Чтение 10–й страницы книги ~Эльфред. Юность короля~

— Кричали громко, а я как раз был на лестнице. За пологом.

— Хитрец!

— Может, и так. Вульфтрит, конечно, дура набитая, но она знает — если мужика долго бить в одну точку, рано или поздно он сдастся. Она Этельреду уже пять лет твердит, что ты метишь на его место. И, кажется, смогла убедить. В тот раз у них как раз шел разговор о том, чтоб отдать тебе Беарроксцир. Кажется, Вульфтрит лелеет надежду, что там ты и останешься.

Лицо Эльфреда не дрогнуло. Казалось, все сказанное Алардом его не взволновало — лишь позабавило. Он откинулся назад, на локте, и, с удовольствием улыбаясь, смотрел на старика, будто тот рассказывал ему преинтереснейшую байку. Что творилось у него на душе, что он думал о брате и, тем более, его благоверной — один Бог знает. Элдормен от всей души порадовался, что его воспитанник так великолепно держит себя в руках.

— Если я погибну, старик, присмотри за моей женой и сыном. Жена, кстати, опять непраздна. Смотри, я тебе своих детей поручаю, не подведи меня.

— Стыдно так говорить. Я тебя во много раз старше, и чтоб я тебя пережил?

— Бывает всякое. Брат обещал, что отдаст мне владение, если покажу себя в бою. Могу ведь и не показать. Но даже если будет так, что я получу себе эту потрепанную и разоренную область, можешь быть уверен, ни одной крупинки золота из податей мой братец не получит до тех пор, пока Беркшир не зацветет, пока граница не будет заперта десятками крепостей, и пока датчане на этих землях не переведутся.

— Но тогда, Эльфред, боюсь, твой брат вообще никогда не будет получать с Беарроксцира податей.

— Тем лучше. Мне больше останется. А старушке Вульфтрит придется брать фунты на новые платья где-нибудь в другом месте.

Алард похихикал. Он не слишком-то любил жену своего короля.

— Жирная заносчивая дура, — ворчал он, имея в виду Вульфтрит.

Эльфред только покатывался со смеху.

— Не так громко, — рекомендовал он. — Братцу моему может не понравиться подобное суждение о его жене.

— Да и твой брат не умнее, — продолжал Алард. — Ему жену пороть надо, чтоб знала свое место. А он ей потворствует.

— Алард…

— Не хочет связываться. Известно, к чему это приводит.

— К чему? — заинтересовался Эльфред.

Старик-элдормен долго ворчал, что подобные истории надо бы знать, и молодому принцу поздновато учиться, но раз уж он не нашел времени на такое важное дело раньше, то пусть он слушает историю короля Оффы и его дочери Эадбурги.

Эльфред отлично знал историю их обоих, но перебивать своего элдормена не стал. Тот отлично умел рассказывать, и самая скучная повесть в его изложении звучала, как увлекательная баллада о древних героях, совершавших подвиги перед каждым обедом.

Оффа был королем Мерсии. Правил он давно, хотя, как выразился Алард, если сравнивать прошедшие годы с тем сроком, который миновал со дня сотворения мира, то покажется, будто это было вчера. Оффа был суровый король, правил железной рукой, а от тех, с кем не мог справиться оружием, отгораживался цепью крепостей. У него была дочь — Эадбурга. Поговаривали, будто красивее ее не было во всей Британии… Тут Алард фыркнул и пустился в длинное рассуждение о том, что уж кому-кому, а ему нравятся женщины полные, синеглазые, длиннокосые… Эльфред нетерпеливо заелозил на месте, но прерывать старика не стал и на этот раз.

Эадбурга стала женой тогдашнего короля Уэссекса, Беортрика. Она владела всеми искусствами, которые позволяют женщине добиться расположения мужчины, и вскоре настолько подчинила мужчину своей власти, что он позволил ей управлять королевством в свое отсутствие. А если учесть, что почти все время Беортрик воевал, то фактически получилось, что правила государством его жена. Онаприняла титул королевы, и стала первой королевой Британии.

А правила она по-женски.

