Чтение 10–й страницы книги ~Тютюнин против инопланетян~

Снова посмотрев на яйца, он постучал по толстой скорлупе одного из них и покачал головой. Такие яйца внушали уважение.

- Чего с ними делать-то будем, прудовладелица Люба?

- Высиживать...

- Чего? - Тютюнину показалось, что он ослышался.

- Да-да, высиживать. Если бы сейчас отопительный сезон был, мы бы их к батарее положили, а раз сезона нет, придется самим. Наша человеческая температура им самая нужная.

- И как ты это себе представляешь, а?

- По очереди будем носить.

- Где носить, в карманах?

- Можно и в карманах, - сразу согласилась Люба. - О! Да ты молодец, Сережа! Если их сначала в шерстяные варежки засунуть, а потом - в карман! Это же как хорошо будет! И тепло, и руки свободные...

Люба посмотрела на свои руки и добавила:

- Ты будешь носить первым. Прямо на работу с ними, с яйцами, и пойдешь.

- Да ты что, меня же люди засмеют!

- А чего же тут смешного, ты же не утков высиживаешь, а фламингов.

На кухню зашел домашний кот Афоня. Он внимательно посмотрел сначала на Любу, потом на Серегу и улегся возле двери холодильника, скромно намекая на участие в ужине.

- Ладно, - обреченно махнул рукой Серега. - Доставай заливную рыбу.

Довольная, что все так хорошо сладилось, Люба захлопотала с ужином, быстро выметывая из холодильника то, что мама принесла сегодня, вчера, позавчера и еще неделю назад. Олимпиада Петровна обладала рекордной грузоподъемностью, и всю ее добычу Люба с Сергеем не могли съесть. Поэтому то, что хранилось больше двух недель, относилось Окуркиным.

- Одного я не пойму, Люба, - сказал Сергей, угощая . Афоню щучьим хвостом. - Куда мы твоих фламигов девать будем, если воды в яму не накачаем. А мы ее не накачаем, поскольку неоткуда...

- Мама говорит, что лето дождливым будет. Вода сама нальется.

- А если не будет дождливым лето?

- Тогда перезимуют у нас, а весной снег в яме растает и пруд все равно получится.

Тютюнин покачал головой и сплюнул косточку. По всему выходило, что ему придется зимовать с двумя фламин-гами.

"А тогда я их теще сплавлю. Если уж она подбросила мне эти яйца, а она их специально подбросила - тут других мнений нету, пусть воспитывает этих подкидышей. Пернатых друзей, блин".

Когда возвращавшийся с работы Тютюнин вошел в свой подъезд, человек, который читал "СТЫД-инфо", сидя в песочнице на пластмассовом зайце, поднялся, одернул тысячедолларовый пиджак и направился следом за ним.

Из двух припаркованных на обочине улицы "БМВ" выскочила еще пара субъектов и потрусила мимо куривших косяк школьников - прикрывать основного агента.

Втроем они втиснулись в узкий лифт и, нажав кнопку седьмого этажа, стали подниматься.

Совершенно неожиданно лифт остановился на четвертом этаже.

Двери начали открываться, но старший агент снова нажал цифру "семь", полагая, что лифт слегка испортился. Пока створки закрывались, в лифт успела заглянуть бодрая старуха, которая сказала:

- Ну-ну, голубчики...

Кабина закрылась и пошла вверх, но каково же было удивление агентов, когда на площадке седьмого этажа они увидели ту же старуху, которая встретила их радостно, будто старых знакомых.

- Здорово, служба! Откуда будете? ЦРУ, ФБР, Моссад? Ми-5, Сигуранца, Штази?

- Мы... народные избранники, - после секундного замешательства ответил старший группы.

- Ну, тогда будем знакомы -- старуха Изергиль собственной персоной.

Старший выразительно повел бровями, рука одного из агентов метнулась к внутреннему карману.

