Чтение 10–й страницы книги ~Знак небес~

– Ну, пусть полпути проводят. А дальше – не взыщи. Я и сама доберусь, – согласилась Ростислава.

Полпути не страшно. Там как раз дорога резкий поворот делает. Вот перед ним она и отправит назад охрану. Самой же иная дорога: через луг заливной и прямиком к Плещееву озеру. В городе будут думать, что она в монастырь сразу подалась, а Константин – что в город отъехала. Завтра поймет, спросит, искать станет, но ей уже к тому времени все равно будет. Плохо только, если найдет не сразу. Она ведь, поди, некрасивая будет. Отвернется еще, чего доброго. Хотя какая ей разница.

Все она как задумала, так и осуществила. Вот только Вейка подивилась немного, зачем с дороги понадобилось сворачивать и куда ее княгиню на ночь глядя понесло, но Ростислава так зло на нее прикрикнула, что той и переспрашивать расхотелось.

Поняла Вейка все, лишь когда лошади уж чуть ли не к самому озеру донесли. Поняла и в кои веки не послушалась, стала возок вспять поворачивать. Но княгиня ее живо как пушинку оттолкнула, вожжи перехватив – и откуда сил столько взялось, – да сызнова коней послушных к озеру направила.

Как на беду, Вейка, отлетев назад, виском обо чтото твердое приложилась. Когда же в сознание пришла, то увидела, как Ростислава уже всю одежду с себя поскидала, в одной нижней рубахе оставшись, и неспешно в воду заходить стала. Еще чуток совсем, и поздно будет – не остановить.

– Тогда и я с тобой, – крикнула отчаянно.

– Не смей! – крикнула княгиня, как плетью ожгла – наотмашь, до крови.

А Вейка уже и в воду забежала. Ростислава, подумав малость – не пошла бы подмогу звать, – назад немного вернулась, ласково произнесла:

– То я грех смертный творю. А тебе иное велю – до сорока дней за упокой души грешной в соборе Дмитриевском за меня молитву возносить. Авось смилостивятся там, на небесах, чуток убавят от мук адских. А это вот перстенек, – в руку ей сунула неловко. – То батюшки Мстислава подарок, князю Константину его передашь. Может, и сгодится ему, как знать. И еще скажи, что… – но осеклась на полуслове, рукой лишь обреченно махнув. – Ничего не говори, не надо. Что уж теперь.

– А я всё равно с тобой, – жалобно пискнула Вейка.

– То мое дело, – строго сказала Ростислава. – Сама посуди, глупая. Мне ныне только два пути осталось – в монастырь инокиней или сюда.

– А может, в монастырь лучше, – попыталась было возразить служанка. – Богу бы молилась.

– Может, и лучше для когото, но не для меня. А ты молись, – напомнила княгиня. – Свечи ставь. Богто он добрый, глядишь, и простит.

А кого он простит, так и не сказала. Если рабу свою, то это плохо получалось. Не по ее это характеру. Да и не нужны на том свете рабы. Богу они уж точно ни к чему. За переяславскую княгиню Феодосию сказать, тоже както плохо выходило. Ответ сам собой пришел:

– За Ростиславу, княжескую дочь, молись, – и, видя, что глупая девка еще колеблется, хоть и переминается с ноги на ногу, а назад из воды не выходит, снова ее, как плетью, стеганула с размаху: – Пошла прочь, дура хромоногая.

Так больно Вейке за всю жизнь не было. За что ж она ее, холопку верную, обидела безжалостно? Даже слезы на лице от таких слов высохли.

И уже не пошла она за Ростиславой дальше, оставшись на месте стоять, и только наблюдала безучастно, как княгиня все глубже и глубже в воду погружается. Холодно ей, видно, что ежится, но идет, не останавливаясь. Вот уже голова одна видна, а вот и ее не стало.

И только тут поняла Вейка, что не обидеть ее Ростислава хотела, а отрезвить. Бывает, что опьянение смертью от одного к другому передается.

Древние старики правы были, говоря, что на миру и смерть красна. Умный поймет, а мудрец следом домыслит, что еще и заразна она, как немочь черная.

Если бы не это оскорбление, то Вейка в первый раз свою княгинюшку ненаглядную ослушалась бы, а теперь уже не то, да и ногам холодно в воде студеной.

Взвыла она в голос и к лошадям пошла. А им что, скотине глупой, знай себе травку пощипывают на лужке прибрежном. Не понукают, и ладно.

