Чтение 10–й страницы книги ~Черные годы~

Перекрестил Дмитрия и добавил негромко, буднично:

– Ступай, отдохни, княже. Смятенье души твоей – от гордыни. Смири гордыню – обретешь покой. А о душе твоей я позабочусь...

4

...Тянулись дни, однообразные, как выжженные солнцем солончаки. Опять были поездки по пыльным улицам Сарая, бесконечные пустые разговоры со сладкоречивым битикчи, надоедливые жалобы Василия Костромского и Глеба Белозерского на ордынское лукавство, назойливая алчность мурз. И жара – удушливая, иссушавшая тело и мозг.

Июль сменился августом, таким же знойным.

Возвратился из Дешт-и-Кипчака игумен Иона, духовник Дмитрия, посланный с подарками и епископской грамотой к Ногаю. Темник не пожелал встретиться с переяславским князем, но подарки принял и – спасибо хлопотам епископа Феогноста! – прислал ярлык со словами дружбы.

Ярлык Ногая читали все вместе: епископ Феогност, Дмитрий, Антоний, Иона:

«Ногаево слово Дмитрию-князю. Да будет доброжелательство между нами. В час беды найдешь в Дешт-и-Кипчаке убежище».

– Еще одна удача, – заключил епископ, сворачивая пергаментный лист с печатью на красном шнуре. – Когда-нибудь пригодится, княже, этот ярлык. Больше тебе в Орде делать нечего...

В день нерукотворного образа32, покровителя путешествующих, переяславское посольство покинуло гостеприимное подворье епископа Феогноста. Следом за ним уехали со своими людьми Василий Костромской и Глеб Белозерский.

Великий князь Ярослав Ярославич промедлил еще месяц, ожидая возвращения хана из похода. Но после воздвиженья33 стронулся с места и он.

Битикчи привез на пристань небогатые подарки, а среди них – кувшин с вином, знак вниманья любимой жены хана Джикжек-хатуни.

– Пусть это вино, привезенное из-за моря, облегчит князю тяготы дальнего пути, – напутствовал битикчи.

Ярослав Ярославич кланялся, растроганный неожиданной милостью ханши...

А вскоре на Русь пришла скорбная весть. Сентября в шестнадцатый день преставился по пути из Орды великий князь Ярослав Ярославич, державший великое княженье семь лет.

Похоронили Ярослава Ярославича не в стольном Владимире, а в отчине его, городе Твери, в соборной церкви Кузьмы и Демьяна.

Той же зимой Василий Костромской, последний из оставшихся в живых Ярославичей, получил от Менгу-Тимура ярлык на великое княженье.

ГЛАВА 11

ПОСЛЕДНИЙ ЯРОСЛАВИЧ

1

Нет тиуна злее, чем тиун, выслужившийся из кабальных холопов и капризной милостью господина поставленный над бывшими товарищами. Гнёт такой тиун подневольных людей до земли, глумится над нищетой, вымещая на безвинных свои прошлые обиды и униженья.

Нет правителя своевольнее и жестокосерднее, чем рядовой удельный князь, волей случая вознесенный из своей вотчинной глухомани на великокняжеский престол. Кружится у него голова от непривычной высоты, уши доверчиво открываются сладкому шепоту льстецов, старые друзья кажутся излишне дерзкими, а самое малое противоречие вызывает слепую нерассуждающую ненависть. Мечется такой правитель в хитросплетеньях княжеских дел и человеческих отношений, отталкивая и оскорбляя верных союзников, приближая и осыпая милостями затаившихся до времени врагов, торопясь в считанные дни свершить то, чего годами добивались его опытные предшественники, и, встретив неожиданное препятствие, впадает в отчаянье, клянет все и вся, хватается, как утопающий за соломинку, за любое, самое подлое, оружие...

...Так вламывается в чащу разъяренный медведь, топча и расшвыривая лапами муравейники, ломая кусты, с корнем вырывая молодые березки, продираясь все дальше и дальше, пока наконец не упрется лобастой головой в неколебимый дуб и не заревет от бессильной злобы, сдирая кору ломающимися когтями...

Таким неодолимым препятствием на пути к власти стал для Василия Ярославича Великий Новгород.

