подам в суд, то ответчик может сослаться на неточность перевода.
- Да, Елизавета Павловна, я слышал о вашей осторожности, но не предполагал
ее масштабов, - Красавченко покачал головой, - даже для меня, матерого
дипломата, это слишком. Ну, хорошо, а если я дам вам гарантию, что ни одной
опасной темы голландец не затронет?
- В таком случае он не профессиональный репортер.
- Как раз наоборот, он настоящий профессионал. То есть он может интересно
подать любую информацию, не обязательно скандальную.
- Для того чтобы любая, самая безобидная информация заинтересовала
публику,. в ней должно содержаться нечто скандальное или хотя бы
скабрезное- Это, к сожалению, закон жанра. Анатолий Григорьевич, вам это -
очень нужно? - Она улыбнулась мягко, доверительно. Именно это ей больше
всего хотелось узнать: чего на самом деле хочет от нее дипломат с
пластмассовым лицом? Она совершенно не опасалась давать интервью. Одним
корреспондентом больше, одним меньше - не важно.
- Можно вашу сигарету? Пытаюсь бросить курить, мои кончились, и вот,
стреляю, - он продолжал улыбаться, но глаза стали напряженными, колючими.
"Так-то, Анатолий Григорьевич, еще неизвестно, кто кого прощупывает в этом
разговоре, - подумала Лиза, - теперь я дам вам шанс мягко уйти от
неприятной темы. Поглядим, захотите ли вы к ней вернуться? "
- Пожалуйста, - она протянула ему пачку, - но так вам никогда не удастся
бросить. Скоро вам станет неловко стрелять чужие сигареты, вы опять начнете
покупать свои.
- Почему вы так думаете?
- Сама проходила. Бросить курить можно тогда, когда точно знаешь, что это
лично для тебя более вредно, чем питаться жирным мясом, макаронами с
кетчупом, гамбургерами, сосисками, запивая все это пивом или кока-колой и
дыша выхлопными газами.
- А, я все понял. Вы потому так отлично выглядите, что не едите всего, что
перечислили?
- Правильно, - кивнула Лиза, - но я курю и дышу выхлопными газами.
- Жалко, с нами нет сейчас Давида Барта с диктофоном. Он будет звонить мне
завтра утром, а я так и не знаю, что же ответить.
- Вы не объяснили мне, зачем это лично вам нужно? - напомнила Лиза. -
Почему вы так долго и серьезно уговариваете меня встретиться с этим
голландцем? Он ваш близкий друг? Родственник? Он обещал вам какую-то
ответную услугу?
- Да, о вашей жесткости я тоже наслышан, - пробормотал Красавченко, - нет,
Давид Барт мне не друг, не родственник, и никаких ответных услуг я от него
не жду. Все проще. Все на уровне приятельского трепа. Я обещал уговорить
вас. Люблю выполнять обещания. Даже те, которые даны на уровне трепа.
- Даже те, которые даны за другого человека?
- Ну ладно, я поступил опрометчиво. Не думал, что для вас это так серьезно.
- Да, для меня это серьезно. - Лиза встала. - Наверное, нам пора в
гостиницу, Анатолий Григорьевич.
- Жаль. Очень жаль. Ну, на "нет" и суда нет. Отказаться от интервью - ваше
- право.
Помогая ей надеть пальто, он ненароком потерся щекой о ее волосы.
* * *
- Мне нужно сделать анализ крови! Меня чем-то накачали! Время идет,
вещество может рассосаться! Не останется следов! Я не убивал, меня
подставили! Я должен позвонить жене! - пока его везли в милицейской машине,
Саня упрямо, как сумасшедший на митинге, выкрикивал эти фразы, но не
получал никакого ответа, кроме "Заткнись, не ори!".
Потом безнадежно, еле слышно нашептывал, как молитву, что по закону ему
положен адвокат, что стрелять он не умеет, а даже если бы умел, то был без
сознания, и вообще он понятия не имеет, как оказался в чужом подъезде. Он и
адреса убитого точно не помнит, а записной книжки при нем не было, и вообще
какого черта его понесло бы глубокой ночью куда-то, кроме собственного
дома?
