Чтение 10–й страницы книги ~Окаянный груз~

Грай насторожился:

— Идет, похоже, кто?

Прислушался. Кивнул:

— Точно. Идет.

Пан Бутля невзначай коснулся ладонью эфеса. Повинуясь резкому шепоту Хмыза, Даник и Самося подняли арбалеты.

Тоненький крик самца серой неясыти долетел из кустов.

Меченый едва не вздохнул облегченно — условный сигнал.

— О-отставить. Свои.

Вслед за криком совы показался и Гапей. Вихляющей походкой подошел к пану Войцеку.

— Дозвольте доложить?

— Д-давай, чего уж там.

— На воротах четверо. Может, еще в караулке смена. По стенам, кажись, не ходют.

— Кажись или не ходят? — нахмурился Войцек.

— Я долго глядел — не было никого.

— Добро. Дальше давай.

— В большой башне — свет. Наверху. В караулке у крыльца тоже охрана. Сколько — не знаю. Видел одного — отлить выходил. Он того... это...

— Чего — «того»?

— Грозинчанин. Из драгун. Шитье на жупане.

— Ясно... — протянул Меченый.

— Дело ясное, что дело темное, — шепотом, едва слышно, буркнул Хватан.

— Ух, я тебя! — сверкнул глазами сотник, но больше ругаться не стал — понимал: от волнения парень несет невесть что. Одно дело — по заданию берестянского полковника в Выгов ехать, а другое дело — нападать на фольварки местных шляхтичей. След вообще-то сюда привел, но полной уверенности, что Ендрека держат именно в этом замке, а не увезли, к примеру, дальше, у пана Шпары не было, да и быть не могло.

Бутля откашлялся. Его, в отличие от молодого порубежника, от волнения морозило.

— Ну что? Во имя Господа?

Пан Войцек сотворил знамение:

— Господь с нами, кто же на нас? Разделились, как раньше договаривались. Пошли потихоньку. Голов без нужды не рубить, а то знаю я вас, разбойники уховецкие.

Грай кивнул и пошел вперед, на ходу разматывая веревку с крюком на конце. Стены замка хоть и не слишком высокие, а запросто не перелезешь.

Даник и Самося направились следом за ним. Их задача — ждать под стеной и с арбалетами прикрыть отступление.

Неуловимо для стороннего глаза бойцы пана Войцека растворились в окружающей имение пана Адолика Шэраня тьме.

* * *

Ендрек осторожно покачал языком передний зуб. Резец шатался, но выпадать, вроде, не думал. Сволочи, врезали что надо. Верхняя губа, тоже принявшая удар драгунского кулака, напухла и сильно щипала. Сильно, но не сильнее, чем щемила душа. Получить кулаком по морде, а сапогами — под ребра. И от кого же? Убегая от малолужичан, нарвался на своих, на сторонников князя Жигомонта, и первое, что схлопотал в награду — тумаки.

Пойманного в лесу студиозуса никто и слушать не захотел о злоумышлениях уховецкого князя. Богато одетый шляхтич — не иначе князь — просто расхохотался ему в лицо. Второй, с лицом более добрым и мягким прищуром серых глаз, покивал в ответ на торопливую бессвязную речь. Покивал и брезгливо махнул рукой челядинцам — уберите, мол.

Ендрек попытался вырваться из сильных рук прислуги, да где там... Приложили пару раз по зубам — аж искры из глаз посыпались; когда упал — добавили по ребрам сапогами, а потом скрутили и бросили поперек седла.

В замке, который парень так и не сумел разглядеть, его поместили в крохотную каморку, едва ли больше собачьей конуры — два шага на два — и потолок не дает выпрямиться в полный рост, заперли дверь, прогрохотали коваными подошвами по коридору и... И все. Забыли. Словно и не спасали его от водяниц. Словно не били, срывая на навязчивом студиозусе невесть откуда взявшееся раздражение. Был человек, и нет человека.

Сколько времени Ендрек просидел в кромешной темноте, он не знал. Вернее, не мог понять. Может, полдня, а может, и несколько дней.

Сперва тьма и тишина казались невыносимыми. Как ни напрягай слух, как ни пучь глаза — ничего. Потом чувства обострились, будто сталь на оселке. Стали различимы шорохи — то ли мокрица по стене проползла, то ли вода сбегает по сырой кладке. Откуда-то издалека донеслись звонкие удары капель о натянутую шелковым платом поверхность воды.

Да и темнота стремительно теряла свою насыщенность, серела, рассеивалась.

Заметив в противоположном углу камеры едва различимый силуэт худой бабы с растрепанными волосами, Ендрек похолодел от страха. Что еще за шутки? Откуда? Почему здесь? Незнакомка медленно повернула к медикусу остроносое костистое лицо. Ее глаза светились бело-голубым призрачным сиянием. Ендрек вздрогнул и с трудом сдержал клацанье зубов.

Неужто сама Мара-Смерть по его душу заявилась?

Мара смотрела на обливающегося холодным потом парня долго. Нескончаемо долго. Ни одна черточка не дрогнула на ее лице. Будто не кожа это вовсе, а кованная из тонкого железа маска.

Когда Ендрек уже успел попрощаться с жизнью, Смерть покачала головой и произнесла сиплым высоким голосом:

— Нет. Не мой. Пока не мой...

И исчезла.

Тут же в коридоре загрохотали сапоги, и в каморку ворвались охранники.

Ошалевший от пережитого ужаса Ендрек не то что не сопротивлялся, а даже не пытался заговорить с ними.

Может, и к лучшему. Обошелся без лишних тумаков...

Его приволокли — именно приволокли, ибо ноги студиозуса с трудом подчинялись хозяину — в ярко освещенную комнату и сноровисто распяли на деревянной раме. Локти и запястья, колени и щиколотки оказались в прочных кожаных петлях. Ремни широкие — вырваться не вырвешься, но и не повредишь ничего, пытаясь освободиться. Голову поперек лба тоже охватили ремнем и плотно притянули затылком к гладкой деревяшке.

Сопротивляться Ендрек не смог бы, даже если бы захотел.

Двое тюремщиков (или палачей?) действовали ловко и слаженно, показывая многолетнюю выучку. У одного — невысокого и крепкого, как гриб-боровик — проваленное переносье навевало навязчивые мысли о съедающей его дурной болезни. Второй уродился настоящим великаном. Куда там побитому сотником Войцеком леснику! Просто человек-гора. Ноги толщиной с туловище студиозуса, грудная клетка, не уступающая лошадиной, шея, плавно переходящая в голову. На лице силача застыла глуповатая улыбка, но маленькие прищуренные глазки смотрели цепко и не обещали жертве ничего хорошего при попытке сопротивления.

Великан, которого напарник назвал нехитрым прозвищем — Кумпяк, взялся за свисающую откуда-то из-под потолка цепь, крякнул, подналег, и Ендрек ощутил, что взмывает вверх вместе с прочной рамой. Вскоре он оказался подвешенным горизонтально, лицом вниз над широким деревянным столом, поверхность которого покрывал сложный рисунок. Приглядевшись, медикус сумел разобрать сплетение отрезков и дуг. А когда понял, что именно видит, похолодел еще больше, чем при виде Мары-Смерти.

Как и всякий лужичанин, рожденный через много лет после Северной войны, Ендрек чтил закон о Контрамации, да и к любому волшебству, в сущности, относился с бессознательным подозрением. А столкнуться с запрещенным, подпольным чародейством вот так — нос к носу... Это уже слишком.

На столе была начертана магическая гексаграмма — довольно редко используемый реестровыми чародеями инструмент. Обычно они предпочитали пользоваться одной лишь силой духа, без предварительной подготовки. Но старинные книги сообщали, что вспомогательные рисунки — пентаграммы, гексаграммы и додекаграммы — могли усиливать мощь волшебства в разы, если не в десятки раз.

— Стой, стой, Кумпяк... — Безносый суетливо обежал вокруг стола и помог товарищу закрепить конец цепи на нарочно для этого вбитой в стену скобе. На речных судах, а Ендрек насмотрелся на них немало, путешествуя в Руттердах и обратно, такие называют киповыми планками.

В приоткрытую дверь, стремительно перешагнув порог, ворвался плечистый мужчина в темно-синих штанах, заправленных в высокие кавалерийские сапоги, и распоясанной рубахе, отделанной на вороте и манжетах золотой тесьмой. Глянул, выпятив тяжелую челюсть, на подобострастно согнувшегося Безносого.

— Так годится? — с трепетом в голосе проговорил тюремщик.

— Пойдет, — коротко бросил вошедший, и Безносый с Кумпяком просто расплылись, будто бы услышали обещание щедрой награды. — Все готово?

— Готово, пан чародей, готово...

Ендрек понял, что сбываются самые худшие предположения касательно его дальнейшей участи. Еще чуть-чуть, и он станет непосредственным участником, если не главным действующим лицом какого-то ужасного магического ритуала и останется в живых или нет — зависит только от милости Господа.