— Если баба берет в свои руки власть, то становится настоящим чудовищем, — сказал Алард. — Таким чудовищем, что мужику и не снится. Только Бог знает, сколько в злобной бабе коварства и жестокости. Нет-нет, я не говорю, как некоторые наши монахи, что баба — сосуд зла. Но если в бабу вселился дьявол, как это было с Эадбургой, такую только убивать. Больше ничего ты с ней не сделаешь.

Эадбурга разгулялась очень скоро. Она пускала в ход все, что только могла — лесть, ложь, клевету и наветы, она обольщала одних, чтоб их руками избавляться от других, а потом делала так, чтоб гибли ее любовники. Она убеждала короля отталкивать от себя самых преданных людей, если они не нравились королеве, и король делал так, как говорила ему королева.

Алард продолжал говорить, колдуя над котлом, где кипела жидкая каша с мясом. Саксы постепенно просыпались, и самые любопытные стягивались поближе к костру. Занимательные истории любили все, и некоторые даже готовы были пожертвовать оставшимися минутами отдыха ради того, чтоб не пропустить ни одной подробности. Тем более, что эрлы все равно больше не дадут спать, а котел с похлебкой пах так занимательно…

— Странно, что доблестный король позволял какой-то женщине, пусть даже и своей жене, указывать ему, как поступать, — сказал один.

— Я объяснял уже, чем опасны слишком умные женщины, которые не желают выполнять обязанности, возложенные на них самим Господом. Они опасны тем, что умеют сбивать мужчин с толку.

— Как королева нашего короля, — пробормотал самый молодой.

— Она не королева! — рявкнул Алард. — И если не желаешь слушать, то катись отсюда, сопляк!

— Молчу, молчу, — пообещал тот, и вокруг воцарилась относительная тишина.

Старик продолжал. Он рассказывал, как Эадбурга поссорила мужа с его братом, и чем это закончилось, и как она убедила Беортрика прогнать своего сенешаля, из-за чего была проиграна битва близ Аква Сулис. Рассказал он и о тех случаях, когда королеве не удавалось убедить своего мужа удалить неугодного ей человека. Тогда она пускала в ход самое страшное — яд.

— Так она поступила и с Эоффой, воспитанником Беортрика, сыном его побратима. Она невзлюбила Эоффу за то, что тот не поддавался ее чарам и порой рассказывал королю о тех поступках королевы, которые она предпочла бы скрыть от супруга. Например, то, что Эадбурга время от времени заводила себе любовников.

— И что же король?

— Ему бы следовало постричь жену в монастырь.

— Какой монастырь? Какому монастырю нужна такая смутьянка? Ей надо было голову снести.

— Тихо! — гаркнул Алард. — Не сметь меня перебивать! Тем, кто хочет поболтать, стоит пойти на берег Темзы и помочь монахам постирать бинты. Ну, желающие есть?

Старику ответило молчание, и он с угрюмым, но довольным выражением лица продолжил рассказ.

Эадбурга сочла, что Эоффа опасен для нее. Этот юноша был единственным человеком, к которому Беортрик прислушивался, невзирая на недовольств и даже клевету супруги. Королева решила, что единственный путь — отравить юношу. По ее приказу был испечен медовый пирог, в который подмешали какой-то затейливый яд, убивающий немедленно.

Но женщина не приняла во внимание любовь, которую испытывал к воспитаннику король. Эоффа всегда ел за столом правителя, и любой едой, будь то мясо или похлебка, они обычно угощались из одной миски. Так же произошло и с пирогом. Эадбурга понимала — если Эоффа узнает, что лакомство прислано от нее, то не станет есть, потому приказала, чтоб слуга подал пирог после обеда, будто это обычное сладкое блюдо, приготовленное в поварне. А юноша взял и поделился лакомствам с королем.

Королева не желала гибели мужу, но так уж получилось. С того мига, как глаза Беортрика закрылись навсегда, ей пришлось спешно бежать из Королевства, поскольку уэссекцы пылали ненавистью к ней и мечтали отомстить. К тому времени Король Оффа уже умер, и, поскольку в Мерсии Эадбургу никто не ждал, она отправилась за море со всеми своими богатствами, и вскоре прибыла ко двору Карла Великого.