Самое скверное, что он действительно ничего не мог вспомнить. Весь прожитый
день тонул в какой-то мучительной мути. Если утро еще кое-как
высвечивалось, , раскладывалось на детали, то вечер терялся вовсе. Он сумел
вспомнить, что утром был у него телефонный разговор с Вовой Мухиным, причем
разговор странный, неожиданный, важный, и вроде бы это имело отношение к
вечеру, но о чем они говорили, Саня забыл напрочь, и с дальнейшими
событиями телефонная беседа никак не сплеталась. Он старался проследить
мысленно весь прожитый день, час за часом, и не мог. Это вызывало у него
потную липкую панику. Оттого, что вспомнить было необходимо, события все
стремительней путались в голове.
Такое однажды случалось. В институте на третьем курсе во время зимней
сессии он умудрился получить "неуд" на экзамене по физике, хотя был готов и
отлично знал ответы на оба вопроса в билете. Он легко и быстро набросал
план, не дожидаясь вызова, отправился отвечать. Но стоило ему оказаться у
стола экзаменатора, и что-то произошло. Он молчал как рыба. Он забыл все,
вообще все. Мучительно пытался выдумать первую фразу или хотя бы слово, с
которого можно начать, но не мог, как будто вообще разучился говорить
по-русски.
Позже ему объяснили: такое бывает. Даже существует специальное понятие в
психологии - экзаменационный ступор. У совершенно здорового человека от
усталости и нервного перенапряжения что-то там срабатывает в мозгу или,
наоборот, не срабатывает. В общем, гипофункция памяти связана с диффузной
задержкой мысли. Это он сам прочитал в дореволюционном учебнике психиатрии,
который валялся у бабушки в глубине книжного шкафа. Прочитал и успокоился,
понял, что он пока еще не псих. Экзамен пересдал на "отлично",
Но сейчас не экзамен. Забывчивость чревата не лишением стипендии, а
лишением свободы, что, собственно, уже и произошло. Дальше будет только
хуже.
Сначала его привезли в районное отделение милиции. В "телевизоре", в
прозрачном зарешеченном загончике для задержанных, соседями его оказались
шальные, накаченные наркотиками подростки, парочка тихих бомжей и какой-то
совсем бешеный пожилой мужик, взятый за изнасилование десятилетней девочки.
Саня забился в угол. Он видел, как шевелятся от вшей волосы у бомжей на
головах, видел страшные мутные глаза мужика насильника, слышал унылую
матерщину подростков, и это мешало сосредоточиться, сообразить, что же
произошло на самом деле. Он представлял, как мечется сейчас по квартире
Наташа, и от этого больно сжималось сердце. Наверное, она обзванивает
больницы. Ей диктуют все новые справочные номера, она не успевает
записывать, руки у нее дрожат, в глазах горячо от слез. Хорошо, если Димыч
спит.
Саня понимал, что надо спокойно и серьезно обдумать свое положение, но
мысли его почему-то упрямо убегали прочь из загончика-"телевизора", из вони
и ужаса, домой, к жене и сыну. Он так ясно видел, как открывает дверь своей
квартиры, как ворчит Наталья, помогая ему снять грязную дубленку, как он
залезает в горячую ванну с хвойной пеной, а потом, красный, распаренный,
чистый, в теплом махровом халате, пьет крепкий чай на кухне и рассказывает
Наталье дикую историю про труп в чужом подъезде.
Мужика насильника вывели из "телевизора", он завизжал высоким, надрывным
голосом, стал упираться ногами и руками, потом завыл, как пес. Вой этот
мучительно долго стоял в ушах.
Время шло. На Саню никто не обращал внимания. Он понимал, что с каждой
минутой тают его шансы выпутаться. В памяти у него был черный провал.
Последнее, что осталось от начала сегодняшнего вечера, были долларовые
купюры, рассыпанные по полу. Но где именно он видел это, кому принадлежали
деньги, кто находился рядом, Саня вспомнить никак не мог.
В отделение ввалилась толпа дешевых проституток. Продрогшие, с расплывшейся
косметикой на лицах, они громко ржали, заигрывали с милиционерами, вели
себя так, словно отделение для них дом родной, а задержание - счастливая
Свержин Владимир
Андреев Николай
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Василенко Иван
Махров Алексей