– О чем ты, Андрей Васильевич? – не понял царь.
– О супруге твоей, Анастасии. Все знают, по Божьему промыслу стала она твоей супругой, половинкой твоего сердца, любовью твоей единственной. Пять лет тому наведена была на твою семью порча смертная. Тебя я, как помнишь, от нее отчитал. С Анастасией обряда полноценного не получилось. Кто же меня к царице подпустит? Дозволь заговор от колдовства, князем Старицким и слугами его наведенного, сотворить, и она исцелится. – О том, что одним из соучастников смертоносного чародейства был Алексей Адашев, князь при Данииле благоразумно промолчал.
– Ох, княже, как же тебя земля носит? – покачал головой Иоанн Васильевич. – Завсегда ты в час такой попадаешь, когда душа вот-вот сдаться готова. Господь посылает нам испытания, дабы крепость веры нашей проверить. Диявол же по его попущению соблазны творит, чтобы сердце наше смутить и душу от света и Бога к мраку и безверию направить. Нет, Андрей Васильевич, и в сей час не сдамся я на посулы твои. Да, больна драгоценная моя Настенька. Но своей и ее души я тебе, кудесник бесовской, не отдам. На молитвы и милость Господа полагаться станем. Коли спасаться, так токмо Его благоволением, и никак иначе.
– Я всего лишь хотел помочь, государь. Я желаю добра.
– Когда диявол сокровища земные в обмен на душу предлагает, сие тоже добром кажется. Покуда из мира земного в царствие вечности не попадешь. – Иоанн покосился на Зверева черным недобрым взглядом, перекрестился. – Но Господь, хоть и всесилен, диявола не истребляет. Вестимо, нужен ему зачем-то. Видать, как раз для испытания веры в людях православных – как ты раз за разом мою веру пробуешь посулами чародейскими. На все воля Господня, и карать тебя за сие испытание я не стану. Прошел я его, бес, и на сем закончим. К делам мирским вернемся. Даниил Федорович, какое поручение я тебе давал? Ради чего рать поместную собрать дозволил? Отчего же ты, воевода, самовольно в епископство Дерптское вторгся и все его захватил?
– Прости, государь, но ради успеха ратного и для сбережения людей русских…
– Оставь, боярин, – отмахнулся Иоанн. – Нечто не догадываюсь я, как все случилось? Вот он, бесовский слуга, рядом стоит. Тоже, мыслю, про славу и успех сказывал. Клялся, что добра желает, хорошее дело пытается сотворить. Так было? Так, по глазам вижу! Я вот, видишь, испытание соблазном ныне прошел. А ты, боярин, не смог. Но ты не бойся, Даниил Федорович, карать тебя за сие никто не станет. Не отдавать же обратно землю, коли уж покорил ее и люди тамошние крест на верность мне поцеловали? Посему повелел я молебен благодарственный во всех храмах прочитать, за победу славную над схизматиками, ты же награду достойную за сие получишь. Диявол хитер, его не обманешь. Коли награду в юдоли земной смертному пообещал, грешник ее обязательно получит. Вот токмо какова плата опосля окажется, про то лишь после смерти узнаем.
– Прости, государь, – спохватился Зверев, сунул руку за пазуху, выхватил трофейный свиток и протянул правителю.
– Что сие значит? – Иоанн развернул грамоту, пробежал глазами. – О-о… Приказ об исполчении ордена. Стало быть, по мысли твоей, в ответ на сие и я рати встреч магистру Фюрстенбергу отправить должен. И тут уж война случится точно… Что же с тобой, Андрей Васильевич? Отчего тебе столь страстно желается войну меж Русью и орденом начать?
– Орден умер, государь, – развернул плечи Зверев. – Нет его более, одна скорлупа, да гниль внутри. Даниил Федорович свидетель, не способны более драться с врагом потомки славных крестоносцев. Трусы и педерасты [26 - Так в летописях помянуто.] там одни, а не люди. Безо всякого труда Россия ныне всю Ливонию занять сможет. Ни крови не прольется, ни расходов на припасы военные не понадобится. Один решительный удар – и твоя страна, государь, прирастет новыми владениями. Ты сможешь твердою ногою встать при море, получить новые торговые пути, свободный выход в Балтику.
– Истину ли глаголешь, бес? – приподнял брови Иоанн. – Давай-ка мы с тобой на то глянем. Даниил Федорович, подсоби…
Открыв доверху набитый грамотами шкаф, правитель всея Руси развернул одну с верхней левой полки, другую, третью…
– Ну, вот и она, подержи, боярин, сделай милость…
Адашев разложил желтый шуршащий пергамент на сундуке, прижал закручивающиеся края. Иоанн отступил, кивнул князю:
– Ну, Андрей Васильевич, подскажи, сделай милость. Коли ты купец ярославский али тверской и тебе надобно, допустим, из Вологды полотно льняное тыщу пудов и клинки шпажные тем же весом в королевство французское продать, а в ответ князю Сакульскому в Великие Луки кагор церковный для причастия пятьсот бочек доставить. Как ты сие осуществлять станешь?