Она и там норовила вести себя, будто владычица и, преподнеся королю богатые дары, предложила заключить брачный союз. Она держалась так, будто за ее спиной была целая армия и богатейшее королевство, надеясь, что Карл не знает, как торопливо ей пришлось бежать из Уэссекса, где жизнь ее висела на волоске. Но король не зря звался Великим. Он всегда побеждал опасных врагов, и не только силой своего меча, но и силой своей мудрости. Конечно, он знал цену этой опасной женщине.

Карл улыбнулся Эадбурге и спросил, за кого же — за самого короля или за его сына и наследника, она хотела бы выйти замуж. На что бывшая королева быстро ответила, что предпочла бы мужчину помоложе, чем Карл, который тогда уже был в годах.

— Я считаю, — продолжил Алард, — что женщина прекрасно понимала — Карлом она править не сможет. Этот мужчина ей был не по зубам. Со своими женами он расправлялся быстро и легко, достаточно лишь вспомнить Химелтруду, мать его непокорного первого сына, Пиппина, или Эрменгарту, которую он постриг в монахини. Она думала, что сын Карла окажется более покладистым.

Король нисколько не оскорбился такому ответу, он лишь улыбнулся и сказал: «Если бы ты выбрала меня, то получила бы и моего сына, но так как ты выбрала моего сына, то не получишь ни его, ни меня». И заточил мерзавку в монастырь. А уж когда она и там не оставила своего беспутного образа жизни — говорят, спала со множеством мужчин и даже этого не скрывала, король приказал выгнать ее из монастыря и лишить всех доходов. Она умерла, побираясь. Так ей и надо, бесстыжей отравительнице.

— Точно, — согласился один из приближенных Эльфреда, молодой воин по имени Эгберт. — Слушай, Алард, неужто Карл и в самом деле женился бы на ней, выбери она его?

Может, и женился бы, но уж наверняка в первую же ночь вожжами научил бы себя вести. У него с женщинами разговор был короткий. Правильный был мужчина, сильный.

— Валлийцы, валлийцы! — закричали с другого конца лагеря.

Эльфред вскочил, вместе с ним поднялись и его люди. Впрочем, и остальные саксы уже ждали на ногах. Все хотели видеть, велико ли подкрепление. Принц разглядел Этельреда, стоящего рядом с королевским шатром, который он делил с Бургредом, и, поколебавшись, направился к брату. Перед младшим сыном покойного короля Этельвольфа уважительно расступались. На дальнем конце прогалины, выбранной для лагеря, показались всадники — они вели своих коней легким галопом и следовали по трое в ряд. Их нарамники были сшиты из полос ткани цветов дифедского короля, так что ошибиться здесь было невозможно. Эльфред покосился на старшего брата — на лице того сияла неожиданная, очень спокойная улыбка.

Правда, улыбки хватило ненадолго. Сперва ее сменило недоумение, а потом и испуг. Строй конников, неторопливо появлявшихся из леса, иссяк подозрительно быстро, и, охваченный тревогой и непониманием, Этельред даже сделал несколько шагов навстречу новоприбывшим, которых, судя по знакам, вел даже не эрл, а лишь тан. Подъехав поближе, он остановил коня, легко соскочил на землю, хоть и был грузен, и снял шлем. Из-под подшлемника рассыпались густые темно-русые волосы.

— Мое приветствие, король Этельред, — сказал он на валлийском языке. — Прости, я не говорю на твоем наречии. Хотя и понимаю его.

— Я тоже понимаю валлийский, — нетерпеливо ответил король. — Ты — человек Родри Маура?

— Я служу его сыну, Каделу.

— Сколько с тобой воинов?

— Полторы сотни конников, король.

— Когда прибудут остальные?

Валлиец пожал плечами.

— Остальных не будет, король. Мой владыка ведет войну с датчанами в Дифеде, и он не может прислать тебе больше, чем прислал.

Эльфред покосился на старшего брата. Тот был смертельно бледен.

