свежесть. А запах! От Дениса разило как от ломового грузчика после рабочего
дня.
стоявшее у входа в кухню. Открыв холодильник, я налила стакан апельсинового
сока и протянула ему. Денис жадно выпил.
дыхание, расшнуровала и стянула их вместе с носками. Потом расстегнула
пуговицы на джинсах и сняла с Дениса майку. Он сидел в кресле и как будто не
замечал моих манипуляций.
поплелся за мной. Я не решилась оставить Дениса одного и, усадив его в
ванне, принялась энергично намыливать ему спину. При этом совершенно
бессознательно я приговаривала совершенно так же, как если бы купала
годовалую Дашку:
чистая-пречистая. А сейчас посмотрим, какие у нас ручки. Грязные? Нет, уже
тоже чистенькие. И ножки. Все-все помоем и будем чистые и купанные.
завернула его в самое большое полотенце, которое было у меня, и помогла
выйти из ванны.
Достала из морозильника пару шницелей и сунула их в микроволновку. Чайник
уже закипел. Я налила Денису большую чашку крепкого кофе с молоком,
подвинула тарелку с бутербродами и села напротив.
с сыром.
мне сейчас хорошо! Я пять дней ночевал неизвестно где, боялся позвонить. Все
вещи, документы, телефон остались в номере. Мама, наверное, с ума сошла от
беспокойства. Ведь они подумают, что это я сделал! - он поднял на меня
глаза, полные боли.
мучился один, - я встала и, подойдя к Денису сзади, обняла за плечи. Он
затрясся от рыданий. - Ничего, это пройдет, все страшное позади, ты дома,
тебя здесь любят, все будет хорошо.
в детскую. Когда я вернулась, Денис был уже спокоен, и отсутствующее
выражение исчезло с его лица.
головой в мои волосы. - Какой родной запах, - буквально простонал он.
атакой...
порядку.
положение. Ты еще не выкинула мою зубную щетку за ненадобностью?
цивилизации, а сейчас, чистый и накормленный, он ведет себя барином. Еще и
любви на десерт потребует.
больше всех. Завтра отправлю его к матери, и все. Только вот, что я скажу
Борнштейну? Ведь я обязана его предупредить. Может, уговорить Дениса пойти к
следователю?
лоб и волосы, он прошептал:
раскрыла и превратила в двуспальную. - Хорошо-то как, - застонал он,
вытягиваясь. - Когда я последний раз лежал на чистых простынях? Не помню.
Иди ко мне.
"Дан-Панорама".
потерял голову. Я не оправдываю себя. Если бы не мое увлечение Татьяной, все
было бы по другому. Ее бы не убили, - его голос дрогнул.
меня простить, если сделаю тебе больно, но иначе ты просто не поймешь, как
все это было.
недостающие документы из Москвы. Я переводил, а потом Малявин обратился к
моему шефу Менахему с просьбой.
достопримечательным местам Израиля. Шеф согласился, ведь желание такого
богатого клиента - закон.
были с ней в храме Гроба Господня в Иерусалиме.
ревности, но он вертелся во мне и не давал дышать.
Головастый мужик. Но он побыл несколько дней и улетел обратно в Москву, а
Малявин и еще парочка остались утрясать контракт.
районам, где нет туристов. То в Гедеру поехали, осматривали какое-то
поселение, потом на север, возле Афулы крутились.
по-человечески, или давай спать.
легко согласилась. После поездки в Иерусалим, это было пару месяцев назад, я
проводил ее до гостиницы и... остался там.
была вся раскрытая, раскрепощенная. Я чувствовал себя с ней хозяином,
повелителем... - он замолчал.
чувствовал себя мальчиком, сынком. Ну что теперь, измениться? Начать хлопать
ресницами и восторгаться его словами? Черт побери, это же противно самой
природе наших отношений! Господи, о чем я вообще думаю? Завтра, поцеловав
меня на прощанье, он выйдет за дверь и, вполне вероятно, будет сам решать
свои проблемы, а мне в его жизни просто не запланировано место. Я всегда
говорила, что ваши отношения временные, но старалась не верить этому. И надо
же, в тот момент, когда я уже вполне оправилась от этой болезни, он появился
вновь. И мне снова жутко хочется видеть его рядом, прижаться к нему и
чувствовать себя счастливой".
затягивалось.
мое бедро, укрытое простыней. - Мне действительно было с ней хорошо.
Великолепная в сексе, неутомимая, как молодая кобылица, Татьяна отдавалась
вся, целиком. Для нее не существовало понятия времени. Когда я говорил, что
утром мне нужно быть на работе, она просто не слушала. Я ходил с такими
синяками под глазами, что мои сотрудники в открытую хихикали. Дома я только
и делал, что отсыпался. И ты знаешь, мы с ней практически не разговаривали.
А то, как она реагировала на вполне реальные вещи, меня зачастую ставило в
тупик.
религиозного квартала Иерусалима. Ортодоксы протестовали против закона о
мобилизации ешиботников. Она посмотрела на экран и неожиданно произнесла:
"Ну не хотят евреи в армии служить, и не надо". "Постой, - сказал я ей, -
разве только они евреи? А такие, как я, как все, что не ходят с бородами и в
черных лапсердаках?" И ты знаешь, Лера, что она мне ответила? Что мы были