- Забыла предупредить... - буркнула старушка, в руке которой откуда-то взялся парабеллум. - Ну, забыла, что со старухи взять... Стреляю хорошо и... - тут она улыбнулась, - с удовольствием. Можете в этом лифте остаться, а можете со мной поговорить... Что выбираете?

- Вообще-то... - старший не отрываясь смотрел в черный зрачок парабеллума и судорожно сглатывал, - вообще-то можно и поговорить.

- Ну, тогда выходите... Только никаких движениев лишних. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте - приравнивается к побегу... Фирштейн, камрады?

- Я-я, фирштейн их.

- Ну, тогда выходи по одному и - вниз по лестнице. Там возле мусоропровода и потолкуем.

Старуха убрала оружие, однако ни у кого из новых знакомых не возникало желания с ней посоревноваться. Слишком уж убедительно она выглядела.

Возле мусоропровода старушенция остановилась и, улыбаясь трем "народным избранникам", представилась:

- Живолупова моя фамилия... О вас мне знать ничего не нужно. В органах я с самого их образования, но сейчас осталась без работы, а пенсия - не пенсия, одно название.

Живолупова вздохнула. Еще только прошлым летом она работала на ЦРУ и получала поддержку в твердой валюте, но затем Сережка Тютюнин с Лешкой Окуркиным извели всю агентуру американов и Живолупова осталась на бобах.

Почти все снаряжение пришлось продать, в том числе и спутниковый телефон, который хитрые американы отключили, как только удрали к себе за океан.

Особенно было жалко стреляющие ботинки. Живолупова хотело было оставить их себе, однако ей предложили хорошую цену, и она не устояла.

- Итак, жду встречных предложений. Вам, насколько я поняла, Сережка Тютюнин нужен и, наверное, его дружок - Окуркин Лешка. Уж если один чего набедокурил, второй завсегда где-то рядом околачивался... Ну, я угадала?

- Угадали, мамаша, - кивнул старший. - Судя по всему, вы владеете информацией.

- Владею, милый, владею. И могу вам ее продать, да еще сделать вашу работу тихо и профессионально, не то что вы - трое шкафов ореховых. Деньги-доллары у вас водятся?

- Деньги водятся. И доллары, и какие угодно, - усмехнулся старший, понемногу приходя в себя. - Только не испугаетесь ли вы с нами работать, мамаша?

- А чего мне пугаться? Мне пугаться уже поздно, милок, мне самореализоваться надо, пока не поздно.

- А как вам такое?

Старший ослабил гипнотическое воздействие и на несколько мгновений превратился в натурального дунтосвин-та - покрытого зеленой шкурой, с кожистым гребнем на голове.

- Что скажешь, старушка? - прошамкало чудовище, мелькая раздвоенным змеиным языком.

- Что сказать? - Живолупова пожала плечами. - Не страшнее крокодила Гены. Хотя за столом, конечно, лучше так не показываться. Неприлично это, да и на улице - мальчишки могут запросто из рогатки в глаз закатать. Не советую я тебе на улице такие фокусы показывать - пострадать можешь. Народ-то у нас ужас какой дикий. Дикий и необразованный.

Старший был несколько озадачен такими советами. Вернув себе человеческий облик, он спросил:

- А как насчет того, что мы хотим сделать из вашей планеты пастбище для лягушек, а? Поработить человечество и избавиться от большей его части, а? Будешь ты помогать нам после этого?

- А чего ж не помочь "крокодилам генам", тем более если жалованье исправно платить будете.

- Но мы ведь поработим человечество, понимаешь, старушка?! - не сдавался старший.

- Ой, милый, да я на своем веку таких уже не одного повидала. Тоже кричали: поработим, уничтожим... Ладно болтать-то, берете меня на службу иль нет?

- Берем, - после недолгого раздумья согласился старший.

- Тогда авансик будьте добры.

- Сто долларов вас устроит?

- Ой, милый, да меня и триста устроит.