Зверев склонился над пергаментом. Рисунок на нем был забавный и непривычный: отдельно торчащие пики, разбросанные тут и там пышные дубы, башенки, словно из сказки о спящей царевне, выглядывающие из норок песцовые мордашки. Но в целом достаточно внятно проглядывали очертания русских земель. Несколько рек и самые крупные города были даже надписаны.
– Ну, видимо, так… – Вынув косарь, Андрей кончиком клинка повел по синим линиям. – Загружу ладью в Вологде. Две тысячи пудов – это как раз ладья средняя получается… – Он немного подумал и уточнил на случай, если в вопросе имелся подвох: – Сами ладьи из Ярославля и Твери по Шексне через волок на Сухону перебросить можно. Волок там есть, я знаю. Далее по Сухоне до Великого Устюга, на Северную Двину, по ней до Холмогор. Был я там несколько лет тому. Огромный порт, сотня причалов. По Белому морю портов изрядно выстроено, Соловецкий монастырь все подходы к ним обороняет. В общем, море там открытое, плыви куда хочешь. Даже и до Франции.
– Да-да, я слушаю, – согласно покивал Иоанн.
– Из Франции с вином доплыву до Невы, по ней вверх, далее по Волхову, через Ильмень на Ловать, по ней до Великих Лук – и все, товар на месте.
– Да что ты молвишь, княже! – притворно всплеснул руками Иоанн. – И что же порты ливонские? Какая от них тебе польза?
– Е-п-р-с-т… – судорожно сглотнул Зверев, склоняясь обратно к карте и водя пальцами вдоль синих петель.
До него впервые в жизни дошла великая истина. Границы исконной Руси определялись отнюдь не местами расселения племен, наследием княжеских родов или историей завоеваний. Они определялись поймами рек! Три водостока. Первый – со средней Руси к Ильменю, дальше через Волхов и Неву в Балтику. Устье Невы новгородцы испокон веков держали мертвой хваткой и за всю свою историю ни разу никому не отдали. Помнится, Александр Невский даже имя получил именно за изгнание шведов с берегов Невы. Победа над орденом запомнилась событием второстепенным. Реки северной Руси стекались к Белому морю, которое удерживалось новгородцами не менее крепко. Нога чужеземца если и ступала на эти берега – то только на пути к скорым похоронам. Воды рек южной Руси собирались к Нижнему Новгороду, прикрывающему выход русских ладей в Волгу. Исключений Андрей увидел всего два. Река Великая несла воды в Балтийское море через Псков – но эти земли были порубежными, граница с врагом. Да еще Смоленск на утекающем к османам Днепре тоже являлся крепостью, охраняющей путь в русские земли. И, увы, не раз переходил из рук в руки.
Получалось, покорив Казань и Астрахань, правитель всея Руси не просто одолел извечных татарских разбойников. Он взял под контроль устье Волги, выход в море, тем самым включив в единое целое всю пойму этой великой реки. Многократно увеличившаяся в размерах страна была надежно связана от края и до края водными путями. Ни добавить, ни отнять – общий организм. А вот Ливония… Реки в нее не текут, попасть можно только посуху. На дорогах же в России, как известно, распутица по полгода. Осенью – дожди, весной половодье и снеготаянье. Да и какой дурак товары в телегах возить станет?
Груз одной ладьи – это триста подвод как минимум. На одних лошадях и возничих разоришься. Мелкую копеечную торговлю, когда сам и купец, и хозяин, и извозчик, с колес вести еще можно. Но крупную, с иными странами – не получится.
Нет, торный путь в ливонские порты, конечно, имелся. Из Новгорода – морем. Но с точки зрения торгового маршрута – пользы от них для России было не больше, нежели от причалов на Марианских островах. Для торговли, как понял теперь Зверев, просматривая карту и русла нанесенных на нее рек, – для торговли России остро требовался выход к устью Дона. Дон – это Черное и Средиземное моря. Дон – это возможность сдвинуть границы к югу. После того, как он станет одной из дорог – на его берегах, на его притоках, по всей пойме начнут селиться люди и строиться города. И уже ни одна сила не сможет превратить эту южную Русь обратно в Дикое иоле.
– Ливонский орден не способен на сопротивление, государь, – промямлил посрамленный Зверев. – Зачем тебе отказываться от земель, кои могут приносить доход, платить подати, которые станут буфером меж ляхами и русским порубежьем?