Стольный Владимир встретил нового повелителя колокольным звоном и радостными криками посадских людей. Откуда мог знать тогда Василий, что горожане радовались не столько ему, сколько избавленью от великого князя Ярослава Ярославича, за семь лет правления так и не снискавшего любви владимирцев?

На торжественное богослуженье в Успенском соборе съехались все сколько-нибудь заметные князья: Дмитрий Александрович Переяславский, сын Невского и сам уже прославленный воитель; хмурый и завистливый Андрей Городецкий, следующий по старшинству Александрович; новый тверской князь Святослав Ярославич, еще не снявший траура по своему отцу, покойному Ярославу Ярославичу; старейший среди князей русских Борис Василькович Ростовский, который сидел в своем уделе с самого Батыева погрома; князь-приймак Федор Ростиславич Черный, Ярославский, приехавший во Владимир со своей тещей-соправительницей княгиней Ксенией; ордынский доброжелатель Глеб Василькович Белозерский, женатый на ханской родственнице; тишайший Роман Владимирович Углицкий, коего бог даже потомством обделил; галицкие братья-соправители Давид и Василий Константиновичи; Юрий Андреевич Суздальский, бессменный наместник покойного великого князя в Новгороде; Федор Рязанский, сын князя-мученика Романа Ольговича, злодейски убитого в Орде. Приехал почтить нового великого князя и новгородский посадник Павша Онаньич с большими боярами.

На соборной площади, радуя глаз, выстроились нарядные дружины удельных князей, каждая под своим стягом. Но выше всех гордо развевался на ветру великокняжеский стяг с ликом богородицы, заступницы Владимирской земли.

Так и сам великий князь возвышен богом над иными князьями, предназначенье коих – быть у него под рукой, в повиновенье...

Неделю продолжались пиры и гулянья. Скоморохи от великих трудов сорвали голос, выговаривали прибаутки хриплым шепотом. Ученые медведи, оглушенные праздничным ревом толпы, ложились под заборы и зажимали уши лапами. Поднять их невозможно было ни пинками, ни палками. Руки князей и бояр устали поднимать заздравные чаши, нутро не принимало больше ни пряных медов, ни фряжских вин, ни изысканных яств.

Пышно праздновал Василий Ярославич свое восшествие на великокняжеский престол!

Обмякшие духом князья легко согласились на положенную с их уделов долю ордынского выхода, обязались в назначенный срок привезти серебро в великокняжескую казну. Поклялись на кресте поставить свои дружины под великокняжеское знамя, а самого Василия слушать и почитать, как дети родного отца.

Василий торжествовал, забыв, что точно так же, под колокольный звон и хмельную радость пиров, принимал семь лет назад великокняжескую власть его неудачливый предшественник, Ярослав Ярославич. Все теперь казалось Василию легко достижимым. Даже племянник Дмитрий Александрович Переяславский, которого Василий втайне боялся, вдруг представился ему просто дерзким юнцом, который должен смириться перед величием великокняжеского титула.

И все-таки разговор с Дмитрием великий князь отложил на последний день праздника.

Василий Ярославич дождался, пока уехали со своими дружинами Андрей Городецкий, младший брат Дмитрия, и Глеб Василькович, свидетель договора Василия с Дмитрием накануне поездки в Орду. Василий обещал тогда, если удастся перекупить у хана ярлык на великое княженье, отдать переяславскому князю Новгород. Но теперь лишаться богатой Новгородской земли вроде бы и ни к чему, ярлык на великое княженье получен одной волей ханской, без помощи Дмитрия...

И еще одно сделал Василий, готовясь к трудному разговору с переяславским князем: посадил в соседней горенке, за приоткрытой дверью, восемь доверенных дружинников-телохранителей в кольчугах и с оружием. Мало ли на что может решиться в гневе переяславский князь? Конечно, было бы лучше снять с Дмитрия меч у крыльца, но такого бесчестья ни один князь не потерпит...

Неудержимым гневом блеснули глаза Дмитрия, когда великий князь объявил о своем решенье не отдавать Новгород. Рука невольно потянулась к мечу.

Василий испуганно попятился, покосился на дверь, за которой притаились дружинники.

Боярин Семен Тонильевич, стоявший до этого позади великого князя, рванулся было вперед, чтобы загородить своего господина.