Глава 9
ЭХ, РОСТИСЛАВА,
или ПЕСЕНКА ВОДЯНОГО

В поле дуб великий, –

Разом рухнул главою!

Так, без женского крика

И без бабьего вою –

Разлучаюсь с тобою:

Разлучаюсь с собою,

Разлучаюсь с судьбою.

М. Цветаева

Константин даже дожидаться не стал, когда шустрые слуги остатки снеди вынесут и сам шатер свернут. Уж больно не терпелось ему город увидеть, в котором княгиня живет. А еще ему хотелось с Любимом без свидетелей поговорить. Да, подло это, по мыслям Ростиславы втихую шариться, но Константин и не собирался ничего у парня выспрашивать.

К тому же тот, скорее всего, и не слышал ничегошеньки. Ну, а если слышал да вдруг сам скажет, то это уже совсем другое дело будет. Князь ему, конечно, тут же замолчать велит, но, пока остановит, коечто само и услышится. Короче, сам себя обманывал.

А тот и рад стараться – почти тут же разговор завел. Когда княгиня перед отъездом из шатра выходила, он, на всякий случай, поближе подошел. Думка у него, конечно, о другом была – мало ли какую встречу князю в Переяславле приготовили. Стелютто мягко, да вот спать бы жестковато не пришлось. Случисьто что, с кого спрос? С него, с Любима. И не перед князем ответ держать придется, а еще хуже – перед своей совестью. Да она, окаянная, поедом его сожрет.

Вот только услышать ему ничего не довелось. Из такого смешения слов и беспорядочных мыслей разве что мудрец какой слепить чтото смог бы. А он, Любим, кто? Простой смерд из селища Березовка. Так уж получилось, что березкаберегиня ему подарок сделала – одарила способностью слышать мысль чужую, вслух не высказанную. Но мысль, а не слов невнятных нагроможденье.

О том он и князю простодушно поведал. Дескать, у княгини переяславской в голове как копна сена намешана. Там тебе и клевер сладкий, и дурмантрава, и полынь горькая, и белена ядовитая.

– Молчи, – сердито оборвал его Константин, но в голове предательски шевелилось: «Говори, говори».

Любим слышал, но обиженно молчал, и Константин не выдержал:

– Беленато ядовитая проступала, когда она обо мне, поди, думала? – и даже дыхание затаил в ожидании ответа.

– О ком – не ведаю, но точно не о тебе, – немного подумав, осторожно вымолвил Любим, еще немного подумал, после чего добавил более уверенно: – Ее думки о тебе, княже, я повторять не стану. Уж больно сокровенные они. Только скажу, что сладость в них была одна, хоть и с горчинкой. А белена ядовитая об озере Плещеевом, да и о себе самой тоже полынью горькой отдавало.

И снова у Константина холодок по коже прошелся. Будто тоненькой струйкой морозца обдало. Но нездешний тот морозец был, стылый какойто и с душком неприятным. Обдал и ушел кудато. Только будто колокольчик гдето звонко пропел. Тоненько так и невесело, явно о чемто предупреждая.

В это время те самые всадники вдали показались, которые Ростиславу провожали. Возвращались они обратно весело, на ходу о чемто приятном переговариваясь.

– Проводили?.. – спросил князь, когда поравнялись они с ним.

– А чего ж не проводить, – ответил старшой. – Только чудно она както поехала – не по дороге, коя ко граду ведет, а прямо через луг заливной.

– Может, лошади понесли? – встревожился Константин.

– Нешто я бы не приметил, – почти обиженно ответил старшой. – Возок ничего себе катил, шибко, однако не опрометью.

– А в той стороне у нас что? – уточнил Костя на всякий случай, хотя сердце уже правильный ответ дало.

И вновь морозец по лопаткам пробежался. На этот раз был он намного злей, чем тот, первый.

– Да, окромя озера, почитай, и нет ничего. Берегто низкий, каждую весну, поди, подтапливается. Луга для выпаса знатные, а жилья там никакого быть не может.

И опять гдето вдали колокольчик звякнул – диндон. Жалобно так, будто отпевали кого. Отпевали… И тут он вспомнил, у кого еще такие глаза видел, как у Ростиславы в минуту прощания, и даже коня придержал.

Под Коломной это случилось, прошлой зимой, сразу после первой битвы с Ярославом. Еще не стемнело.

Константин после уговора с Творимиром о сдаче в плен обоза, пока шли приготовления к пиру, решил самолично поле битвы осмотреть.