– И которые придется от Польши защищать, – закончил за него царь. – Ладно рати, они все верховые, они и посуху пройдут. А припасы крепостям, оружие гарнизонам, прочие грузы для воинов как доставлять? Морем? Так сие в мирные годы возможно. Коли война случится, воды морские опасными для судов станут. Это не реки, их за своей спиной от чужака не защитишь.
– Уж лучше защищать чужие земли, нежели сражаться на своей, – угрюмо парировал Зверев.
– Это верно, – неожиданно согласился Иоанн, свернул карту и спрятал обратно в шкаф.
– Просьба у меня, государь, – перешагнув через гордость, произнес Андрей. – Дай мне служилых людей хоть малую толику. Хочу я ныне на Крым с войной пойти. Пора уничтожать эту заразу. Выкорчевывать татарское гнездо с корнем.
– В уме ли ты, Андрей Васильевич?! – даже отступил Иоанн. – Нечто неведомо тебе, что крымский хан не сам по себе в степях южных обитает, Дикое поле разоряет, нам пакости творит? Девлет-Гирей крымский суть вассал Османской империи, раб султана. С ним сражаться – это с империей войну начинать. Османы же силой всех превосходят, мир в страхе держат, границы свои во все стороны раздвигают. И конца этой силище не видно.
– Тем более, государь. Кто-то должен положить конец этому наступлению!
– Уж не ты ли это в одиночку сделаешь? – усмехнулся Иоанн.
– Придется мне, государь, коли больше некому! – без тени усмешки ответил князь Сакульский.
– Прости, Иоанн Васильевич, – пояснил из угла светелки боярин Адашев. – Ныне весть пришла. Татары крымские отца Андрея Васильевича убили. Посему он крымцам и всем прочим османам отомстить поклялся.
– Нот оно что… – понизил тон правитель. – Прости, княже, о том не ведал.
– Ты дашь мне служилых людей, государь? – повторил вопрос Зверев.
– Империя Османская велика, и сила у нее немерена, – покачал головой Иоанн.
– Я знаю, государь. Ты дашь мне ратников?
– Погибнешь без пользы!
– Коли хоть сколько истреблю, и то в радость.
– Ох, княже… – покачал головой Иоанн. – Ладно, позволю себе вольность одну, открою тебе тайну, что лишь самым доверенным слугам моим известна. Ты думаешь, отчего я при себе князя Старицкого и присных его близко к сердцу держу, дарами балую? Нечто не они свергнуть меня уж пытались и смуту затевали. Есть за ними одно доброе качество. С королем польским и литовским Сигизмундом они дружбу водят, со знатью тамошней донельзя близки. Верят им за рубежами нашими западными, верят полностью. И ныне план хитрый меж нашими царствами возник, план опасный, но исполнимый. Мы, страны христианские, Русь, королевства Польское и Литовское, и властитель Священной Римской империи король Фердинанд решили супротив богомерзкой магометанской Османской империи заключить общий договор. Мыслю, года два или три понадобится, дабы каждый хлопоты свои разрешил и рати для общего дела освободил.
После чего мы, княже, общими силами атакуем османов разом со всех сторон и сражаться станем, пока полностью ее не одолеем. После чего земли балканские вернутся под руку императора, а Крым войдет во владения польской короны.
– Почему это польской? – не понял Андрей. – Почему не русской?
– Потому, Андрей Васильевич, что Польша числом жителей своих мое царство чуть не втрое превышает и армию выставляет тоже втрое большую, – терпеливо объяснил Иоанн. – По делам и награда. Им больше, нам менее. Нам земли вдоль моря Азовского отойдут, а от Изюмского шляха рубежи установятся по Северному Донцу.
«Весь Дон достанется России, – тут же щелкнуло в голове Андрея. – Есть ради чего поторговаться и войну начинать. Однако Иоанн-то не токмо внешне возмужал. Он ныне в делах последователен и целеустремлен».
Но вслух Зверев сказал совсем другое:
– Ты зря пытаешься опереться на изменников и лжецов, государь. Натура уродов таковых неистребима. Они умеют только изменять. Их пособничеством тебе никогда не удастся заключить добрых союзов и победить врагов. Они способны только разорять, но никак не строить.
– Это ты словами добрыми вред изрядный причиняешь, князь! – У государя на щеках заиграли желваки. – Мне для союза с королями христианскими отношения добрые необходимы! Ты же Русь в войну с орденом христианским втравить пытаешься и меня с оными рассорить!
От земель сих жалких прибытка мне никакого, но вот союз противоосманский из-за них рухнуть может! А ты, Даниил Федорович? Хоть теперь ты постиг, как добрые слова, от смутителей души происходящие, вред приносят? Сказывал же я: не воевать! Бунтарей успокоить посылаю!
– Боярин Адашев хоть какую-то победу принес, государь, – защитил друга Зверев. – От князя Старицкого тебе подобного никогда не дождаться! Ты дашь мне людей, государь? Я стану драться по-настоящему и клянусь: принесу тебе на блюде голову османского султана!
– Нечто ты не слышал, меня, Андрей Васильевич? – удивился Иоанн. – Будет война с османами, будет! Но не сейчас. Потерпи, придет час мести.
– Все это сказки и прожектерство, государь. Кровь же требует отмщения! Я ухожу воевать с османами немедля! Могу ли я получить от тебя помощь, государь, или мне придется сражаться одному?
– Твою бы горячность, княже, да на пользу общую оборотить, – покачал головой Иоанн. – Пойми же, Андрей Васильевич, в страданиях душа мужает. Господь посылает нам испытания, дабы мы прошли чрез них и честь свою не уронили. Прояви терпение, как я проявляю. Не сдавайся искушению, как я не сдался. Перенеси удар сей с достоинством, и Господь вознаградит тебя на земле или на небе. Утрата твоя велика, но долг служения Отчизне выше личных горестей! Ныне Русь затевать ссору с османами не должна. Рано.
– Прости, государь. Сила души твоей велика. Я же слаб и устоять перед искусом не способен. Я слаб, и я ухожу сражаться.
Андрей отвесил Иоанну четкий поклон, быстро вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице.
– Глупец, – укорил он сам себя. – Разве можно было ожидать, что царь решится на войну с Османской империей? Бред горячечный. – И тут же оправдался: – Но попытаться стоило. Кто, кроме самого Иоанна, знает о царских замыслах? А не вышло – так хоть уверен теперь, что упущенных возможностей у меня нет.
Тайная война
В Москву Андрей вернулся на Воздвиженье, [27 - Воздвижение Креста Господня – христианский праздник, посвященный воспоминанию обретения святой равноапостольной царицей Еленой подлинного креста, на котором был распят Иисус Христос, и воздвижения его для общего чествования и поклонения. 27 сентября по старому стилю.] в день, когда по всей Руси начинались «капустники». В деревнях убирали капусту, устраивали капустные вечера: все от мала до велика собирались вместе, чистили кочаны, рубили их для закваски и засолки – перешучиваясь, рассказывая истории, подкалывая друг друга, а кто в подходящем возрасте – то и заигрывая. Но князю было не до веселья. В память об отце он имел твердое намерение отправиться на юг, в Крым и поставить там всех на уши – да так, чтобы татары раз и навсегда забыли дорогу в русские земли. Хотя пока не представлял себе, как именно это сделать и с чего начать. К тому же, холопы в Москву не торопились, и под рукой у него пока имелось всего три человека: Пахом и двое из числа отцовских воинов – те, что из-за болезни не ушли с боярином Лисьиным в ополчение.
Но еще до сумерек в ворота дворца постучали. Удивленный позднему визитеру, Зверев вышел на крыльцо без посоха и без шубы. В таком прескверном настроении на условности и этикет князю было совершенно наплевать. Створки разошлись – и Андрей невольно сбежал на несколько ступеней вниз:
– Даниил Федорович? Откуда, какими судьбами? Ты же при государе оставался!
– Слава Богу, ты еще здесь, – облегченно перекрестился боярин Адашев. – Я уж боялся не нагнать.
– К чему нагонять-то? Вроде, все ясно, как в аквариуме. У вас политика, у меня война. Дождусь холопов и поеду османов бить.
– А мне не подсобишь?
– Прости, Даниил Федорович, – покачал головой Зверев. – Говори, чего хочешь, доказывай, что угодно, но истреблять душегубов я отправлюсь все равно.
– Так и я туда же еду!
– Куда? – от неожиданности даже не сообразил Андрей.
– Османов бить.
– Помочь мне хочешь?
– Нет, – мотнул головой боярин. – То есть да… То есть, нет… – И, окончательно запутавшись, рубанул рукой: – В общем, по царскому поручению.
– Э-э… – Зверев так ничего и не понял. – По царскому поручению… Куда?
– Османов бить.
– Так ведь государь… Ой, прости Бога ради, Даниил Федорович. Заходи в дом, пивка со мной выпей, рыбкой закуси. Чего на пороге стоять?
Перейдя в трапезную и запалив свечи, бояре уселись рядом за столом. Андрей налил гостю шипучего пива, придвинул ближе лоток с заливным линем и блюдо мелких копченых уклеек.
– Сделай милость, Даниил Федорович, повтори еще раз, о чем ты мне поведать хотел?
– Пусть даст Бог здоровья государю нашему, Иоанну Васильевичу, и долгие лета, – начал боярин Адашев, прихлебнул пива, очистил одну рыбку и продолжил: – После твого ухода, Андрей Васильевич, государь немало слов изрек о своеволии княжеском и о твоем сему примере. Он велит одно, ты творишь другое, он приказывает, ты все поперек. И где тут воля царская? Кто на Руси правитель? Гневался, в общем. Однако же опосля дал мне поручение особое, тайное, как липу доверенному и немало ужо знающему. Он ведь нам с тобой, княже, изрядно тогда рассказал. Зачем же лишним людям тайну открывать, коли уж надежный боярин средь доверенных оказался?
Зверев кивал в ответ, ожидая, когда гость перейдет к сути дела.
– Тут и поручил мне государь дело важное сотворить, о коем никому иному знать не положено.
– А я?
– Ты и так… – отмахнулся Адашев. – Стало быть, поручение таким будет. Надобно нам в Угличе пятнадцать стругов от корабельщиков принять. Опосля от купцов по уговору товар мы забрать должны, на склады тамошние завезенный. И отплыть вниз по Волге до Царицына. [28 - Ныне город Волгоград. Поселение основано аккурат в 1555 году, после унии России с Казанским ханством. Правда, название Царицын устоялось и появилось в документах лишь в 1589 году.] Там через Калачинский волок корабли на Дон перетащить и казакам с рук на руки передать.
– Ну, вы спохватились! – Зверев глянул на запястье, где у него уже много-много лет не было никаких часов. – Сейчас конец сентября. На Волге к началу декабря лед уже устанавливается. Когда ты все это успеешь? Раньше не могли вспомнить?
– Пока лето и тепло, княже, – перешел на шепот боярин, – казаки донские на османов нападают, в походы ходят, татар крымских бьют. Посему припас им надобно перед самым Покровом передавать, когда они в остроги свои возвертаются. Дабы забота царская прилюдно проявлялась. Ну, и чтобы не пропало ничего, пока атаманы и рати в нетях гуляют.
– Что-то не слыхал я про подвиги сей братии, – покачал головой Зверев.
– Так и государь сим недоволен! – кивнул Адашев. – Нам поручено недовольство его донести, что слабо они ворогов веры христианской беспокоят. Нет деяний таковых, чтобы султан османский и хан крымский в печали впали горестные. Наказ мы должны дать казакам сил не жалеть и зря хлеба царского не проедать.
– Мы – или ты, боярин?
– Дык, княже, – залпом осушив кубок, стукнул им о стол гость. – Как сие все государь до меня довел, я враз про тебя и вспомнил. Ты ведь немало судов по Волге сплавил, когда Свияжск строил возле Казани, опыт имеешь знатный. Опять же, Андрей Васильевич, ты ведь туда, на юг собрался – османов бить. Отчего бы тебе со мною вместе делом сим не заняться?
– И что Иоанн?
– Сказывал, своеволен ты больно и на дело сие согласия не дашь. Но коли будет мое такое везение, так он запрещать помощь твою не намерен.
– Казаки… – потер лоб Андрей. – Казаки на Дону… Не помню.
– Дык и как же ты упомнишь, коли государь токмо привечать их там начал? Хлеб и иные припасы шлет, дабы зимой не голодали, припасы огненные, свинец и зелье. Увечных принимает, в монастыри русские им уходить можно. Дуван в селениях русских дозволяет продавать. Мыслю, как крепость супротив волока поставили, так с ними сговариваться и начади. Кто из людей безродных и отважных вере православной себя без остатка предает и по стопам Господа нашего пойти готов, того Иоанн повелел от всех грехов прошлых, долгов и обетов освобождать, сыска не вести и суду не подвергать. Так и сказал: «С Дону выдачи нет!».
– Еще бы! – Теперь князь Сакульский понимал своего царя как никогда. Освоение Дона – это изрядное расширение русских земель на юг. Освоение Дона – это разрубание на две части татарских степей, это надежная граница между Крымским ханством и присягнувшими России народами Кавказа, Поволжья, приволжских степей. Правда, насколько помнил Зверев, официально берега Дона принадлежали Османской империи. Если Иоанн не хотел войны – русские подданные, тем более с оружием, здесь появляться никак не могли.
– Так ты согласен, Андрей Васильевич?
– Не в службу, а в дружбу… Раз уж я все равно еду резать османов, почему бы и не стать твоим попутчиком? Вдвоем дорога веселее. Вот только время… Пахо-ом!