Но Дмитрий пересилил себя, склонил голову перед великим князем. Только сказал укоризненно:

– Воля твоя, великий князь... Решенья твоего оспаривать не буду, хоть и обидно мне...

– Вот и хорошо, вот и ладно! – заторопился Василий. – Миром сие дело покончим! А я тебя своей милостью не оставлю. Земли, пограничные с переяславским уделом, велю на тебя отписать. Богатые земли, с рыбными ловлями и бортными угодьями.

Заискивающе улыбаясь, великий князь подошел к Дмитрию, осторожно похлопал по плечу:

– Люб ты мне! Вон ведь ты какой молодой да пригожий! Жениться надумаешь – сам твоим сватом буду, подарки невесте пришлю богатые... – И добавил, притворно вздохнув: – А с Новгородом одни заботы... Зачем тебе Новгород?

– Воля твоя, великий князь, – повторил Дмитрий.

В тот же вечер Дмитрий Александрович уехал в Переяславль.

Владимирский боярин, пристав великого князя, с почетом проводил переяславцев до самой Пекши. В селах, где останавливался Дмитрий, корм его людям и овес лошадям выдавался щедро, без счета. Видно, великий князь хотя бы этим старался загладить нанесенную обиду...

Вскоре другой владимирский боярин привез в Переяславль обещанную грамоту на земли по реке Пекше, отныне и навечно переписанные в вотчину Дмитрию Александровичу.

Великий князь подробно расспросил боярина, как принял его Дмитрий, и, услышав, что переяславский князь будто бы остался доволен пожалованьем, окончательно успокоился.

Человек, который очень желает чего-то, легко принимает желаемое за действительное. Так случилось и с Василием. Он не обратил вниманья на осторожные намеки боярина о военных приготовленьях в Переяславле. Крепкие заставы на переяславских границах при желанье можно было объяснить простой осторожностью, всегда отличавшей сына Невского, а бряцанье оружия на улицах Переяславля – обычным смотром боярских дружин.

Великого князя заворожили ласковые слова, на которые не поскупился Антоний и которые владимирский боярин, стараясь подчеркнуть успех своего посольства, постарался передать со всеми подробностями...

– Пришло время круто поговорить с Господином Великим Новгородом! – заявил Василий Ярославич на боярском совете. – Ты, Семен Тонильевич, будешь послом.

Сумрачный, до бровей заросший лохматой черной бородой, Семен Тонильевич поднял руку, медленно сжал в кулак узловатые пальцы:

– Вот как задавлю своевольство новгородское! Приказывай, великий князь!

С Семеном Тонильевичем в Новгород отправилась такая многочисленная дружина, что не сразу можно было понять, посольство это или военный поход.

А сам великий князь собирал тем временем во Владимире боярские отряды и вооружал городское ополченье. Василий Ярославич не хуже других знал, что крутой разговор нужно подкреплять военной силой.

Снова замерла в тревожном ожиданье Русь, почувствовав надвигавшуюся усобицу.

О новгородских делах Дмитрий Александрович узнал из первых рук. По сухой июльской дороге пригнал из Новгорода в Низовскую землю обоз с железным товаром купец Прохор. Сам купец остановился на переяславском посаде – отдохнуть.

На следующее утро Прохор и его приказчик Акимка, согнувшийся под тяжестью короба с клинками, кольчугами, большими и малыми ножами, появились на княжеском дворе. Это никого не удивило. По обычаю, проезжие купцы приносили лучшие свои товары князю.

Акимка с товаром остался у тиуна Лаврентия Языковича, а самого Прохора доверенный отрок Илька проводил по запутанным переходам дворца в княжескую горенку.

Здесь собрались давние знакомцы Прохора: Дмитрий, большой воевода Иван Федорович, боярин Антоний, священник Иона. Поэтому Прохор говорил откровенно, ничего не скрывая, даже не думая о том, понравится или нет Дмитрию его правда.

Переяславцы слушали внимательно, изредка прерывая рассказ купца короткими вопросами.