Тамто он и встретил совсем молодого паренька, который на снегу лежал. Даже усов мальчишка отрастить не успел за недолгую жизнь – один только пух на верхней губе и виднелся. Рана у него была страшная, во весь живот. Ктото его, как свинью, от бока До бока вспорол острием меча. Но он не морщился от страданий, не стонал – то ли болевой шок сказывался, то ли сил кричать не было. Так, лежал себе тихонечко и в небо смотрел, не шевелясь.

Константин подумал поначалу, что он уже мертвый. В тот день погодка порадовала, было ясно, безоблачно, наверх посмотришь – синь неохватная. Вот и у него такая же синь в глазах застыла. То ли небо в них отражалось, то ли сами по себе они у него такими были.

Хотел Константин мимо проехать, но пригляделся и тут же с коня соскочил. Дышал еще, оказывается, мальчишка. Медленно, с натугой большой, как говорится, через раз, но дышал.

Князь людей позвал, чтоб подсобили, но первый же, кто на зов князя подошел – опытный уже ратник, в боях закаленный, едва посмотрел на мальца, как тут же шапку с головы скинул, перекрестился истово и заметил:

– Ему подсобляй – не подсобляй, ан все едино, – и посоветовал: – Ты в глаза ему, княже, загляни.

– Синие они, – не понял Константин.

– Так то цвет, а я о другом, – пояснил ратник. – Смерть в них застыла. Она теперь своей добычи нипочем не упустит.

– Но он же дышит, – возразил князь.

– Скоро перестанет, – философски заметил старый воин. – Когда глаза такой мертвой пленкой подернулись – верная примета, что не жилец.

Вот точно такие же глаза и у Ростиславы в минуту прощальную были. Вроде и синие, и добрые, а знакомая пленочка в них уже застыла, и холодком из них немного веяло. Недобрым таким. Могильным.

… До Плещеева озера мчать – нет ничего, но уж больно зло князь жеребца плетью охаживал, вот все остальные и отстали маленько. Хорошо, что еще сумерки не наступили – Константин и сам следы от колес хорошо видел. А у озера и совсем легко стало. Вон они, лошадки ее с возком, а вон и Вейка на земле распласталась неподвижно. Что случилось с девкой?

Подбежал быстро, повернул ее и глазам не поверил. Всего час назад, да какое там, полчаса не прошло, совершенно иная была девка – милая да пригожая. Теперь же вся растрепанная, а лицо так от рыданий опухнуть успело – мать родная не признала бы. Но вглядываться некогда. Его другое интересовало – куда Ростислава делась?

Вейка без слов, молча на озеро указала.

– Только что, – выдохнула почти беззвучно. – Вон, даже круги на воде еще не разошлись, – а во взгляде у нее шалая, почти безумная надежда читалась – неужто и впрямь успеют спасти?! Неужто не все еще потеряно?!

Тут и остальные подскочили вместе с Любимом. Что к чему, мужики сообразили мигом, разоблачились до портов, но в озеро шагнули, три шага сделали и остановились в нерешительности.

– Студена водицато, – протянул один.

– Десять, нет, двадцать, сто гривен тому, кто достанет ее! – выпалил Константин.

Дружинники переглянулись. Сто гривен – это тебе не кот начихал. За них надо лет десять княжьей службе отдать, да еще в походы сходить при этом, долю не раз и не два в добыче получить, тогда только и наберется. Сто гривен – это конский табун в такое же количество голов. Сто гривен – это… Не додумав дальше, только булькнули разом и под водой скрылись.

Рядом только всхлипывающая Вейка осталась, Любим, которого князь в озеро не пустил, удержав близ себя, да еще двое.

Один из старых, ему и вдесятеро дай – все равно не полез бы. И так спину крутило – порой мочи не было терпеть. Да еще один из самых юных. Тотто порывался, но старый не пустил, пояснив князю:

– Больно холодно, да и к ночи дело. Вылезут ребята, померзнут, а так мы для них костер запалим – хоть пообсохнут.

Константин только кивнул молча – делайте, что хотите.

Тем временем все восемь в холодной сентябрьской воде бултыхались, оживленно переговариваясь между собой и то и дело ныряя. Однако постепенно первоначальный азарт поиска под влиянием холода осеннего озера стал улетучиваться.

Вот уже первый из воды вылез. Весь дрожа от холода, к Константину подошел и, стуча зубами, повинился:

– Воля твоя, княже, а у меня сил нет. Еще чуток – и я сам утопну.

– И я боле не могу, – произнес, вылезая на берег, второй.