Глава 10

Принц нашел брата в шатре, где Этельред сидел на груде шкур, наваленных на аккуратно положенные жерди, и натирал шлифовальным камнем свой меч. Клинок был широкий, толстый, с двумя параллельными полосами дола. Им размахивал еще отец Этельвольфа, король Уэссекский Эгберт, а до него — отец и дед. Несмотря на древность, меч прекрасно сохранился, он почти совсем не «похудел». По преданию, меч принадлежал легендарному прародителю рода уэссекских королей, и кузнец, ковавший клинок для молодого правителя, вложил в навершие клинка таинственный камень, заговоренный десятком колдунов на удачу. Неизвестно, было ли это правдой, но меч приносил своим владельцам ровно столько же удачи, сколько и все остальные мечи.

Король полировал клинок с такой яростью, словно собирался проверить, в самом ли деле в металл что-то вложено. Этельред всегда сам ухаживал за своим оружием, сам катал в бочонке с песком свою кольчугу, когда на ней появлялись рыжевато-бурые пятнышки, сам приводил в порядок шлем, если возникала такая необходимость. Он владел и кузнечным делом, и немного — шорным, сапоги он тоже шил сам. Впрочем, этим занималось большинство знати.

Этельред посмотрел на брата с раздражением, но Эльфред, который не так уж плохо знал старшего родственника, легко догадался, что раздражение адресовано вовсе не ему. Скорее всего, оно было направлено на недосягаемого Родри Маура.

— И это можно считать исполнением договора, так, что ли? — зарычал Этельред. Ему мешали волосы, падающие на лоб. Он наклонился над мечом и осмотрел его от кончика до гарды.

— Что ты разоряешься? — спросил Эльфред. — Я же не Родри.

— А что мне, интересно, теперь делать?

— Придумывать какую-нибудь хитрость. И потом, сто пятьдесят хороших конников — обрати взимание, они все в доспехах, кое у кого кожаные рубахи укреплены металлом, шлемы почти у всех, оружие в исправности — тоже не ерунда какая-нибудь. Такие отряды делают победу. Оставь их в засаде, и они под шумок могут обойти врага с тыла. То-то будет весело.

— Тебе весело, — пробормотал он заметно мягче. — Что мне делать с этим валлийцем Оуэном? Я рассчитывал на большее.

— Ты же слышал. Датчане напали не только на нас, но и на Дифед. Ассер говорил мне, что они отхватили чуть ли не треть Дифеда. Все не так безоблачно, как тебе казалось.

— Откуда об этом знать Ассеру?

— В той части Дифеда, которую захватили датчане, находился монастырь святого Давида, тот самый, в котором прежде жил Ассер. Разумеется, он знает, что там происходит.

— Похоже, вместо гонцов при дворе лучше держать пару десятков монахов, — пробормотал Этельред. — Они всегда все знают.

— Дороже обойдется, — легкомысленно ответил Эльфред. Он присел возле низенького стола и без церемоний налил себе из грубого толстостенного кувшина. Отхлебнул и поморщился. — Кислятина. Я думал, пиво.

— Откуда в этих краях пиво? Нашли только сидр. Будь доволен хоть этим… Ну, что мы будем делать? Что скажешь, братец? Покажи, чему ты успел научиться.

Принц, не торопясь, допил сидр. Поставил кубок на место.

— Я успел усвоить, что врагу нельзя давать время на то, чтоб придумать какую-нибудь каверзу. Надо начать его дубасить прежде, чем он успеет опомниться. Я вот что имею в виду — нельзя сидеть здесь и ждать, когда у норманнов до нас дойдут руки. Надо выступать им навстречу и атаковать.

— Теми силами, которые у нас есть?

— У нас с ними почти равные силы.

— Если бы были равные силы, мы бы победили три дня назад!

— Когда силы равны, в дело вступает куча разных мелочей.

— Ладно, умник. Где ты предлагаешь искать датчан и нападать на них?

— Разве я — король? — удивился Эльфред. — Разве у меня есть свои лазутчики? Это же ты посылаешь своих людей разведывать, что происходит вокруг.

— Верно. Датчане сейчас стоят у Эсцедуна16, на возвышенности. Что теперь скажешь?

— Атаковать, конечно.

— Атаковать? Ты слышал — они на возвышенности. Они в более выгодном положении.

— Ну, так и что? Не воевать? Они захватили Эсцедун, а рядом — Моховой холм и дорога на Портсмут. Значит, у них в руках Лондиний, а оттуда отличные дороги ведут на Солсбери и дальше на Дорчестер и в Экзетер, а также в Кентербери и Дувр. По этим дорогам враг без труда сможет добраться до нашего замка в считанные дни. Лондиний надо отбивать, а если датчане укрепятся там, так их уже будет не выкурить. К тому же, в Эсцедуне их с тыла не защищает никакой особой твердыни. Что там за замок — валы да бревенчатые стены. Войско можно будет обойти и ударить в тыл если не всем силам, то хотя бы одним валлийцам.

— Здорово придумано — беречь валлийцев от схватки.

— Ты спросил мое мнение — я ответил. Можешь спросить мнение эрлов — они скажут то же самое.

Этельред вложил меч в ножны и спрятал в мешочек у пояса точильный камень. Теперь он уже не казался таким раздраженным и убитым, как вначале разговора.

— Иди и поднимай своих людей. И смотри, чтоб они так же верили в победу, как ты, слышишь?

— Сделаю.

— Выступаем через час. Отправляйся.

Эльфред кивнул и поспешил выбраться из низенького шатра, где под ветром хлопало плохо прилаженное промасленное полотнище. Ему впервые удалось убедить брата в своей правоте — это кое-чего стоило.

Его воины были не в восторге от сообщения о всеобщем сборе, но привычка к повиновению подняла всех на ноги. Молодые саксы из отряда Эльфреда принялись сворачивать вещи, кто-то бросился за лошадьми, Алард торопливо пихал в огромный котел три имеющиеся у него миски и все, что еще могло поместиться в эту емкость. Зачем занимать лишнее место.

Глядя на них, зашевелился весь лагерь. Остальные поднимались медленнее, ленивее, но постепенно втянулись в единый ритм, и стало нелепо валяться или тянуть со сборами. Как можно лентяйничать, если вокруг все трудятся? К тому же есть опасность отстать от армии. В области, где хозяйничают датчане, а заодно и банды местных разбойников (а датские набеги многих крестьян оставляют без средств к существованию и до следующего лета превращают в бандитов), это просто смертельно.

Было за полдень, когда армия поднялась и направилась к Эсцедуну. Ассер ехал рядом с Эльфредом и рассказывал ему, что по-латыни Эсцедун называется Mons fraxini, или же Осиновая Гора, а Лондиний или Лондиниум, уж как произнести, небольшой городишко, больше похожий на селенье, спрятанное в старых развалинах, при римлянах был довольно большим и богатым городом. А все потому, что через Лондиний тогда проходили все легионы, а обратно шли подати — в самый Рим.

— Я был в Риме, — сказал Эльфред.

Монах взглянул на него с нескрываемой завистью.

— Я мечтаю взглянуть на Вечный Город и припасть к стопам папы.

Принц не слишком почтительно фыркнул.

— Этот город больше смахивает на вечное кладбище. Огромные поля развалин, все порушено, во многих домах живут только совы и одичавшие псы. Для папы выстроен дворец, да вокруг немного богатых домов, большинство из которых возведены на старых фундаментах. А остальное — хижины и хижины. Да многие живут в старых домах римлян, в тех, что сохранились лучше.

— Конечно, этот город нуждается в заботе и трудах. Но я все равно хотел бы на него взглянуть. Скажи, принц, ты видел папу?

— Видел. Но я плохо помню. Потом мне рассказывали, будто бы он короновал меня властителем Британии. Не очень понимаю, зачем он это сделал ведь тогда жив был наш с Этельредом отец. Он носил корону. И хоть он был куда могущественнее чем мой старший брат — владел и Кентом, и Суссексом, и Эссексом — но все же королем Британии его не назовешь.

