средневековых аллегорий. - Затрахала. Она нимфоманка.
такой же священной яростью, - ни дать ни взять приговор святой инквизиции
перед сожжением еретика на костре.
когда он перебежал к такой вот... молоденькой стерве. А ведь мы с ним
прожили двадцать пять лет. Душа в душу. И за какие-нибудь полтора месяца...
Все двадцать пять - псу под хвост. Синдром стареющих мужчин, знаете ли...
меня деньги одалживал. На средства, повышающие потенцию. Идиот! А ведь мог
бы прожить до ста, не напрягаясь...
готический барельеф, убивало всякую мысль о плотских наслаждениях, Гийом
Нормандский был бы доволен своей подопечной. Рядом с таким телом, совершенно
не напрягаясь, легко прожить даже не сто лет, а сто двадцать. Или сто
пятьдесят.
Багратионовна. - И все ради какого-то мюзикла, на который его Мариночка так
жаждала попасть. Я сама заказывала билеты. Это ненормально, Никита,
отказываться от деловой встречи из-за прихотей жены. При его-то положении,
при его-то репутации. Я права?
любом раскладе. И даже теперь, когда последняя фраза из "Касабланки", на
которую он возлагал столько надежд, накрылась медным тазом.
оброненную Мариночкой.
Всего-то и дала себе труд наложить лапу на мешок с деньгами. А он доверился
ей как ребенок, право слово... Больно смотреть... Ах, что бы я только ни
отдала, чтобы вывести ее на чистую воду! Но, к сожалению, это выше моих
сил... Зато вы... Вы готовы принести себя в жертву, молодой человек?
тип латинского любовника. Она не устоит. Пресыщенным самкам нравятся
латинские любовники...
пор Никита считал себя кем угодно, но только не брутальным мачо с плохо
выбритым подбородком и чесночным запахом изо рта. Подобное сравнение могло
родиться только в дистиллированных мозгах климактерички со стажем, коей,
безусловно, дражайшая Нонна Багратионовна и являлась.
первый, не вы последний. Расхожий сюжет. Сюжет и правда был расхожим, вот
только где именно могла почерпнуть его Нонна Багратионовна - в
мумифицированном отделе редкой книги или в порнофильме о хозяйке особняка и
мускулистом садовнике?... Спрашивать об этом Никита не рискнул. Не рискнул
он и откликнуться на экстравагантное предложение секретарши. И тема завяла
сама собой.
Пятнадцатую линию, чтобы передать Мариночке очередные билеты на очередной
мюзикл - сам Корабельникоff застрял в Ленэкспо на выставке "Новые технологии
в пивной промышленности".
протерзав звонок контрольных три минуты. При виде сумрачной
телохранительницы Никита, как обычно, оробел. С самого начала их отношения
не заладились, если несколько совместных посиделок в "Amazonian Blue" можно
назвать отношениями. До сегодняшнего дня они не перебросились и парой фраз,
и Эка вовсе не собиралась отступать от традиции. Она лишь дала себе труд
осмотреть Никиту, отчего тот скуксился еще больше. Под антрацитовым, не
пропускающим свет взглядом Эки Никита почувствовал себя, как в оптическом
прицеле снайперской винтовки, и даже испытал непреодолимое желание покаяться
в грехах, как и положено приговоренному к смерти. Но вместо этого пробухтел
невразумительное:
ее заняться таким экзотическим ремеслом? Она была типичной грузинкой, но не
той, утонченной, узкокостной, вдохновляющей поэтов, воров и виноделов,
совсем напротив. Ей бы на чайных плантациях корячиться в черном платке по
самые брови; ей бы коз доить и лозу подвязывать, а в перерывах между этими
черноземными занятиями выплевывать из лона детей - тех самых, которые станут
впоследствии поэтами, ворами и виноделами. И полюбят уже совсем других
женщин - утонченных и узкокостных... И вот, пожалуйста, - телохранитель!...
пропущенная под мышкой. Из кобуры виднелась такая же антрацитовая, как и
взгляд грузинки, рукоять пистолета, а на плечах болталась кожаная жилетка,
натянутая прямо на голое тело. В любом другом случае Никита решил бы, что
это очень эротично - жилетка на голое тело, вызывающе-четкий рельеф
мускулов, спящих под смуглой кожей, и татуировка на левом предплечье - змея,
кусающая себя за хвост. В любом другом - только не в этом. Эка была создана
для того, чтобы влет, не целясь, расстреливать все непристойные желания. А
мысль о том, что чересчур фривольный прикид не соответствует официальному
статусу телохранителя, даже не пришла Никите в голову. А если бы и пришла -
он списал бы это на жаркий и влажный питерский август.
давая понять, что аудиенция закончена. Но дверь перед носом Никиты
захлопнуться так и не успела: из недр квартиры раздался томный голос
Мариночки:
стать мальчишеской стрижке - глухой и низкий.
королева-мать в тронном зале, по-другому и не скажешь.
посторонилась и пропустила Никиту в квартиру.
не изменилось, и в то же время изменилось все. Поначалу он даже не смог
определить, чем вызваны столь разительные тектонические подвижки; это было
похоже на детскую игру "Найди пять различий". Никита же не нашел ни одного -
все вещи стояли на своих местах, даже традиционные ящики с пивом
перекочевали сюда прямиком из прошлой зимы.
кухню.
секретарского "Chibo"; но это был единственный повод просочиться на когда-то
холостяцкую кухню, о которой у Никиты остались самые благостные
воспоминания. Здесь, вдали от ада собственной жизни, он был почти счастлив.
и разгильдяйское пространство кухни приобрело четко выраженную систему
координат, на одной стороне которой устроилась Мариночка с кофемолкой
"Bosh". На другой обосновалась Эка, подпирающая дверной косяк литым плечом.
После некоторых колебаний Никита уселся на краешек табуретки - той самой,
сидя на которой было так весело, так мрачно, так упоительно пить водку с
Kopaбeльникoffым.
пряный аромат. И только теперь Никита понял, что именно изменилось в доме.
фотографиями, дешевыми ирисками, нагретыми на солнце сандалиями, бездымным
порохом, дохлыми жуками в спичечном коробке - всем тем, чем забито любое
уважающее себя мальчишеское детство. А Корабельникоff, несмотря на седины,
состояние и пивную компанию собственного имени, до самого последнего времени
оставался мальчишкой. И это тоже тащило Никиту в дом Корабельникоffa - как
на аркане. Детство Никиты-младшего было похоже на Корабельникоffcкoe, даром
что их разделяли десятки лет...
запахами. Она рассовала их по углам, она ловко пометила территорию, и теперь
все эти запахи, подобно минам-растяжкам, грозно предупреждали: "Не влезай -
убьет". Нет, это были совсем не те традиционные запахи, которые шлейфом
тянутся за любой женщиной. Не духи, не гели, не дезодоранты, не свежевымытые
волосы, не свежесшитые платья, совсем нет. Здесь пахло телом. Телом - и
больше ничем. Родинками, кожей, потом, спермой, поцелуями, бритым лобком,
искусанными губами, задохнувшимся в предвосхищении оргазма стоном. Этот
запах вызывал самые порочные желания, толкал на самые безумные поступки,
лишал сил и ускользал от возмездия. Но, странное дело, в столь первобытном,
животном торжестве тела было что-то религиозное, впору секту организовывать
и молиться до одурения на фалоимитатор. Никиту даже пот прошиб от такой
термоядерной смеси борделя и исповедальни. Но не ей же исповедоваться,
медноволосой порно-аббатисе! В длиннющей футболке, с голыми стройными ногам.
Никита вперился взглядом в эту проклятую футболку с целым выводком
мультяшных щенков-далматинов. Под футболкой ничего не было, Никита мог бы в
этом поклясться - ничего, кроме бесстыже выпирающих сосков и такого же
бесстыжего провала живота. Черт, когда-то давно, в счастливом, осененном