напоминает. Слышны людские голоса, негромкие, спокойные, кто-то смеялся,
у водопроводной колонки звенели ведра, слышно было как в жестяное дно с
напором бьет струя воды...
и думал, как быть дальше. Он не представлял даже на чьем дворе нашел
убежище, на чей чердак забрался. Медленно перебирал разноцветные, тугие
пачки денег, зачем-то пересчитывал их, гладил, вынимал из портфеля и
снова запихивал их туда, словно опасаясь, что кто-то наблюдает за ним в
этот момент. Потом, приникнув к щели, смотрел наружу, разглядывал улицу,
деревья, двор, людей. Все это странно отдалилось от него и даже на
дорожную пыль, серую, легко поднимающуюся в воздух пыль, он смотрел, как
на нечто далекое и недоступное Он уже не мог свободно пройтись по улице,
посидеть под деревом Всем можно, а ему нельзя...
пытался отряхнуть пятна с брюк и тут же бросал это занятие Из
подслушанных разговоров узнал, что об ограблении известно в поселке,
узнал, что кто-то задержан, а остальных разыскивают. И сам уже подумал,
что его портреты висят на всех углах, что вокзалы и автостанции
перекрыты и что стоит ему лишь появиться на у улице, как его тут же
узнает первый прохожий...
убийства. И Урицкий, сорокалетний, нетерпеливый и настырный, с
потрепанной физиономией и скорбным, пакостливым взглядом, начал
понимать, что деваться некуда.
это обстоятельство. Выбравшись ночью с чердака, пробрался к воде и
тщательно отмыл нож от крови. А на следующую ночь покинул чердак.
Заприметив место, выбросил нож. Расчет его был уж куда как хитер: вот
найдет милиция его нож и скажет, что, дескать, поскольку на нем следов
крови не обнаружено, то и участия в преступлении Урицкий не принимал, а
все злодейство совершил Сулов. А если бы еще оказалось, что Сулова
вообще пристрелили во время погони...
Вашев, которого они тоже сочли мертвым, поправится, не знал, что
охранник Василий Шишман жив...
час-другой в овраге, поднялся и направился прямехонько в областное
управление внутренних дел.
несчастный, жалко смотреть, и говорит, что фамилия его Урицкий, зовут
Степаном, что хочет он покаяться...
перепрятывания в самых темных углах, которые только можно себе
вообразить - вокзальные туалеты, вагоны товарняков, кузов случайного
грузовика, лесная полоса у дороги...
ведь это и есть та самая жизнь, к которой ты стремился. Жизнь без
обязанностей, свободная, денежная...
деньги, а остальное приложится. А на деле ничего к деньгам не
прикладывалось. Ни свободы, ни беззаботности, ни уверенности. Ничего.
Деньги деньгами и остались. Не превратились они ни в счастье, ни в
довольство. Более того, даже разрушили то, что было. Какая-никакая семья
была, дом, круг людей, с которыми если не дружил, то хотя бы общался,
было с кем за бутылкой потрепаться...
нечесанным, ссутулившимся, криво ухмылялся, слушая показания
соучастников и подергивал нелепые свои бесформенные усики. Без наглости
ухмылялся, даже с какой-то безнадежностью. Может быть, только он до
конца понимал, что надеяться в общем-то уже не на что. ?На! На! На!? -
кричал во время схватки, нанося удары ножом Павлу Кравцову, который уже
не мог оказать сопротивления, которого уже проткнул ножом Урицкий,
подкравшись сзади. Сколько же ненависти он выплескивал из себя,
ненависти ко всем нам...
домой.
несколько минут Сулов бежал со двора, на ходу застегивая пуговицы. Он
добрался до станции Одесса-Пересыпь, забился в какой-то товарный вагон и
сидел в нем, пока поезд не остановился. Только выбравшись из вагона,
узнал, что оказался на станции Вознесенск. Дальше ехать по железной
дороге побоялся, отправился на автовокзал, переночевал там, маясь между
туалетом и залом ожидания. Повсюду его гнали не больно вежливые
уборщицы, потрясая зловонными швабрами, Сулов послушно терпел их ругань,
он теперь был готов терпеть что угодно.