– Поначалу владимирский посол Семен Тонильевич держался непонятно, – рассказывал Прохор. – На вечевую площадь Семен приехал с немногими людьми. Выслушал речи вечников, благодарил даже, что не нарушил Великий Новгород обычая, призвал к себе великого князя. Потом заперся со своей сильной дружиной на городище. Сам никуда не выезжал, к себе никого не пускал. В городе остались наместники Василия, которые приехали вместе с посольством. Эти-то наместники и начали свару. Перво-наперво стали грамоты оспаривать, написанные прежним великим князем Ярославом Ярославичем. Не по делу-де вынудили новгородцы те грамоты у князя Ярослава, испокон веку не было, чтобы отнимали суд у князя и дани черные и печерские! Посадник Павша Онаньич с боярами трижды ездил на городище, но Семен Тонильевич новгородских больших людей даже за ворота не впустил. А на четвертый раз, допустив во двор, объявил с крыльца, что слово великого князя нерушимо, как потребовали наместники, так тому и быть!.. Был и я с тем посольством, – добавил Прохор. – Дружинников владимирских набился полон двор. Сам Семен Тонильевич кулаком машет, грозит гневом великого князя. Посаднику и слова толком не дал сказать...

– А вече что? – спросил Дмитрий.

– Возмутилось вече. Единой душой поднялись вечники на князя Василия. Да я же записал для памяти все, что вечники говорили! – спохватился Прохор и достал из-за голенища свернутую трубочкой бересту.

Антоний быстро пробежал грамотку глазами и, пропустив обычное перечисление обид и неправд, причиненных великим князем Новгороду, зачитал главное:

– «Ты, великий князь, старые грамоты, что Ярослав Ярославич с Новгородом написал, отспариваешь и новые грамоты писать велишь. Ты сам такое удумал, а нас не спросил. Если не захочешь на прежних вольностях крест Нова-городу целовать, то ты нам не нужен, а мы князя добудем!»

Прохор добавил, что после веча Семен Тонильевич и все владимирцы отъехали из Новгорода в Низовскую землю, пригрозив вернуться с полками. А господа новгородская, посадник Павша Онаньич и бояре, собрали посольство в Переяславль, звать Дмитрия Александровича на княженье. Опасаются только, что откажет Дмитрий, как отказал в позапрошлое лето...

Дмитрий промолчал.

Хоть и проверенный человек Прохор, но и ему всего знать не следовало. О том, что переяславское войско готово к походу, было известно лишь считанным людям. А о том, что войско предназначалось именно для новгородского дела, знали совсем уж немногие: сам Дмитрий, Иван Федорович, Антоний. Даже Федору и другим воеводам не было сказано, куда они поведут полки. Люди боярина Антония нарочно распускали слухи, что князь Дмитрий задумал воевать с Литвой.

Но для себя Дмитрий уже решил выступить немедленно, как только прибудет новгородское посольство. Многое изменилось с позапрошлого лета! Тогда Новгороду нужны были великокняжеские полки для защиты от немцев, а теперь новгородские границы в безопасности. Князь Довмонт Псковский заслонил Великий Новгород удалым своим мечом. Попробовали было немцы сунуться в русские земли, подступили к Пскову на кораблях и сухопутьем, в конной рати. Но Довмонт, не дожидаясь полков из Новгорода, с дружиной и мужами-псковичами вышел на них и убил многих, а иных живыми взял. Уцелевшие немцы побежали без памяти за реку Опочку. Было это совсем недавно, месяца июня в восьмой день, на память великомученика Феодора Стратилата. А сейчас Прохор привез известие еще об одной победе Довмонта. Немцы начали вдругорядь нужу творить в псковских волостях на речке Желче. Князь Довмонт отбил их, переправился на плотах через узмень между Чудским и Псковским озерами и повоевал Чудскую землю...

«Надо думать, не скоро немцы от этих уроков опомнятся, – размышлял Дмитрий. – Спасибо князю Довмонту! Его стараньями Новгороду великокняжеские полки пока не нужны. Да и в самом Новгороде доброхотов переяславских за эти годы изрядно прибавилось. На что уж врагом был Юрий Михайлович, тесть покойного Ярослава, но и тот ищет дружбы с переяславским князем! Вот и Прохор подтверждает: многие люди в Новгороде ждут меня, открыто об этом говорят... И еще больше будет доброжелателей, когда сам приду в Новгород с сильными полками!»