— Папа благословил тебя на то, чтоб стать таким же могучим владыкой, как Артур.

— Это легенды, Ассер. Король Артур был всего лишь верховным королем над королями британских областей, но власти у него было не так уж и много. Хотя, конечно, побольше, чем у короля Уэссекса, — Эльфред задумался. — Хорошо было бы подчинить себе хотя бы те земли, которые повиновались моему отцу. И Мерсию заодно. Чтоб королевство могло противостоять врагу, угрожающему извне, оно должно быть большим и могучим… Да только я никогда не буду королем. Этельред еще молод, и у него трое детей.

— Все смертны, принц.

— Да, и я в том числе. И не буду я желать смерти брату. Пусть лучше он ломает голову над королевскими проблемами.

До Эсцедуна добирались почти до вечера. Лазутчики сообщили королю, что датчане совсем близко, и Этельред приказал войску отдыхать. Никто не нападает на врага ночью, никто не кидается в схватку прямо с марша. Большинство саксов, особенно те, кому приходилось поспешать за конниками, держась за стремя, устали, и теперь им непременно требовалось хоть три-четыре часа сна.

— Все поднимутся еще до восхода! — зловеще предупредил король, и те, кто его слышал, поспешили улечься где попало, лишь бы вздремнуть.

А за спиной укладывающегося на пару веток лапника и седло Эльфреда ворчал Алард:

— И мне, конечно, вставать ни свет, ни заря, чтоб вас, прохвостов, успеть накормить завтраком.

— Конечно, — зевнув и засыпая, пробормотал принц. — Как же мы будем драться, если ты нас не накормишь? Не дури.

Что в ответ ворчал старик, младший брат уэссекского короля уже не слышал. Под веками его разлилось бесцветие, и сознание окунулось в глубины, тайн которых смертным не дано знать. Даже во сне Эльфред помнил, что спать ему осталось совсем немного, что нужно набрать как можно больше сил и не растерять ни минуточки. Он спал и думал о том, выспится ли, и тяжело ли будет утром отрывать от седла дурную с недосыпа голову. Реальность оборачивалась сном, а сон — реальностью.

Утром ему было не до завтрака. Он отмахивался отАларда, пытавшегося его растолкать, и в ответ ни злое предупреждение: «Смотри, останешься без еды!» послал его к черту.

— До чего ж ты обнаглел, принц, — проворчал старик и наклонился над своим эрлом и одновременно питомцем. Тот спал.

Правда, меньше, чем через двадцать минут он проснулся, словно от толчка, вскочил на ноги, и, обведя присутствующих дурным взглядом, вытащил из-под себя подкольчужник, расстелил его на лапнике, потому что тот был очень мягким и плохо промокал, и принялся натягивать на себя. Следом из сумки, из промасленного льняного полотна появилась кольчуга и шлем. На торопливо опустошаемый котелок каши принц не обратил ни малейшего внимания. Его равнодушие к своей стряпне Алард воспринял, как личную обиду.

— Смотри, и вечером без ужина оставлю, — сердито сказал он Эльфреду.

— Поужинаю у брата, за праздничным столом, — невозмутимо ответил тот. — На тебе, Алард, свет клином не сошелся.

— Праздник-то по какому случаю? — проворчал тот.

— Глупый вопрос. По случаю победы, конечно.

— А ты думаешь, мы победим? — вдруг спросил один из молодых парней — тот, что старательно облизывал ложку, прежде чем убрать ее за голенище сапога.

Эльфред покосился на него с неудовольствием.

— Как, интересно, может быть иначе? — осведомился он. — Разумеется, мы победим.

Лишь рассеянный бы не заметил, насколько слова младшего брата короля приободрили воинов. Впрочем, они были не склонны задумываться, что да как произойдет. Встретиться бы с врагом, да покрепче упереться ногами в землю — и ладно. Задумавшегося убивают первым. Но о победе слышать приятно — ведь говорил принц, младший брат короля. Уж он знает.

До Эсцедуна осталось меньше мили ходу.