вокзалах и в придорожных копнах - он опасался прийти даже к знакомым,
думая, что его там могут поджидать. К концу месяца добрался до Белой
Церкви, надеясь оттуда проскочить в Киев - город большой, найти его
будет трудно.
ему безопаснее. Правда, здесь другая сложность - на товарных станциях не
положено быть посторонним и его все гнали, все покрикивали -
стрелочники, дежурные, сцепщики вагонов. И он уходил от одних, попадал
на глаза другим, без слов подчиняясь окрикам. Да, что-то с ним
произошло, стал он всех побаиваться, опасаться, за всеми признавал право
прикрикнуть. От прежнего гонора не осталось и следа.
он вдруг увидел идущих навстречу милиционеров, случайных постовых,
порядка ради решивших пройти по товарной станции. И тут выдержка
изменила Сулову. И он бросился удирать по бесконечным переплетениям
железнодорожных путей, по шпалам, стрелкам, ныряя под вагоны,
проскальзывая между колесами, падая и поднимаясь, не в силах даже
оглянуться. А если бы оглянуться, то увидел бы, что никто за ним не
гонится, никто даже не обратил внимания на снующего между вагонами
мужчину...
и колеса медленно, страшно медленно проехали по ногам Сулова. Весь
состав прошел через его ноги, а он лежал с внешней стороны путей и
смотрел на свои, теперь уже отдельно лежащие ноги.
повинной. Да, он тоже повинился. Чего не бывает - вдруг поможет... А во
время суда пользовался правом отвечать на вопросы сидя, давать
показания, не поднимаясь. Он уже не мог оторваться от скамьи подсудимых.
Даже на несколько секунд. Сидя неподвижно у самой стены, откинувшись в
угол, он ухмылялся серыми, безжизненными губами, слушая бессвязные слова
Урицкого, вдохновенную ложь Митрова, вдумчивые и печальные ответы
Дичука, надсадное возмущение Версона, которого, видите ли, посадили на
одну скамью с этими бандюгами... Слушал и пощипывал усики,.
***
райотдела Николай Джежела:
впечатление - вот, дескать, были люди, и нет им равных, и так далее.
Ребята действительно многое умели в нашем деле, этого не отнимешь. Но
умение это шло от увлеченности. Была преданность делу, интерес к работе.
Это, кстати, неплохо бы намотать на ус молодым ребятам, да и не только
нашим. А то начинают канитель разводить - справлюсь ли, по мне ли это,
отвечает ли это моим наклонностям... Если такие разговоры начинаются, то
все - дела не будет. Ну, сделает кто-то другой, тебе-то от этого какая
радость? Ведь он твою работу сделал!
наш район. Павлик Кравцов оказывается рядом. Как быть? Грабителей
несколько, сколько - неизвестно. Вызвать опергруппу? Не успеть.
Преступники уже почувствовали неладное, начинают сматывать удочки. Дело
решает минута-вторая. Как быть? - этот вопрос тысячу раз себе задашь в
поисках правильного решения. Как же, черт возьми, быть? Уклониться,
сослаться... Кравцов решает - брать. То есть, идет на явное
столкновение. Решает дать бой. Риск? Да. Но оправданный. Грабители, судя
по всему, невысокого класса. Новички. Наследили, шуму наделали, плохо
сработали. Действие происходит средь бела дня. Тоже хорошо. Ограбление -
в многоквартирном доме. Опять плюс. Значит, можно надеяться на помощь. И
Павлик дает бой. И выигрывает его. Он врывается в квартиру, подавляет
сопротивление и всех троих приводит в управление. В целости и
сохранности. Шуму было, смеху...
пользующийся дурной репутацией. В одной из квартир обычно собирается
публика странного пошиба - картежники, перекупщики, мошенники. Наше