Прохору князь Дмитрий на этот раз не сказал ничего определенного:

– Возвращайся домой. Скрепляй людей, что за меня стоят, и добрым словом, и надеждой. Серебро и еще что понадобится – возьми у Антония. А Акимку с товаром проводи в Кострому. Пусть сидит там, торгует да глаза открытыми держит. В отчине князя Василья о многом доведаться можно. Приказчиком к Акимке дам своего человека... – И, улыбнувшись, Дмитрий пошутил: – Даты не опасайся, Прохор! Деньгу тот человек не сворует...

Переяславцы рассмеялись, глядя на смущенное лицо Прохора.

Только на прощанье Дмитрий все же шепнул купцу:

– Может, и я скоро за тобой в Новгород поспешу...

Тихим августовским вечером по Нерли приплыли на простых купеческих ладьях новгородские послы. Далеко обогнув Переяславль, они высадились за городом на озерном берегу, против усадьбы большого воеводы Ивана Федоровича.

В тот же вечер князь Дмитрий, возвращаясь с охоты, будто случайно завернул к воеводе и остался у него ночевать.

На рассвете новгородские ладьи тихо отчалили от берега и скрылись в тумане, опустившемся на Плещееве озеро.

Лазутчики, засланные великим князем Василием в Переяславль, ничего не заметили. Да и что было замечать? Что могло показаться необычного в купеческом караване, проплывшем в сумерках по озеру? Каждый день проплывали такие караваны мимо Переяславля. И к частым отлучкам Дмитрия люди привыкли. Князь молод, непоседлив, любит быструю езду и охотничьи забавы.

Безмятежно спали владимирские соглядатаи в ту ночь, не помышляя о гневе великого князя Василия, который обрушится на них, когда тайное станет явным.

А гнев великого князя будет оправданным: ведь именно в ту тихую августовскую ночь был выдернут первый камень из плотины, до поры до времени сдерживавшей огромную толщу противоречивых стремлений, честолюбивых надежд, застарелой ненависти и перепутанных межкняжеских отношений, которые прорвутся тонкой струйкой через образовавшуюся щель, а затем, вдребезги разнеся преграду взаимных обязательств и обычаев, захлестнут всю Русь кровопролитной усобной войной...

3

Понеслись, подгоняя друг друга, ошеломляющие события.

На многих судах отплыло от песчаной косы, намытой речкой Трубежем, переяславское войско.

Через день передовые ладьи переяславцев заметили уже на Нерли.

Помчались во Владимир гонцы с тревожными вестями: «Дмитрий идет по Нерли к Кснятину!»

Боярин и воевода великого князя Семен Тонильевич с конным войском, ведя в поводу запасных лошадей, поспешил к устью Нерли, чтобы перехватить переяславцев.

Семен Тонильевич приказал перегородить Нерль плотами, скованными железной цепью. На плотах за дощатым забором встали владимирские лучники. В прибрежных кустах притаились спешенные копьеносцы. Конные засадные дружины замерли в ожиданье в прибрежных лесах.

Семен Тонильевич торжествовал, предвкушая кровавую баню, которую он устроит князю Дмитрию. Нерль в том месте была неширокой, насквозь простреливалась с берегов. Скрыться Дмитрию было некуда: крутые обрывы подступали к самой воде.

Ждать пришлось недолго.

Из-за поворота реки показались переяславские ладьи.

Ладей было пока немного, десяток или полтора, но над передней развевался приметный княжеский стяг.

Переяславцы заметили плоты, перегородившие реку, остановились поодаль.

На берегах зашевелились кусты, оттуда густо полетели стрелы. Но воины Дмитрия, пригнувшиеся за высокими бортами ладей и прикрытые овальными щитами, были недосягаемы для лучников.

Переяславские стрелы, выпущенные наугад в заросли кустарника, тоже не причиняли вреда.

Семен Тонильевич ждал, пока подойдет остальное переяславское войско, и придерживал до поры засадные дружины. Но ладей на реке не прибавлялось.

Бой замирал. Владимирские лучники разбросали почти все стрелы и ожидали, когда из обоза принесут новые.

К вечеру, едва скрылось солнце за лесом, переяславские ладьи неожиданно повернули и скрылись за речным поворотом.

Конные разъезды владимирцев, посланные в разведку вдоль берега Нерли, сообщали, что больше ладей князя Дмитрия не видно на несколько часов пути.