— Датчане, конечно, догадываются, что мы здесь, — переговаривались молодые саксы, еще слишком жизнерадостные, чтобы дремать в седле или на марше, если за ближайшим холмом, возможно, ждет настоящая смерть.

— Само собой, знают. Как не знать, — ворчливо отвечали бывалые солдаты, которые так часто рисковали своими жизнями, что почти разучились бояться. Война стала для них привычной работой.

Эльфред ехал впереди своего отряда и поеживался. Январь выдался холодным, а на воине, готовом к битве, как это водится, был только подкольчужник, стянутый ремнями поверх рубашки, да кольчуга. Если б дело было на марше, можно было б закутаться в плащ, но перед боем плащи никто не надевает. В любой момент из-за холма вывернут враги, а руки с оружием вполне могут запутаться в ткани. А уж о том, что придется тащить на плечах лишнюю тяжесть, и говорить не надо. Так что оставалось дрожать и благодарить Бога, что с неба не сыплет дождь.

Под копытами лошадей и под подошвами раскисших в жидкой грязи сапог сочно хлюпало. Эсцедун развернулся перед глазами головного отряда так внезапно, наверное, лишь оттого, что невыспавшимся и продрогшим воинам не хотелось ни смотреть, ни слушать. Просто Эльфред поднял глаза и увидел старую бревенчатую усадьбу, которую разоряли так часто, что никто уже и не помнил, кому она принадлежит. Перед усадьбой расстилалось поле, кое-где испятнанное снегом и вооруженными воинами. Надо сказать, воинов было куда больше, чем снега.

Принц узнал датчан сразу, даже прежде, чем разглядел два-три тканых стяга с грубым изображением ворона. Норманны расположились двумя почти равными отрядами. Издалека казалось, будто их не так уж и много, но, оценив на глаз, младший брат короля приуныл. Он еще раз оценил расстановку вражеского войска и оглянулся. За его спиной теснились продрогшие воины. Ничего. В схватке согреются.

— Что это они? — подъехав поближе к брату, сурово спросил Этельред.

Брат воззрился на него с удивлением.

— В смысле?

— Странно стоят.

— Похоже, датчане решили разбиться на две равные половины. Может, оттого, что вот те кусты посреди поля мешают идти вперед единым строем?

Король, нахмурившись, оглядел все огромное поле и старую постройку позади датчан. Северные головорезы терпеливо ждали врага. А в середине поля действительно темнели кусты. Они занимали не такое уж большое пространство, но там, где кусты, обычно выемка, полная воды или грязи, в ней легко завязнуть. К тому же…

Эльфред присмотрелся.

— Это терновник, — сказал он и поежился.

— Ладно, — сказал король. — Датчане не дураки. Мы поступим так же. Дели войско на две равные части, Эльфред. Одну половину поведу я, вторую — ты. Поскольку Бургред вернулся в Мерсию, то кроме тебя некому. Свою половину я поведу навстречу левой половине вражеского войска, а ты отправляйся направо. Эй, ставьте мне шатер! — крикнул он слугам.

Те замельтешили. А принц, повернувшись к брату, лишь разинул рот.

— Братец, ты что, с дуба рухнул? Какой шатер?

Глаза Этельреда опасно сузились, и он стал похож на разъяренного волка.

— Тебе следовало бы следить за своим языком, братец, — проговорил он едва слышно, так что его слова мог разобрать только Эльфред. — Марш выполнять приказ. А потом будь любезен вернуться сюда и присутствовать на мессе, которую священник сейчас отслужит в моем шатре, как все добрые христиане.

— По-твоему, датчане будут ждать, пока ты намолишься? Им нельзя позволить атаковать первыми, они в более выгодном положении. Они на возвышенности.

— Бог не пошлет нам победы, если мы не вознесем ему хвалы.

— Вполне можно будет отслужить мессу после победы.

— Если не будет мессы, не будет и победы.

— Да тебя прихватят прямо в твоем шатре и изрубят!

— Молчать! — Этельред побагровел от ярости. — Отправляйся выполнять приказы и даже не думай, что когда-нибудь сможешь указывать мне, как и что делать.