, похоже, не меньше меня удивился.

Что за хрень, думаю, не из пистолета же по мне пальнули? Да и то... отверстие от пули совсем уж какое-то маленькое, даже на обычные русские "три линии" не тянет.

Попробовал руку поднять, прочувствовать хоть примерно, где эта зараза во мне засела - и тут меня так замечательно скрутило... только и сумел, что через стиснутые зубы: - scheisse! - выдохнуть.

Доплелся кое-как до кровати, сел...

- Михалыч, - не разжимая зубов, прошипел я, - давай этого... змея...

- Не надо!

Алексей едва успел к дверям развернуться - замер и на Стаську с удивлением уставился.

- Не надо этого коновала звать. Сама все сделаю. - Я даже улыбнуться сумел.

- Ты что, все это время диплом докторский за подкладкой таскала?

- Не твое дело!

Сказала - как люк захлопнула. Я так и остался сидеть опешивший, а она спокойно к Михееву развернулась и командовать начала.

- Мне потребуются: бинты, горячая вода, свеча...

- ...скальпель, спирт, спирт, огурец! - закончил я. - Стаська, не дури!

Как она на меня посмотрела!

Секунды три я этот взгляд выдерживал, не больше. Сдался.

- Стась... ты серьезно?

- Да.

- Ясно. Значит так. Михеич, ты без подмоги этот шкаф, - кивнул на хоромину у стены, - сдвинуть сможешь?

- Попробую...

- Пробовать не надо, лучше Севшина позови. Задвинете его к окну... подоконник в комнату не выступает, так что станет заподлицо. Потом... как у нас с водой?

- Хреново. Совсем.

- Тогда... чего у тебя там в бутылке ?

- Ром... прости, командир, сразу не сообразил... на, глотни.

Взялся здоровой рукой, присосался к горлышку, сделал глоток... и глаза у меня, как у рака, на стебельках чуть наружу не полезли. Ну ни хрена ж себе до чего штука забористая!

- Шо, здорово? Это я бар хозяина раскурочил.

- Не слабо, - кивнул я и осторожно опустил бутыль на пол. - Сгодится... для дезинфекции.

Алексей только вздохнул тоскливо.

- Еще чего?

- Аптечку нашу. И одолжи у грязедавов пару таблеток для костра.

- Сделаю, командир. - Утопал.

- И чем же, - поинтересовался я у Стаськи, - вы, господин оберштабсарцт1, меня оперировать собрались?

1 Oberstabsarzt (нем.) - майор медицинской службы.

А она уверенно, словно всю жизнь в этой спальне провела, села на край кровати, наклонилась к тумбочке, открыла ее, пошарила внутри - секунд тридцать, не больше, - и достала оттуда какую-то кожаную фигню, размером с книгу, на "молнии". Вжик - фигня надвое раскрылась, гляжу, а в ней всякие пилочки, щипчики, пинцетики общим числом "до хрена". Маникюрный набор.

- Слушай, - удивился я, - ты что, знала, что он там будет?

- Конечно.

* * *

Лезть в глубь раны прежде, чем морфин подействует, я Стаське не позволил. Смысл? Пуля уже во мне сидит и за лишних пять минут никуда не денется.

Разрешил только снаружи обработать. Благо, в аптечке нашей панцерной и антисептик имелся и даже тампоны готовые.

Стянул кое-как рубашку. Майку вообще поначалу распороть думал, но пожалел - она у меня старого еще образца, с орлом на всю грудь. Пошипел, попыхтел и со Стаськиной подмогой содрал.

Лег на кровать. Паршиво, думаю, что нет поблизости ничего такого, куда вцепиться можно было бы. А то морфин морфином, только зреет во мне уверенность - как начнет моя малышка-докторша своими блескучими штучками в ране орудовать, взвоет один бравый фельдлейтенант не хуже авиабомбы.

- Давай, зверствуй.

Мелькнула даже мыслишка глаза закрыть, но я мигом ее прогнал - нет уж, думаю, лучше я отслеживать буду, чего со мной делают и, главное, чего делать собираются.

Некоторые познания по этой части у меня имелись - Вольф после гомельского котла весь наш экипаж заставил пару инструкций наизусть заучить. В них, правда, больше упор делался на том, чего с собой в случае ранения вытворять ни в коем случае не следует - порохом рану прижигать, зашивать нестерильной ниткой и вообще всяким самолечением заниматься.

Пока вроде Стаська все правильно делала, по науке. Аккуратненько края йодом промакнула, потом пинцет взяла и р-раз - выдернула из ранки пару волокон нитяных, от рубашки.