Только теперь Семен Тонильевич понял, что его обманули, как безусого юношу, впервые попавшего в ратное дело. Послав по Нерли немногие ладьи под своим стягом, Дмитрий прошел где-то в ином месте. Но где?

...Тверской князь Святослав Ярославич, откликнувшийся на просьбу великого князя Василия, перегородил крепкой заставой Волжский путь.

Но переяславское войско не вышло и на Волгу...

Только спустя много времени, когда было уже поздно посылать рати вдогонку, во Владимире узнали путь князя Дмитрия: дремучими лесами к Волоку Ламскому, а оттуда, минуя враждебную Тверь, к новгородской крепости Торжку. А ведь если хорошенько подумать, можно было заранее догадаться, как пойдет Дмитрий! Кружным путем через Шошу и Волок переяславский князь возвращался когда-то из Новгорода в свою отчину...

Разгневанный Василий сам поспешил с войском в Переяславское княжество. Владимирцы жгли села и деревни, разносили в щепки бортные деревья, угоняли в плен тысячи смердов.

В день воздвиженья34 владимирские полки подступили к Переяславлю и остановились против города, на другом берегу реки Трубеж.

Столица князя Дмитрия казалась грозной и неприступной. Над крутым валом поднимались стены из могучих, в обхват, дубовых бревен. Высокие башни ощетинились самострелами. Из бойниц выглядывали многочисленные лучники.

Со скрипом отворились тяжелые створки городских ворот. К Трубежу выехали переяславские дружинники, с головы до ног закованные в тяжелые немецкие доспехи, с длинными копьями в руках. Они остановились у самой воды, пропустив вперед воеводу Ивана Федоровича, оберегателя города.

Иван Федорович крикнул владимирским боярам, выехавшим навстречу ему к другому берегу Трубежа, что князя Дмитрия Александровича в городе нет, но все переяславцы крест целовали стоять насмерть и города не отдавать. А будет князь великий к Переяславлю приступати – прольется кровь христианская!

Великий князь Василий Ярославич не решился на приступ. Брать такой город приступом дело нешуточное! А для осады не было времени. Не стоять же под стенами Переяславля до зимы! Князь Дмитрий использует задержку, чтобы укрепиться в Новгороде...

Смущало Василия и явное неодобрение удельных князей. Понятно, не о Дмитрии заботились удельные владетели, а о неприкосновенности наследственных княжений, но Василию от этого было не легче. Борис Василькович Ростовский, выражая мнение других князей, не постеснялся даже упрекнуть великого князя в нарушении древних обычаев: «Новгородцы сами призвали Дмитрия, одни они перед тобой виноваты, с ними и воюй. А разорять Переяславль за вину новгородцев будет неправдой. Честь великокняжеская от такого дела будет в уроне...»

Но главным было все-таки не неодобренье князей, а грозная решимость переяславцев биться насмерть...

И Василий уступил.

Владимирское войско двинулось к Волге и, соединившись с тверскими дружинами, неожиданно появилось под Торжком.

Новгородские наместники, сидевшие в Торжке, не ожидали нападения. Дымное зарево поднялось над посадами. Загорелись и обрушились деревянные стены города. Владимирцы и тверичи ворвались в Торжок.

Купеческие амбары с красным товаром, серебряная казна, запасы хлеба, драгоценные меха, приготовленные для зимнего пушного торга, стали добычей победителей.

Пленных горожан отправили на ладьях в Низовскую землю.

Вскоре отбыл во Владимир и сам великий князь, оставив в Торжке своих воевод с приказом не пропускать в Новгород хлебные караваны.

Семен Тонильевич тем временем разорял новгородские волости за рекой Медведицей. Летучие загоны владимирской конницы доходили до верховьев Мологи, сжигая села и боярские усадьбы. Но это была скорее месть, чем военная необходимость: в лето шесть тысяч семьсот восьмидесятое35 октября в девятый день, князь Дмитрий Александрович благополучно пришел в Новгород и сел на новгородском столе.

С первыми снегопадами замерла война. Обе стороны готовились к зимним походам. И походы эти вскоре начались.

Летописцы, внимательно следившие за усобной войной, не успевали заносить на пергаментные листы быстро сменявшиеся события.