Волшебник отвернулся к стене, проверяя выставленные на полках предметы. Очевидно, магические талисманы. Точнее Ендрек сказать не мог, поскольку широкая спина чародея скрывала все надежнее глухого ставня.

«Побойтесь Господа, пан чародей», — хотел выкрикнуть студиозус, но вместо слов из его пересохшего горла вырвалось лишь жалкое блеяние.

Колдун обернулся, раздраженно посмотрел на него, а потом недовольно — на помощников.

— Сей же час поправим, — согнулся в подобострастном поклоне Безносый, а его товарищ-великан без лишних разговором затолкал Ендреку в рот провонявшую пылью, прогорклым жиром да еще пропитанную чем-то непонятным, но исключительно мерзким на вкус. Представив только, чего он наглотается, медикус едва не зашелся в приступе рвоты, но его отвлекло новое действующее лицо — тот самый сероглазый шляхтич с ощутимым великолужичанским выговором, который сопровождал грозинчан ночью в лесу.

Пан Юстын Далонь вошел, остановился посреди комнаты, чуть смущенно огляделся по сторонам.

— Давай, давай, пан, заходи, — басовито прогудел чародей. — Раньше сядешь, раньше выйдешь, как шутят каторжане в Угорских карьерах мраморных.

— Полно тебе, пан Мржек, — вздохнул Далонь. — Судьба королевства в твоих руках, а ты все зубоскалишь...

Мржек!

Ендрек не раз слышал это имя от сотника Войцека Шпары, от Хватана и Грая и справедливо полагал, что подобному зверю в человечьем обличии не место среди добрых жителей Прилужан. Ну, и побаивался, само собой. А тут вдруг угодил палачу в лапы. Живым и накрепко спеленатым...

Видно, Мара таки ошиблась. Подаст она сегодня угол красного платка студиозусу и пойдут они рука об руку в широкие льняные и пшеничные поля, в густые еловые чащобы. Пойдут долгой, плотно утоптанной дорогой и будут шагать, пока не предстанут к престолу Господа...

— Экий ты серьезный, пан Юстын, — хмыкнул Мржек. — Никак боишься?

— Да, я боюсь, — твердо отвечал Далонь. — Но ради великого дела, дела Золотого Пардуса, я смогу задавить свой страх, загнать его глубоко-глубоко...

— Ясно. Можешь не продолжать... — Чем-чем, а учтивостью чародей не отличался. — Все это мне знакомо: «Нам нет числа, сломим силы зла. Да, Жигомонт!» Треп, да и только.

— Да как ты можешь?! — возмутился терновский князь. — Ведь и тебя, пан Мржек, старая власть не баловала!

— Это тебя она не баловала, пан Юстын. А за мной охотилась. По сей день в Уховецке за голову Мржека Сякеры награду отсыпать обещают — две сотни монет серебром. А только веры, что новая власть лучше будет, у меня нет. Ну нет, и все тут! Борюсь я не за Жигомонта, а против Януша. Ненавижу всех князей малолужичанских. Ясно тебе, пан Юстын?

Далонь не нашелся что ответить. Нет, сперва он собирался. Даже воздуха в грудь набрал. Но потом как-то сник, опустил плечи и понурил голову.

— Вижу, ясно, — подвел черту Мржек. — Скидай жупан, пан Юстын, укладывайся. — Он указал приглашающим жестом на стол с намалеванной гексаграммой.

Князь решительно расстегнул богатый жупан из тонкой шерсти с куньей оторочкой, не скрывая брезгливости, сбросил его на руки подоспевшему Безносому. Оперся ладонью о толстые дубовые доски и вскарабкался на стол.

— Укладывайся, укладывайся, пан Юстын, — продолжал руководить чародей. — Не бойся ничего. Хоть твоя жизнь и в моих руках, но я-то на стороне Золотого Пардуса... пока что... — Мржек зловеще улыбнулся. — Ложись под этим хлюпиком, как договаривались. Лицо в лицо, руки под руки... Чтоб ни капли крови не пропало.

Услышав про кровь, Ендрек напрягся, попытался вырваться из стягивающих его тело ремней. С таким же успехом можно было пытаться приподнять, подперев плечом, замок. Только в глазах потемнело да голова закружилась. И то не понять — от натуги или от страха.

— Готов, пан Юстын? — Мржек занял место в ногах раскинувшегося на столешнице крестом князя. — Тогда начнем, пожалуй. Давай, Грасьян.