Старший не говоря ни слова отдал деньги и уже собрался было уводить своих людей, однако старуха Живолупова снова их остановила:

- Эй, а задание дать? Задачу поставить?

- Ах да, - вспомнил старший. - Ну, одним словом... - Выяснить связи, знакомства...

- Да...

- Распорядок дня, место работы, любимые телепередачи...

- Да-да, пожалуйста, - обрадованно закивал старший.

- Может, привычки, вкусы, наклонности?

- Было бы очень здорово.

- Политические пристрастия, половая ориентация?

- Вы и это знаете? - поразился старший группы, а двое его агентов просто рты поразевали и смотрели на Живо-лупову, как на заезжую кинозвезду.

- Поразительно, такая дряхлая стару... простите... я хотел сказать... Одним словом, мы пошли домой.

- Домой они пошли! - сплюнула на пол вышедшая из себя Живолупова. - Отчет, наверное, потребовать нужно с агента и указать способ связи! Я не понимаю, вас с какой деревни сюда присылают?! Смотрите там во дворе, чтобы вас шпана не побила.

Наевшись заливной рыбы, Сергей посидел минут двадцать перед телевизором, а потом сказал Любе, что хочет сходить к Окуркину.

- Это для чего же? - подозрительно спросила та.

- Хочу узнать, как у него дела с "запорожцем". Мы ведь его откапывали, ты же знаешь.

- Вон телефон, звони и спрашивайг Яйца нужно высиживать, а не по приятелям шастать.

- Вот ты пока и высиживай, а я их завтра на работу заберу, - скороговоркой пообещал Серегауже из прихожей.

- Точно заберешь? - спросила Люба, бросая рукоделие и вскакивая с кресла.

- Слово Тютюнина - кремень! - пообещал Серега и хлопнул дверью.

Выскочив на лестничную площадку, он спугнул неизвестное существо, очень напоминавшее старуху Живолу-пову.

В событиях прошлого лета она играла не последнюю роль и даже наблюдала за окнами Тютюниных с башенного крана соседней стройки.

Спустившись на лифте, Серега вышел во двор и вдохнул воздух свободы. Жена Люба осталась в квартире, и это было уже немало.

Серега поздоровался во дворе с соседями, прытко добежал до Лехиного подъезда и через минуту уже давил на кнопку звонка окуркинской квартиры.

Дверь открыл вечно бодрый Леха:

- О! Здорово! Долго жить будешь!

- Чего, вспоминал меня?

- Да нет, просто так. Заходи. Тютюнин вошел.

Супруга Окуркина Лена сидела на диване, уткнувшись во вторую книгу своей жизни, роман Факунина "Бесстыжая Марфа".

"Тимур и его команда", которой Лена отдала лучшие годы, пылился на книжной полкой вместе с остальными двумя книжками семейной библиотеки.

- А-а, Серега? - отвлеклась Лена и кивнула. - На разведку пришел?

- На какую разведку? - Серега сделал вид, что не понимает.

- Да ладно, расслабься, но помни, что я все слышу и вижу... - С этими словами Лена снова погрузилась в чтение.

- Пошли на кухню, - подтолкнул приятеля Леха. Стараясь не шуметь, они оставили Лену одну.

- Садись. Конфеток хочешь? Чайку? - предложил Леха.

- Да нет, не хочу, - отмахнулся Тютюнин. Он тяжело вздохнул. - Ты галерею-то спас?

- Ну ты спрашиваешь. На землю, что ли, выливать буду? Нет, все спас, до последней трехлитровки. Ты не представляешь, Серега, сколько всего получилось.

- И сколько?

- Четыреста шестнадцать с половиной литров...

- Да ты что?! - Тютюнин даже поднялся с табуретки и почесал затылок, так поразила его эта круглая цифра - четыреста шестнадцать с половиной. - И где же все это находится?