Сначала сам великий князь с владимирским баскаком Амраганом и затем его мурзой Айдаром воевали новгородские волости. Многочисленные отряды татарской конницы и великокняжеские дружины рыскали по лесным дорогам, нападали на деревни, грабили города, захватывали пленных и, отягощенные добычей, отступали обратно за Волгу.

Потом Святослав Тверской, союзник великого князя, тоже с помощью татар, сменил уставшие владимирские полки. Война охватила огромное пространство. Бои вспыхивали под Волоком, под Бежичами, под далекой северной Вологдой.

А за Дмитрием Александровичем даже уследить было трудно.

Переяславский князь метался со своими удалыми дружинами по Новгородской земле, громил великокняжеские заставы, отбивал обозы с добычей, внезапными налетами освобождал пленных, перехватывал и вешал на перекрестках дорог великокняжеских гонцов.

Война принимала жестокое, невиданное доселе обличье.

Василий приказал своим тиунам схватить новгородских купцов во Владимире, Твери и Костроме, отобрать товары, а самих их заковать в железо. Воеводы великого князя, засевши в Торжке, накрепко заперли хлебный путь в Новгород. Дорог стал хлеб в новгородских волостях, черные люди начали помирать с голоду.

В отместку князь Дмитрий осадил со своими дружинами и новгородским пешим ополчением город Тверь, столицу князя Святослава Ярославича.

Во Владимир к великому князю приехали большие новгородские послы Семен Михайлович, Лазарь Моисеевич и Стелан Душилович. Приехали не просить о милости, а требовать своего, чувствуя за плечами силу. «Ты бы, великий князь, Нова-города не добивался, а что новгородское взял, то все бы отдал без утайки, – настаивали послы. – А что новгородских гостей грабили, поймали и заточили, ты бы всех гостей отпустил в Новгород со всем товаром безо всякой зацепки. Тогда жить тебе с Нова-городом в мире и в любви. Дай мир по правде новгородской!»

Но великий князь Василий мира не дал, приказал снаряжать новую рать на помощь тверскому князю.

Дмитрий Александрович, отступив от несокрушимой Твери, принялся штурмовать Торжок. Долго оборонялись воеводы великого князя. Много новгородцев нашли смерть под стенами Торжка. Но все же пересилил Дмитрий великокняжеских воевод. Переяславцы и новгородские ополченцы ворвались в город, сбили замок с хлебного пути.

Великому князю Василию нужно было все начинать сначала.

Снова собрались на новгородских рубежах владимирские и тверские полки. Снова потекли из-за реки Оки татарские тысячи, призванные великим баскаком Амраганом. Войне не видно было конца.

Но дрогнула сердцем корыстолюбивая новгородская господа, бояре и торговые гости. От войны им были только убытки. Порушилась торговля с Низовской землей. От непроданных товаров ломились амбары и подклети. Тиуны присылали слезные грамоты из вотчин, дотла разоренных наездами татарских загонов и ватагами владимирцев. Серебряная казна, собранная посадником Павшей Онаньичем с посадских дворов, растратилась на войну.

Сначала осторожно, а потом все настойчивей и настойчивей заговорили недовольные князем Дмитрием бояре: «Отовсюду нам горе! Отсель князь великий Василий с полками, а отсель князь тверской с полками же, а отсель баскак Амраган с бессчетными татарами. Вся Низовская земля на нас!»

Престарелый архиепископ Далмат, владыка новгородский, тоже тяготился военными заботами. Все чаще начал вспоминать в разговорах божью заповедь, что проливать кровь христианскую – великий грех...

Под предлогом защиты наровского рубежа от немцев владыка Далмат отозвал новгородское ополчение. Не приходили больше из Новгорода к войску обозы с оружием переяславского князя и хлебными запасами. Правда, явно отступиться от князя Дмитрия новгородская господа не решилась. Но намекнуть – намекнула, что было бы к лучшему, если переяславский князь своей волей отъедет из Новгорода...

В лето шесть тысяч семьсот восемьдесят первое36 Дмитрий Александрович возвратился в Переяславль, сохраненный в целости большим воеводой Иваном Федоровичем. Вместе с ним покинул Новгород посадник Павша Онаньич, который не пожелал примириться с всевластием великого князя.