По коридору загрохотали сапоги, в трапезную влетел холоп:
– Звал, батюшка?
– Звал… Выпей пива кубок за здоровье гостя нашего, да иди меня в дорогу собирать. В Углич отправляюсь. Ты пока остаешься. Как холопы из княжества доберутся, приведешь их туда ко мне.
– Я тебя одного, Андрей Васильевич, не отпущу, – сразу ощетинился дядька. – Ты последний из Лисьиных остался, я за тебя отвечаю.
– Отпустишь, – хмыкнул Зверев. – Мне, кроме тебя, главным оставлять некого. Так что желания побоку, делай, что говорят.
Углич за минувшие годы нисколько не изменился. Чуть не вплотную к окружающим его монастырям подступал глухой, непролазный бор. Строят, строят в городе корабли, рубят дома, крепости и целые города – а лес все стоит, как заколдованный, ни на ствол не уменьшаясь.
Андрей, не заезжая в город, свернул к причалам, что тянулись вдоль берега Волги. Не доходя ста саженей до черных дубовых стен со множеством двух-трехъярусных шестигранных башен, он окликнул хорошо одетого мужика, который чего-то ожидал возле глубоко осевшей ладьи:
– Здрав будь, мил человек! Не подскажешь, где тут струги шьют для казенной надобности?
– Агария Удота мастерская? Так на том берегу она, бояре. Под городом перевозчика брать надо и за слободу туда дальше плыть.
– Он самый, – кивнул Адашев. – В грамотах от Удота расписка лежит.
– Значит… Значит, нам туда. Холопы пусть покупателей на коней ищут, нам они ныне без нужды. Не промахнутся?
– Может, завтра? – посмотрел на солнце Даниил Федорович. – День скоро кончится.
– Не туда смотришь, боярин, – хмыкнул Андрей. – На листья смотри. Осыплются – отчаливать поздно будет. Нам еще каждый струг проверить надобно, чтобы путь выдержал, товар оценить, загрузиться… А листики-то вон они, летят.
– Не служилое это дело – в товарах ковыряться, – недовольно мотнул головой Адашев.
– Еще какое служилое! Зимой в осаде гнилье вместо хлеба и мяса тебе обнаружить не хочется? Тогда сам все и проверяй! Айда на тот берег, поедим после заката.
Нужную им верфь царские посланники нашли без малейшего труда: новенькие белые струги, аккурат пятнадцать штук, стояли рядком у самой воды на дубовых рельсах. От первого плавания их отделяли только чурбаки, подпиравшие носы в изгибе киля. Хозяина, правда, не было – но для проверки он и не требовался.
– Давай, Даниил Федорович, с той стороны вдоль бортов иди, снизу вверх в стыки меж бортами и на доски смотри. Сучков быть не должно, они могут вылететь и дать течь, просвечивать нигде тоже не должно – это щель получается.
– Рази доски без сучков бывают?
– Редко, боярин. Но сучок выбить надобно, клин вместо него на клею засадить и засмолить надежно. И все щели тоже просмолить, а не пенькой дыры забивать. Доски же полагается подгонять вплотную…
Заказанные у мастера струги имели длину метров десять, одинаковые по форме нос и корму, ширину в середине между бортами метра три. Никакой палубой тут, конечно, не пахло, место для мачты отсутствовало, уключины – тоже. Обычная баржа, которую полагалось завалить до краев товаром, закрыть кожами от дождя да тянуть на привязи за более крупным управляемым судном.
– Ни руля и ни ветрил, – пробормотал Зверев. – Ладью вы хоть одну заказывали?
– Нечто я тут обо всем весной договаривался!
– И как мы тогда все это потянем? – Андрей сплюнул. – Ищи мастера, пусть уключины набивает. Штыри по бортам, куда весло можно положить. Хотя он поди и сам знает. И весла пусть готовит! Их тут… Их тут минимум по четыре на каждую лодку понадобится. Проклятье… И по паре скамеек для гребцов. Как вы на них плавать собирались? Кто всем этим занимался? Руки бы поотрывать!
– Дык, сказано было вниз по течению спуститься, товар выгрузить, да там и бросить, назад не тащить.
– Кем сказано?
– Брат обмолвился, как рядные грамоты на товар и струги выдавал.
– Вот… – Зверев с трудом сдержался, чтобы не сказать все, что думает о царском писце. – Вниз тоже еще доплыть надо. Проклятье! Получается, еще дня на три задержка.
К счастью, помимо неприятных открытий были и хорошие. Из спущенных на воду лодок течи не дала ни одна, хозяин мастерской согласился поставить на них сиденья, по три на каждую, и уключины без доплаты, и только порадовался: доски, что стянут борта в трех местах, сделают корпус намного прочнее. Коли лодка подольше не развалится – мастеру добрая слава. Правда, за девяносто кленовых весел Агарий Удот истребовал целых три гривны: и дерево было дорогим, и работа большая. Пришлось раскошеливаться – зато каждый кораблик теперь имел три места для гребцов. Как прикинул Андрей, по числу его холопов так выходило со всех сторон удобнее.
Пока мастер с помощниками резали весла, струги по два подводились к причалу перед Тайницкой башней, и плечистые мужики бегом носили в них из ближнего амбара мешки с зерном, сушеным и вяленым мясом, горохом, скатывали бочонки с солониной. Из другого склада в лодки попадали пищальные стволы, бочонки с порохом и жребием, сабли и ножи, снаряженные рогатины. Леса на Дону росло немного, а потому государь приказал насадить наконечники на ратовища прямо здесь.
К концу первой недели до Углича наконец-то добрались шестьдесят пять княжеских холопов. Навьюченные лошади несли в мешках кольчуги, шлемы, наручи, луки, бердыши и, опять же – пищали, порох, свинец.
К концу второй седьмицы все струги были не только доделаны и спущены на воду, но и полностью загружены. Недостачи боярин Адашев в товаре не нашел, лишней головной боли не случилось. Еще два дня пришлось ждать, пока будут доделаны последние весла. И только двадцать второго октября флот наконец-то собрался к отплытию. Путники отстояли службу в Воскресенском соборе, исповедались, причастились и взошли на струги. К полудню двадцать третьего октября широкая излучина наконец-то скрыла Углич за кормой.
Андрей посадил на каждую лодку по четыре-пять человек, благо холопов хватала. Трое сидели на веслах, один-два на корме. Посему струги отлично управлялись и постоянно держались стремнины. И все равно, скорость каравана едва превышала скорость пешехода, путь предстоял огромный, а времени оставалось всего ничего. Выигрывая версты, Зверев с самого начала задал жесткий темп движения. Отчаливать – еще до рассвета, как только небо начинает светлеть. Никаких дневок до первых сумерек! Только после заката – выбор места для ночлега. На ужин – сухари, изюм с курагой и солонина, к утру караульные варят кулеш или кашу. Поев при свете костра, люди поднимаются на борт и снова – в дорогу.
Но несмотря на старания, плавание тянулось удручающе долго. Почти неделю они добирались до Ярославля, еще полторы – до Нижнего Новгорода. Сразу за Свияжском путники попали утром в первый заморозок, а ниже Ундоровых гор струги уже каждое утро начал прихватывать тонкий ледок. Впрочем, справиться с текучими водами могучей реки слабые морозцы еще не могли, и струги, тяжелея от обледеневших бортов, продолжали катиться вниз.
Наконец с левого борта открылось широкое устье полноводной Кубы, к вечеру ушли назад справа могучие Ионовы курганы. Еще два дня прямое, как стрела, русло разрезало однообразную степь – и Волга рассыпалась на множество больших и малых протоков. Последний переход…
Спустя тридцать четыре дня после выхода из Углича лодки наконец-то уткнулись носами в берег под земляными валами новенькой крепости.
Стены Царицына, выстроенного правильным геометрическим квадратом, поднимались над уровнем степи всего метра на четыре. Зато по углам возвышались прочные рубленые башни, из бойниц которых вдоль каждого вала смотрели по четыре ствола. Так что лезть на стены хоть с лестницами, хоть без них Зверев не посоветовал бы никому. Дубовые, лоснящиеся жиром рельсы волока, ради защиты которого царь и повелел возвести укрепление, начинались из небольшой лагуны прямо от северной стены и уходили за горизонт. Ворота в город тоже открывались от стены – входить в башню нужно было под прицелом шести пушек и там, в холодных сумерках, поворачивать направо.
– Здрав будь, служивый, – кивнул караульному Андрей. – Князь Сакульский и боярин Адашев воеводу видеть желают. Проводишь, али позовешь?
– И вам здоровия, бояре, – скинул шапку стрелец. – Чего там провожать? Вон изба воеводская в углу, крыльцом в эту сторону. В ней наш боярин Битяговский, Федор Посникович и живет.
Ратник поднял бердыш и коротко стукнул обухом по свисающему рядом билу. Пустотелая деревяшка низко загудела.
– Небогато, – отметил Даниил Федорович. – Как же они здесь обитают?
Двор крепости размером примерно сто на сто саженей делился узким проходом на две половины. На одной от дальней стены и до воеводской избы стоял навес, доверху набитый сеном, на другой находилась такая же длинная изба. Или, скорее, казарма, на крылечке которой скучали отдыхающие от службы воины. На глазок, в дом могло набиться человек сто. Для такой крепостицы, как Царицын – гарнизон даже избыточный. Где находился обязательный для укрепления колодец и погреб с припасами, Андрей не понял. Да постороннему этого знать и не следовало.
– Доброго вам дня, бояре! – появился на крыльце грузный, щекастый воевода в потрепанной куньей шубе. – По какой нужде в такое время забрались в нашу глушь?
– Какая же это глушь, Федор Посникович? – хмыкнул Зверев. – Это же тракт главный меж Персией, нами, Индией и Китаем в море Черное и Средиземное, в Европу, в Османскую империю, Египет и прочие богатейшие страны! Тут корабли должны бегать, как мыши на зернотоке!
– Было, сказывают, что и бегали, – тяжело дыша, отер лоб рукавом воевода. – Да ныне рази пара в день появится – так и то праздник. На Дону что творится, слыхивали? Казаки новые объявились. Остроги ставят, церкви рубят, оседают на берегах цепко, что крыса под сундуком. Ранее лишь Азов османский стоял, сарацины с купцов проездное брали по малому, старались люд торговый не забижать, ни своим, ни чужим препятствия не чинили. Токмо плавайте, мошну набивайте, да подать незаметную оставляйте. Купцы и старались, радовались. А как эта голытьба появилась, так уж не проездную подать берут, а разграбить норовят весь товар до зернышка, купца зарезать, людей его утопить. Ничего не оставляют. Магометянским путникам и вовсе никакого прохода. Не просто к праотцам отправят, ан еще и с извращениями хитрыми и долгими. Казакам веселье, несчастному – мука. Кому же хочется на смерть отправляться? Разом и пропала торговля. Иные пути ладьи нашли. Кто-то с казаками сговариваться научился, как-то пробирается. Да рази это дело? Вот бы сговорился государь с султаном османским, да вместе людишек этих на колья и рассадили. Тогда и торговля бы пошла весело, и казне через подати прибыток…
– Поаккуратней с советами, боярин, – покачал пальцем Зверев. – Мы по указу государя сим казакам подарки царские везем. Чтобы сидели на Дону крепче.
– Ну, и везите, – вовсе уж неуважительно разрешил воевода, развернулся и ушел обратно в избу.
– Вот те, бабушка, и Юрьев день, – хмыкнул князь. – Спасибо, боярин, за помощь. Кого-то не того государь тут посадил, не находишь, Даниил Федорович?
– Нам сего не изменить, – пожал плечами Адашев. – Коли так, надобно волочильщиков искать. Где-то неподалеку должны обитать, дабы прибытка свого не упустить.
Работники, оказывается, были уже на месте. Пока Андрей и Адашев общались с воеводой, они успели поставить на катки волокушу, завести на нее первый струг и теперь вытягивали его из воды. Пятеро мужиков работали споро и красиво: крепили, устанавливали, поднимали. После того, как v-образная тележка, лоснясь от льда, забралась по крутому откосу, ее зацепили двумя канатами, перекинули их через боковые блоки на обе стороны» Другие волочильщики закрепили петли на крестовинах, запряженных четверками лошадей, щелкнули кнутами – и кони, роя копытами мерзлую землю, потянули струг по рельсам.
Первая же пятерка рабочих тем временем несла из-за крепости новую тележку.
– Мы тут в лед не вмерзнем, мужики? – поинтересовался у них князь. – Долго вам пятнадцать стругов к Дону переправлять?
– За шесть дней управимся, боярин, – ответил один. – А там как Бог даст. Мороза не случится, так и не вмерзнете.
– Будем надеяться на удачу, Даниил Федорович, – повернулся к спутнику Андрей. – Раз так сложилось, боярин, я пойду за стругами на ту сторону, прослежу, чтобы не случилось чего. А ты с этой стороны следи…
Шагая вслед за ползущим по рельсам судном, Зверев был уверен, что путь предстоит долгий, ведь между Волгой и Доном около ста километров. Пешему – дней пять пути, не менее. Между тем, уже к ночи рельсы вдруг пошли под уклон, и волочильщики быстро, как со стапеля, скатили струг в широкий, сажен десять, явно рукотворный затон, сдернули тележку, освобождая путь второму судну.
– Это Дон? – не понял Андрей.
– Нет, боярин, – ответил ближний работяга. – Сие река Червленая, левостороння. В Дон она токмо через сорок верст впадает. Дня два вам на веслах плыть, коли лед не встанет. На Дону до ледостава еще с половину месяца пройдет. Коли до него успеете, то и в море этой осенью попадете. А не получится, так уж до весны сядете, ничего не поделать.
Верещагин Олег
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Апраксина Татьяна
Махров Алексей