внимательно рассматривать на свет.
нотки.
чайника.
меня на хлеб и воду, чтобы скорее от меня избавиться?
поджала тонкие губы и опять отвернулась к стене. Оля поставила стакан на
тумбочку у кровати и вышла из комнаты.
наполнена грязной посудой, драный линолеум в черных, несмывающихся разводах,
крошечный стол, покрытый пожелтевшим, потрескавшимся пластиком, завален
газетами, тут же - мятый алюминиевый ковшик с жирными остатками супа,
сковородка со следами пригоревшей яичницы. Такое впечатление, что бабушка
весь день, пока нет Оли, ест и Читает газеты. Однако всегда встречает внучку
словами:
жадность в еде. Потакать этому нельзя. Бабушку надо постоянно сдерживать,
одергивать.
ваша бабушка очень скоро превратится в чудовище, которое не только измотает
вам нервы, но и станет реально опасно.
возразить или хотя бы задержаться на несколько минут в кухне, не прибежать
по первому зову, бабушка начинала кричать и метаться, как загнанный зверь,
иногда выскакивала во двор в тапках и халате.
голос Иветты Тихоновны звучал на весь двор.
бодрости, с удовольствием проклинали всех неблагодарных внучек, дочек,
сыновей, невесток, зятьев скопом и Олю Гуськову в частности. Потом
какая-нибудь доброхотка звонила в дверь:
бедненькую.
было сил. Она молча уходила на кухню и сидела там, пока Иветта Тихоновна
громко рассказывала гостье про все ужасы своей жизни со зверюгой-внучкой.
тем крепче и энергичнее становилась.
средство кончилось, придется обойтись вонючим склизким куском хозяйственного
мыла. Она машинально намыливала старые, потрескавшиеся тарелки, чашки с
отбитыми ручками, щербатые вилки и старалась ни о чем не думать.
быть чистым помещение, в котором пятнадцать лет не делали ремонт. Оля
отодвинула стол к плите, достала из стенного шкафа в коридоре раскладушку,
свернутый матрас и постельное белье. Вот уже два года она спала на кухне. В
квартире была всего одна комната. Как ни перегораживай книжным шкафом, а все
равно бабушкино безумие дышит в лицо, не дает уснуть. Иветта Тихоновна
кричит во сне, стонет, иногда громко храпит. Через стенку не так слышно.
перед собой в одну точку. Потом спохватилась, едва держась на ногах,
поплелась в ванную. Из зеркала над раковиной взглянули на нее огромные глаза
глубокого сине-лилового цвета.
таких принцесс изображают художники на цветных иллюстрациях к дорогим
подарочным изданиям.
точеный прямой нос, яркий крупный рот, длинная гордая шея. Никакой
косметики, кожа светится сама по себе, тонкая, прозрачная, идеально чистая,
умытая с утра холодной водой. Ни пудры, ни губной помады. Все свое, живое,
натуральное. Щелкнув дешевенькой заколкой, Оля распустила длинные
светло-русые волосы, здоровые и блестящие, хотя она мыла их самыми простыми,
дешевыми шампунями, а иногда, когда совсем не было денег, пользовалась
детским мылом и ополаскивала водой с уксусом.
усталостью, хроническим недосыпанием и недоеданием, нищетой, издерганными
нервами. Только старость, пожалуй, истребит этот ненужный, напрасный дар
природы, который Оле Гуськовой ничего, кроме беды, пока не принес. Но до
старости далеко, ей всего лишь двадцать три года.
встала под горячий душ и зажмурилась. Сквозь шум воды она явственно услышала
высокий мужской голос:
ведь покупал на глазок. И туфли. Ты посмотри на себя в зеркало, Оля, это
бред какой-то, ни одна нормальная женщина в наше время так не одевается. А с
твоей внешностью это просто грех. Ты ведь любишь рассуждать о грехе. Ты все
равно, конечно, самая красивая, но я не могу идти с тобой в кабак, когда на
тебе такие чудовищные тряпки.
собственный голос, но казался далеким и совсем чужим.
полголовы. И нога меньше на два размера. К тому же она все покупает себе
сама и очень удивится, если я принесу... Оленька, солнышко, почему ты меня
так обижаешь? Я старался, покупал, а ты даже примерить не хочешь.
Надо помолиться, надо к Исповеди пойти. Однако при мысли об исповеди она
почувствовала давящую боль в груди. Господи, какой грех, какой черный,
мерзкий, смертный грех.
маленькой нищей ненавистной квартирке, даже не взглянула на себя в зеркало,
не расчесала волосы.
мне; даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько..."
смысла, просто повторяла,, как выученное наизусть стихотворение. Неужели
даже молиться она теперь не сумеет? Нет покаяния, и прощения не будет. Даже
слез нет - ни слезинки.
узнала, что погибли мама с папой. Второй - когда умная усталая пожилая
женщина, профессор психиатрии, сообщила ей, что бабушка сошла с ума.
кочевал по гарнизонам. Мама, военный врач, кочевала вместе с ним. То
пустыня, то тайга, ужасный климат, неустроенный быт гарнизонных городков -
зачем это маленькому ребенку? Оля родилась на Дальнем Востоке. Когда ей
исполнился год, ее привезли в Москву и отдали бабушке Иве, Иветте Тихоновне,
маминой маме.
маленькую Олю очень любила. Работала она инспектором районного отдела
народного образования. Оля с раннего детства привыкла видеть бабушку Иву в
строгом синем костюме-джерси, отделанном черной бейкой, в белой блузке с
отложным воротничком. Никакой косметики, никаких украшений. Простая короткая
стрижка, туфли-лодочки без каблука.
двухкомнатная квартира оживала, наполнялась музыкой, смехом, подарками,
гостями.
Олину светло-русую головку к груди, целуя тонкое, ангельски прекрасное
личико, огромные темно-синие глаза.
А куклы не развивают.
пятилетнюю дочь в Парке культуры.
пломбир, тщательно растапливала во рту, прежде чем проглотить.
взрослые хохотали до упада, ребенок оставался серьезным.
Контровский Владимир
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий