пантеизмом. философское воззрение, которое считает принципом положение
"бытие - это только бытие, ничто - это только ничто", заслуживает названия
системы тождества; это абстрактное тождество составляет сущность пантеизма.
себе, кажется удивительным или пародоксальным, то не следует больше обращать
на это внимания; скорее приходится удивляться удивлению тех, кто показывает
себя таким новичком в философии и забывает, что в этой науке встречаются
совсем иные определения, чем определения обыденного сознания и так
называемого здравого человеческого рассудка, который не обязательно здравый,
а бывает и рассудком, возвышающимся до абстракций и до веры в них или,
вернее, до суеверного отношения к абстракциям. Было бы нетрудно показать это
единство бытия и ничто на любом примере, во всякой действительной вещи или
мысли. О бытии и ничто следует сказать то же, что было сказано выше о
непосредственности и опосредствовании (заключающем в себе некое соотношение
друг с другом (aufeinander) и, значит, отрицание), а именно, что нет ничего
ни на небе, ни на земле, что не содержало бы в себе и бытие и ничто.
Разумеется, так как при этом речь заходит о каком-то нечто и действительном,
то в этом нечто указанные определения наличествуют уже не в той совершенной
неистинности, в какой они выступают как бытие и ничто, а в некотором
дальнейшем определении и понимаются, например, как положительное и
отрицательное; первое есть положенное, рефлектированное бытие, а последнее
есть положенное (gesetzte), рефлектированное ничто; но положительное и
отрицательное содержат как свою абстрактную основу: первое - бытие, а второе
- ничто. - Так, в самом Боге качество, деятельность, творение, могущество и
т. д. содержат как нечто сущностное определение отрицательного, - они
создают некое иное. Но эмпирическое пояснение указанного утверждения
примерами было бы здесь совершенно излишне. Так как это единство бытия и
ничто раз навсегда лежит в основе как первая истина и составляет стихию
всего последующего, то помимо самого становления все дальнейшие логические
определения: наличное бытие, качество, да и вообще все понятия философии
служат примерами этого единства. А так называющий себя обыденный или здравый
человеческий рассудок, поскольку он отвергает нераздельность бытия и ничто,
пусть попытается отыскать пример, в котором одно оказалось бы отделенным от
другого (нечто от границы, предела, или бесконечное, Бог, как мы только что
упомянули, от деятельности). Только пустые порождения мысли (Gedankendinge)
- бытие и ничто - только сами они и суть такого рода раздельные, и их-то
этот рассудок предпочитает истине, нераздельности того и другого, которую мы
всюду имеем перед собой.
сознание сбивается с толку при рассмотрении подобного рода логических
положений, ибо случаи эти неисчислимы. Мы можем коснуться лишь некоторых из
них. Одной из причин такой путаницы служит, между прочим, то обстоятельство,
что сознание привносит в такие абстрактные логические положения
представления о некотором конкретном нечто и забывает, что речь идет вовсе
не о нем, а лишь о чистых абстракциях бытия и ничто, и что только их
необходимо придерживаться.
ли я или не существую, существует ли или не существует этот дом, обладаю ли
я или не обладаю ста талерами. Это умозаключение или применение указанного
положения совершенно меняет его смысл. В указанном положении говорится о
чистых абстракциях бытия и ничто; применение же делает из них определенное
бытие и определенное ничто. Но об определенном бытии, как уже сказано, здесь
речь не идет. Определенное, конечное бытие - это такое бытие, которое
соотносится с другим бытием: оно содержание, находящееся в отношении
необходимости с другим содержанием, со всем миром. Имея в виду
взаимоопределяющую связь целого, метафизика могла выставить - в сущности
говоря, тавтологическое - утверждение, что если бы была уничтожена одна
пылинка, то обрушилась бы вся Вселенная. В примерах, приводимых против
рассматриваемого нами положения, представляется небезразличным, существует
ли нечто или его нет, не из-за бытия или небытия, а из-за его содержания,
связывающего его с другим содержанием. Когда предполагается некое
определенное содержание, какое-то определенное наличное бытие, то это
наличное бытие, потому что оно определенное, находится в многообразном
соотношении с другим содержанием. Для него небезразлично, имеется ли другое
содержание, с которым оно соотносится, или его нет, ибо только через такое
соотношение оно по своему существу есть то, что оно есть. То же самое имеет
место и в представлении (поскольку мы берем небытие в более определенном
смысле - как представление в противоположность действительности), в связи с
которым небезразлично, имеется ли бытие или отсутствие содержания, которое
как определенное представляется соотнесенным с другим содержанием.
кантовской критике онтологического доказательства бытия Бога, которую,
однако, мы здесь рассматриваем лишь в отношении встречающегося в ней
различения между бытием и ничто вообще и между определенными бытием или
небытием. - Как известно, это так называемое доказательство заранее
предполагает понятие существа, которому присущи все реальности и,
следовательно, также существование, каковое также было принято за одну из
реальностей. Кантова критика напирает, главным образом, на то, что
существование или бытие (которые здесь считаются равнозначными) не есть
свойство или реальный предикат, т. е. не есть понятие чего-то такого, что
можно прибавить к понятию какой-нибудь вещи. - Кант хочет этим сказать, что
бытие не есть определение содержания. - Стало быть, продолжает он,
действительное не содержит в себе чего-либо большего, чем возможное; сто
действительных талеров не содержат в себе ни на йоту больше, чем сто
возможных талеров, а именно первые не имеют другого определения содержания,
чем последние. Для этого, рассматриваемого как изолированное, содержания в
самом деле безразлично, быть или не быть; в нем нет никакого различия бытия
или небытия, это различие вообще не затрагивает его: сто талеров не
сделаются меньше, если их нет, и больше, если они есть. Различие должно
прийти откуда-то извне. - "Но, - напоминает Кант, - мое имущество больше при
наличии ста действительных талеров, чем при одном лишь понятии их (т. е.
возможности их). В самом деле, в случае действительности предмет не только
аналитически содержится в моем понятии, но и прибавляется синтетически к
моему понятию (которое служит определением моего состояния), нисколько не
увеличивая эти мыслимые сто талеров этим бытием вне моего понятия".
запутывающей тяжеловесности, - двоякого рода состояния: одно, которое Кант
называет понятием и под которым следует понимать представление, и другое -
состояние имущества. Для одного, как и для другого, - для имущества, как и
для представления, сто талеров суть определение содержания, или, как
выражается Кант, "они прибавляются к нему синтетически". Я как обладатель
ста талеров или как необладатель их или же я как представляющий себе сто
талеров или не представляющий себе их - это, конечно, разное содержание.
Выразим это в более общем виде: абстракции бытия и ничто перестают быть
абстракциями, когда они получают определенное содержание; в этом случае
бытие есть реальность, определенное бытие ста этих талеров, ничто есть
отрицание, определенное небытие этих талеров. Само же это определение
содержания, сто талеров, рассматриваемое также абстрактно, само по себе,
остается без изменений, одним и тем же и в том, и в другом случае. Но когда,
далее, бытие берется как имущественное состояние, сто талеров вступают в
связь с некоторым состоянием, и для последнего такого рода определенность,
которую они составляют, не безразлична; их бытие или небытие есть лишь
изменение; они перенесены в сферу наличного бытия. Поэтому, если против
единства бытия и ничто возражают, что, мол, не безразлично, имеется ли то-то
(100 талеров) или не имеется, то заблуждаются, относя различие между моим
обладанием и необладанием ста талерами только за счет бытия или небытия. Это
заблуждение, как мы показали, основано на односторонней абстракции,
опускающей определенное наличное бытие, которое имеется в такого рода
примерах, и удерживающей лишь бытие и небытие, так же как и, наоборот,
превращающей абстрактное бытие и [абстрактное] ничто, которое должно
постигнуть, в определенное бытие и ничто, в наличное бытие. Лишь наличное
бытие содержит реальное различие между бытием и ничто, а именно нечто и
иное. - Это реальное различие предстает перед представлением вместо
абстрактного бытия и чистого ничто и лишь мнимого различия между ними.
совокупного опыта". "Благодаря этому мы получаем одним предметом восприятия
больше, но наше понятие о предмете этим не обогащается". - Это, как вытекает
из предыдущего разъяснения, означает следующее: посредством существования,
главным образом потому, что нечто есть определенное существование, оно
находится в связи с иным, и, между прочим, также с неким воспринимающим. -
Понятие ста талеров, говорит Кант, не обогащается от того, что их
воспринимают. Понятием Кант здесь называет означенные выше изолированно
представляемые сто талеров. В такой изолированности они, правда, суть
некоторое эмпирическое содержание, но содержание оторванное, не связанное с
иным и не имеющее определенности в отношении иного. Форма тождества с собой
лишает их соотношения с иным и делает их безразличными к тому, восприняты ли
они или нет. Но это так называемое понятие ста талеров - ложное понятие;
форма простого соотношения с собой не принадлежит самому такому
ограниченному, конечному содержанию; она форма, приданная ему субъективным
рассудком и заимствованная им у этого рассудка; сто талеров - это не нечто
соотносящееся с собой, а нечто изменчивое и преходящее.
определенное бытие - наличное бытие, - следует указать на упомянутое выше
начало науки, положенное Парменидом, который свое представление и тем самым
и представление последующих поколений очистил и возвысил до чистой мысли, до
бытия, как такового, и этим создал стихию науки. - То, что составляет первый
шаг в науке, должно было явить себя первым и историческим (geschichtlich). И
единое или бытие в учении элеатов мы должны рассматривать как первый шаг
знания о мысли; вода 36 и тому подобные материальные начала, хотя, по мнению
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Бажанов Олег
Посняков Андрей
Соломатина Татьяна
Маккэфри Энн