– Ее, поди, водяной прибрал давно, – проворчал третий.

Следом потянулись остальные. Последние двое продержались чуть дольше, но в конце концов сдались и они.

– И впрямь водяной утащил, – откашливаясь, произнес один из них.

– Княгиня, чай. Такие не каждый день в гости к нему забредают. Вот он и рад, – поддержал его другой.

Константин не отвечал, продолжая пристально вглядываться в темную воду, затем встал и тихо произнес:

– Тысячу гривен, – и на всякий случай – вдруг у кого со счетом плохо – тут же пояснил: – Десять раз по сто гривен.

Все переглянулись и, как по команде, молча повернувшись, пошлепали обратно.

«Все равно не найдут. Вон уже сколько времени прошло», – мелькнула тоскливая мысль.

«А ты сам водяного попроси», – раздался вдруг в ушах звонкий девчоночий голос.

Константин посмотрел на Вейку. Та молчала и, затаив дыхание, вглядывалась в озерную гладь.

– Вейка, – окликнул он девушку.

Та повернулась недовольно.

– Ты сейчас чтото сказала? – спросил удивленно, хотя понимал, что голос явно не ее.

– Не до разговоров мне, княже, – отрезала она почти сердито, но потом, вспомнив чтото, подошла к Константину и протянула перстень с крупным синим сапфиром.

– Она тебе передать просила.

– А сказала что при этом?

Вейка отрицательно мотнула головой:

– Сказала, ты сам все поймешь.

Константин повертел его в руках, попробовал разглядеть, что там написано мелкой славянской вязью по внутреннему ободку, но света костра для этого было слишком мало.

С тяжким вздохом он надел его на палец, и в этот самый миг в его ушах вновь раздался звонкий девчоночий голос. Вот только на этот раз в нем уже явственно звучали легкие нотки раздражения: «Ну что, налюбовался? А теперь к водяному беги, да скорее, а то не успеешь».

– Ты чтонибудь слыхал? – обратился он к Любиму.

– Тишина кругом, – пожал тот плечами. – Только… – он, не договорив, изумленно уставился на Константина.

«Ну и бестолочь ты, а еще князь, – проворчал голос. – И вслух не ори – я и так хорошо слышу. Вон у Любима своего спроси, коли мне веры нет».

Константин в свою очередь уставился на дружинника.

– Берегиня, – выдохнул тот еле слышно.

«А как вызыватьто его?» – переспросил Константин недоверчиво, но вслух ничего не говоря.

«Как, как, – передразнил его голос. – Палочку найди какуюнибудь да по воде ею похлопай – он и появится. Только отойди подальше, саженей за пятьдесят, чтоб не видал никто».

«А потом что делать?» – не понял князь.

«Потом попроси отдать то, что он взял».

«Как попросить?»

«Вот раскакался тут. Словами, конечно, – досадливо произнес голос и тут же, опережая следующий вопрос князя, добавил: – А какими именно – я не знаю. Ты, главное, понастойчивее, и чтобы от души они шли. Он враз почует, если соврешь. Понял?»

Честно признаться, Константин ничего не понял. Точнее, что делать – тутто как раз все ему толково разъяснили, а вот выйдет ли из этого чтото путное – вопрос спорный.

С другой стороны, можно попытаться и этот способ испробовать. Благо в случае неудачи Константин совершенно ничего не терял. Да если надо, он бы черту в ножки поклонился – только бы Ростиславу спасти.

Какуюто кривую загогулину удалось отыскать почти сразу. Оглянувшись на трясущихся от холода дружинников и ошалевшего Любима, крикнул, чтобы за ним никто не шел, пока сам не позовет.

Отбежав метров на сто в сторону, он с силой принялся лупить палкой по озерной глади, поначалу сидя на корточках у самой кромки воды, затем зайдя в нее по щиколотку, а потом и еще дальше, так что она уже стала перехлестываться за отворот сапога.

Ситуация складывалась щекотливая, поскольку промерзшие насквозь бедолаги, позабыв про свою трясучку, удивленно прислушивались, какого рожна их князь вдруг принялся деревяшкой по воде барабанить. Менять же позицию поздно, да и ни к чему. Чтобы его перестали видеть и слышать, нужно было удалиться по меньшей мере еще на полкилометра. Хорошо хоть, что умница Любим удерживал всех у костра, запрещая пойти взглянуть хоть краешком глаза.

– Ну и хрен с ними, – в сердцах буркнул князь, продолжая со всей силой охаживать воду палкой. – Пусть слушают.