Безносый, у которого вдруг обнаружилось красивое и даже изысканное имя, принялся расставлять по углам гексаграммы те самые предметы, чью исправность проверял совсем недавно чародей. Брусок серого, слабо поблескивающего металла; широкая чаша из желтой глины, наполненная водой; круглый сосуд с узким длинным горлышком — работа зейцльбержских стеклодувов; черная, рассыпчатая земля в платке из отбеленного полотна; плошка с земляным маслом, которое после того, как Безносый высек искру, загорелось красным, слегка коптящим пламенем. Последней легла неструганная деревяшка, похожая больше всего на выкопанный в лесу корешок.

Мржек последний раз оглядел приготовления и поднял обе руки вверх, призывая к тишине.

Кумпяк застыл, положив ладонь на цепь, что удерживала раму с распятым Ендреком, а Грасьян занял место в изголовье пана Юстына — прямо напротив Мржека, глаза в глаза. В руках безносый держал широкий, плавно изогнутый нож с глубоким кровостоком и последние слова чародея не оставляли места для сомнений в его предназначении.

Колдун закрыл глаза и запел, не разжимая губ. Голос его напоминал низкое, басовитое гудение шмеля на лугу канюшины. Он то становился громче, то стихал до предела слышимости. Постепенно в ритме чародейской мелодии заплясал красный огонь в плошке, замерцал металлический брусок (а может, он только отражал подвижные язычки пламени), пошла рябью вода в чаше.

Ендрек ощутил, как начали покалывать кончики пальцев, словно руку во сне отлежал, а теперь кровь возвращается в самые тоненькие сосуды. Дальше — больше. Покалывание распространилось по предплечьям и достигло локтей. После — ключиц. Волны холодка — не противного, а напротив, даже бодрящего, закружились в животе и под грудиной. Еще немного, и колдовской жар охватил студиозуса целиком.

Что делал Мржек?

Об этом Ендрек мог лишь догадываться.

Скорее всего, он собирал энергию стихий — расставленные по углам гексаграммы предметы, видимо, играли роль точек концентрации магических сил, — и вливал ее в парня. Насыщал его кровь магией, как рапа насыщается солью, до предела, под завязку, с тем, чтобы выплеснуть их — и кровь, и силу волшебства — на замершего и, похоже, переставшего даже дышать, пана Юстына.

Медикус уже не помышлял о сопротивлении. Его тело само собой вошло в ритм завораживающей мелодии, выпеваемой Мржеком. Пульс стучал в висках церковным перезвоном колоколов...

Или этот шум и звон доносятся снаружи, из-за закрытой двери?

— Грасьян! Давай!!! — резкий окрик Мржека вмиг разрушил очарование волшбы.

Безносый замахнулся ножом. Ендрек хотел зажмуриться, но не успел.

С треском, с грохотом вылетела тяжелая дверь. Ударила краем чародея по колену. Он зарычал, как разбуженный среди зимней спячки медведь, и отпрыгнул в угол.

А в свободный дверной проем кубарем вкатился человек. Свет масляных ламп отразился от нашитых на кожаный жак стальных блях. Из-под низко надвинутой на глаза шапки виднелся лишь крючковатый нос и седой чуб. Еще лежа на полу, нападающий широко размахнулся тяжелым трехгранным мечом и быть бы колдуну без обеих ног, если бы он оставался на прежнем месте.

— Мрыжек? Сука! — заорал человек с мечом, и Ендрек к своему удивлению узнал голос дядьки Хмыза.

Чародей если и удивился, то не подал виду. С его ладони сорвался огненный шар размером с кулак и ожег успевшему все же отпрянуть гусару плечо.

— Закончи, Грасьян! — выкрикнул Мржек, сводя пальцы рук перед грудью.

Следом за Хмызом, в высоком прыжке в комнате очутился сам пан Войцек Шпара.

Взмах острой сабли, и Безносый, выронив нож, захрипел, задергался и, зажимая разрубленное почти до позвонков горло, повалился на пана Юстына.

Терновский князь завизжал, словно его обдали кипящим маслом и выгнулся на столе, упираясь в доски затылком и пятками. Раньше студиозус видел такое только у припадочных.

Колдун зарычал, сцепив до хруста зубы, и Ендрек понял, что сейчас на его спасителей обрушится какое-то ужасное колдовство. И тогда хорошо, если останется в живых один лишь разбушевавшийся чародей.

Видно, о том же подумал и Меченый. Следующий удар он предназначил волшебнику.

Мржеку пришлось уклоняться.

— Кумпяк!

С этим криком чародей пригнул голову и отступил еще дальше — в затемненный угол, куда не доставали отблески светильников.

Когда, в какой миг на помощь Войцеку пришли Хватан и пан Юржик, Ендрек не заметил.

Безоружный верзила заслонился тяжелой лавкой от удара порубежника. Отмахнулся, словно держал в руках легкий кол из плетня, и выбил саблю из рук пана Бутли.

В воздухе стоял смрад паленой кожи, острый запах свежепролитой крови и чад земляного масла.

На столе бился в судорогах Юстын Далонь, а рядом, вцепившись скользкими от крови пальцами в угол стола, испускал последний дух Грасьян.

— Мржек! Убью!!! — Из-под мелькающей сабли пана Войцека летели щепки.

Кумпяк медленно отступал, прикрываясь скамьей.

Пан Юржик нагнулся, поднял саблю и схватил Хмыза за полу куртки:

— Скорее, отцепляй его.

— Пригнись, сотник!!!

Гапей-Тыковка поднес к плечу приклад арбалета.

Меченый упал на одно колено.

Щелкнула тетива, и бельт с глухим чпоканьем вошел Кумпяку в глаз.

Пан Войцек прыгнул с корточек, распрямляясь не хуже той же тетивы, и в полете пнул чародейского подручного в середину груди.

— Где? Где Мржек?!! — достиг ушей Ендрека его исполненный разочарования крик.

— Ушел... Вот сука такая... — протянул Гапей, прилаживая к арбалету «козью ногу».

Студиозус увидел, как пан Юржик вцепился в край его рамы двумя руками и, упершись в край стола, качнул ее на себя.

Хмыз с громким «хэканьем» обрушил кончар на примотанную цепь.

— Что ж ты творишь, балбес! — Бутля не устоял на ногах, когда освобожденная рама вместе с привязанным Ендреком навалилась на него сверху.

Они рухнули разом.

Студиозус близко-близко различил выпученные глаза шляхтича и распяленный криком рот:

— А, растудыть твою, Хмыз!

— Быстрее! — это уже голос сотника.

Сильные руки, кажется, это были Хватан и Хмыз, подняли раму.

Стонущий пан Юржик перевернулся на живот.

С веселым вжиканьем сабля Хватана перерубила связывающие медикуса ремни.

— Учись, студиозус, дрын мене в коленку!

Ендрек не успел ни поблагодарить, ни даже оглядеться. Его подхватили под руки и потащили по полутемным коридорам. Где-то в стороне слышалось звяканье железа о железо.

— Не печалься, пан сотник, — обернулся Хватан к прикрывавшему отход Войцеку. — Кто ж знал про дверь потайную?

— Ничего, я его еще достану...

— Сзади!!! — Снова щелкнул арбалет Тыковки.

— Скорей, скорей, вражина... — Пан Юржик, прихрамывая, подгонял Хмыза, волокущего Ендрека.

— Ты того... извиняй... — пробурчал гусар в седые усы.

— Быстрее, лежебоки! — Меченый немного приотстал. Туда же кинулся и Хватан. Послышался звон клинков и хрип.

— Живее давай, — зудел, словно назойливый овод, пан Бутля. — Живее!

— Эх, будь что будет... — Хмыз немного присел, подхватил студиозуса на плечи. Как мешок с редькой. Ендрек уткнулся носом в прожженную дыру на жаке, закашлялся и попытался отвернуться. — Лежи, лежи, олух...

— Спасибо, — через кашель смог выдавить парень.

— Не за что, — неласково буркнул в ответ гусар. — Ты на что рассчитывал? Порубежники своих не бросают!

Внезапно коридоры кончились. В лицо дохнул свежий ночной ветерок. Ендрек охнул и потерял сознание.

Глава пятая,

из которой читатель узнает, что красть коней нехорошо и эта привычка может привести к плачевным результатам, а лгать толпе и перевирать правду в Сенате — занятие очень даже полезное и существенно повышает шансы претендента на трон.

Трясло безбожно.

Ендрек открыл глаза и увидел над собой синее, как цветущее поле льна, небо. Редкие облачка бежали в вышине, подгоняемые ветром. Одно похоже на толстого, неуклюжего медвежонка, а второе на худющего, поджарого пса из тех, которые один на один не боятся матерого волка. Пес гнался за медвежонком и должен был вот-вот его настичь. И тогда зверенышу явно не поздоровится.