Окуркин оглянулся на кухонную дверь, затем приблизил лицо к Тютюнину и прошептал:

- Я в гараже погреб вырыл. А Ленке сказал, что яму расширяю. Сказал, чтобы в полный рост ходить - мосты менять и подвеску...

- Мосты и подвеску, - как зачарованный повторил Серега.

От мысли, что все это богатство, вся эта играющая на солнце красота трехлитровых банок может быть использована для мирных целей, у него захватывало дух. Теперь Тютюнин даже не мог себе объяснить, почему он так долго был против новых попыток очистки настоек.

- А ты, я так понимаю, созрел? - осведомился Леха, и на его лице заиграла плутовская улыбка.

- Не то что созрел - перезрел уже, - махнул рукой Серега.

- Случилось, что ли, чего? Заболел?

- Да нет, это все яйца...

- Ну, значит, заболел, - настаивал Леха.

- Да не, яйца фламинговые.

- Фламинговые? - переспросил Леха. Секунду подумав, он добавил: - Это дело политическое.

- Да какое политическое - мне на них сидеть, на этих яйцах.

- Это еще зачем? Яйца-то фламинговые - чего тебе-то сидеть?

- Да потому что у ФЛЕМИНГИ их, наверное, утащили - ну, ты же знаешь Олимпиаду Петровну. У нее руки быстрее головы работают... Зашла в зоопарк, а там фламинга отлучилась на минутку с гнезда, по нужде или еще чего, так эта, блин, заслуженная работница карманной тяги тут же все и устроила. Небось очнулась уже в метро - в авоське корм для пеликана, в карманах яйца фламинги...

- Да, в этом смысле теща твоя проворная, - согласился Леха. - Если бы она на моем заводе работала, я б, наверно, ни одного мотора не смог бы вынести - все бы ей досталось.

- И моторы, и станки, и кран-балки повышенной грузоподъемности... - согласился Тютюнин.

- Ну, и чего вы дальше с фламингой делать будете? Съедите, как гуся?

- Нет, по задумке моей тещи мы их должны в пруд выпустить.

- В какой пруд, Останкинский?

- Нет, Леха, в тот пруд, который наполнится дождевой водой этим летом. В.нашей яме, понимаешь?

- Вон куда Олимпиада Петровна-то смекнула! - Окур-кин вскочил с табуретки и принялся возбужденно ходить по кухне. Однако, ударившись головой о подвесной шкаф, успокоился и сел на место. - Молодец теща.

- Чего же молодец? Вдруг дождей не будет, тогда эти фламинги будут у меня в ванной жить.

- Курятник получится форменный, - заметил Леха.

- Курятник не то слово - птицефабрика.

Они помолчали, думая об одном и том же.

- Значит, переходим к следующему этапу? - серьезно спросил Окуркин.

- Чего?

- Я говорю, будем вышибать клин клином, то есть повторно настаивать настойки на других... это... наборах трав!

- А ты говорить-то здорово насобачился.

- Ну так - литературу... это... штудирую! Осталось только посоветоваться со старушками по травам. Но это я возьму на себя.

- И когда мы все это закончим? - сглотнув, словно путник в пустыне, поинтересовался Тютюнин.

- За неделю управимся. Но если тебе приспичит, можно так бутылку взять. На бутылку у меня есть.

- Хорошо, я буду знать, - сказал Серега. - Ну, мне пора.

- Постой, я тебя сейчас кваском угощу.

Окуркин открыл холодильник и, отодвинув в сторону помойное ведро, достал банку с квасом.

- А это чего у тебя? - спросил Серега, указывая на ведро.

- Это? Это помойное ведро.

- А чего в холодильнике?

- Так завоняло сильно. Я туда вчера рыбьи потроха выбросил, так наутро такая вонь была, что просто держись.

- Ну и вынес бы ведро, чего в доме держать?

- А там еще и выбрасывать-то нечего. Там еще и половины не набралось. Ну что, квас-то будешь?

- Нет, Леха, спасибо. Чего-то расхотелось. Пойду-ка я лучше домой.