Голос тоже молчал, не желая мешать процессу.

Когда появился водяной – Константин не заметил. Да и трудно было распознать водяного в обычной травяной кочке, лениво дрейфующей мимо него.

– А ты упрямый, – одобрительно булькнул чейто голос почти у самых его ног.

Константин от неожиданности вздрогнул, когда одновременно с этим ктото невидимый, но очень сильный, легонько обхватив его ноги, с силой дернул за них, да так, что князь сел, а если откровенно – плюхнулся самым жалким образом в стылую сентябрьскую воду. Выронив при этом падении свою палку, он инстинктивно потянулся за нею, но булькающий голос отсоветовал:

– Она тебе уже ни к чему. Чай, свое дело сделала. А ты сказывай, почто звал.

– Девушка у тебя одна есть, хорошая, сгоряча к тебе в воду залезла, не подумавши, – начал было Константин, но голос тут же обиженно перебил князя:

– Они у меня все хорошие. Не веришь, так пойдем, покажу. – И вновь ктото ухватил его за ноги и легонько потянул в глубину.

– Верю я тебе, верю, – отчаянно завопил Константин, что есть силы упираясь руками и чувствуя, что все равно соскальзывает все глубже и глубже.

– Ну ладно. Раз веришь – показывать не буду, – несколько разочарованно произнес голос и неожиданно похвалил: – А ты смелый. Боишься, а из воды не идешь. Стало быть, над страхом своим хозяин будешь.

– Княже! Ты там живой или как? – крикнул ктото из дружинников, не вытерпев, и тут же его поддержал второй, видно, почуяв неладное:

– Водато холодна больно. Не застудился бы часом. Али помочь надобно вылезти?

– Сам знаю, что холодна, – сердито проворчал Константин и громко ответил: – Сидите, где сидели. Я мигом.

– Так ты из каковских князей будешь? – лениво осведомилась травяная кочка.

– А из тех… кто с Хладом воевал и его одолел, – нашелся подходящий ответ.

– Вона как, – булькнул растерянно голос. – Не иначе как сам князь Константин в гости пожаловал. А ято, старый дурак, все думаю, откель же мне твоя речь знакома. Ты уж звиняй, княже, что не признал сразу, – повинилась травяная кочка и тут же пожаловалась, оправдываясь: – Видеть я чтото плохо стал, особливо ежели к ночи. Токмо на ощупь все, на ощупь.

И в подтверждение своих слов по княжеским ногам вновь чтото проползлопрошелестело.

– А с чем пожаловалто? – полюбопытствовал голос из кочки.

– С просьбой, – отрывисто бросил Константин. – Выполнишь?

– Кому иному сразу бы отказал, – заметил голос. – А над твоей подумаю. Только чтоб легкая была, – попросил он, тут же поясняя: – Чтобы и мне, старому, силу последнюю не тратить, и тебе угодить.

– Да у тебя силищи еще немерено осталось, – искренне воскликнул Константин.

– Буль, буль, буль, – раздалось из воды, и все пространство вокруг кочки мгновенно покрылось пузырями. – Это я так смеюсь, – пояснил довольный голос. – Оно, конечно, знаю, что брешешь, а все равно приятно. Ты продолжай в том же духе и считай, что просьбу твою я выполню.

– Тогда верни мне девушку, которая недавно здесь утопла, – выпалил Константин. – Люблю я ее.

Из воды раздалось озадаченное бульканье.

– Это такую красивую, – уточнил наконец голос.

– Ее самую, – радостно подтвердил Константин.

– Так она же сама бульбульбуль ко мне захотела. Не отбивалась, не брыкалась, даже, бульбуль, подсобить пыталась.

– Не подумавши она, сгоряча, – пояснил Константин.

– Ну, это я уже слышал, – откликнулась кочка. – Но давай разберемся во всем по порядку. Ты сказал, что…

– Потом разбираться будем, – завопил Константин. – Все потом, а то поздно будет, – и тут неожиданная мысль промелькнула у него в голове. – Погоди, погоди. А ты мне, часом, не зубы заговариваешь, чтобы и впрямь уже поздно стало?!

– Да за кого ты меня принимаешь?! – возмущенно запузырилась вода вокруг кочки. – Ты вообще кем меня считаешь?! Я тебе что – колдун какой, чтоб зубы твои заговорами лечить?! Я честный водяной! Вот ежели у тебя, скажем, водянка была бы, или, к примеру…