Чтение 10–й страницы книги ~След хищника~

-- Вы сами покупали лак? -- спросил я.

-- Нет. Попси.

-- А вы сами по магазинам еще не ходили?

Она покачала головой. Я не стал комментировать, но она сказала:

-- Наверное, вы думаете, что мне пора бы?

-- Да нет. Просто спросил.

-- Не давите на меня.

-- Не буду.

-- Вы не лучше Попси. -- Она смотрела на меня почти неприязненно. Это было что-то совершенно новое.

-- Я просто подумал, что лак хорошо смотрится, -- спокойно сказал я.

Она, нахмурившись, отвернулась, а я выпил кофе, который налила мне Попси, прежде чем выйти на двор.

-- Это Попси просила вас приехать? -- резко спросила Алисия.

-- Да, она позвала меня на ленч.

-- Она жаловалась, что я веду себя как корова?

-- Нет. А вы и правда так себя вели?

-- Не знаю. Наверное. Я знаю только, что мне хочется плакать. Швыряться чем попало. Ударить кого-нибудь. -- Она и вправду говорила так, будто у нее все внутри кипело, и лишь усилием воли она едва-едва сдерживалась.

-- Я отвезу вас в Даунс.

-- Зачем?

-- Поплакать. Попинать шины. И все такое.

Она взволнованно встала, бесцельно обошла кухню и вышла за дверь. Я тут же пошел за ней и нашел ее на полдороге к "Лендроверу". Она остановилась в нерешительности.

-- Идите же, -- сказал я, -- садитесь.

Я вопросительно показал стоявшей в отдалении Попси на "Лендровер". Она кивнула. Ключи были в зажигании. Я сел за руль и подождал, пока Алисия заберется в машину и сядет рядом со мной.

-- Это глупо, -- сказала она.

Я покачал головой, завел мотор и поехал по той же дороге, по которой мы ехали три дня назад к тишине, широкому небу и голосам птиц.

Когда я остановился и выключил мотор, Алисия, словно защищаясь, сказала:

-- И что теперь? Я даже не могу... плакать.

-- Пройдитесь, посмотрите, не захочется ли вам поплакать, а я могу подождать здесь.

Не глянув на меня, она сделала, как я сказал, -- выскользнула из "Лендровера" и пошла прочь. Ее хрупкая фигурка становилась все меньше и меньше, но она по-прежнему оставалась на виду. Через довольно долгое время она повернулась и медленно пошла обратно. Остановилась у открытого окна машины. Глаза ее были сухи.

-- Не могу. Бесполезно, -- спокойно сказала она. Я вышел из машины и встал рядом с ней на зеленой траве.

-- Что заставляет вас чувствовать себя в ловушке при занятиях в группе? -- спросил я.

-- Это вам Попси сказала?

-- Нет. Она просто сказала, что вы не хотите ездить в группе.

Она оперлась на крыло "Лендровера" не глядя на меня.

-- Чушь какая-то, -- сказала она. -- Не понимаю. почему. В пятницу я уже оделась было для езды. Я хотела... но меня вдруг всю скрутило. Я не могла дышать. Хуже, чем перед моими первыми большими скачками... но что-то вроде этого. Я спустилась, но стало только хуже. Потому я сказала Попси, что у меня болит голова... Это было почти правдой. Вчера то же самое. Я даже спуститься не смогла... я чувствовала себя такай жалкой, но я просто не могла...

Я подумал, затем сказал:

-- Начните с подготовки. Подумайте об одежде для скачек. О скаковых лошадях. О езде по улицам. Подумайте обо всем отдельно, по очереди, а затем скажите, при какой мысли вы начинаете чувствовать... что вас скручивает.

Она с сомнением посмотрела на меня, моргнула несколько раз, словно проворачивала все это в голове, затем покачала головой.

-- Сейчас я этого не чувствую. Не знаю, что это... я подумала обо всем. Эти парни... -- Последние слова прозвучали словно через силу. Словно вырвались из глубины души.

-- Парни?

-- Парни.

-- Что -- парни?

-- Их глаза, -- с тем же надрывом произнесла она.

-- Если вы поедете в хвосте, они не увидят вас, -- сказал я.

-- Я думаю об их глазах.

Я посмотрел на ее встревоженное лицо. Ей нужна профессиональная помощь, а не здравый смысл любителя.

-- Почему глаза? -- спросил я.

-- Глаза... -- она говорила громко, словно сами слова требовали ожесточенности, -- они смотрели на меня. Когда я спала. Я знаю. Они входили и смотрели.

Алисия внезапно повернулась к "Лендроверу" и на самом деле пнула шину.

-- Они приходили. Я знаю. Ненавижу... ненавижу... я не могу выносить... их глаза.

Я обнял ее и прижал к себе.

-- Алисия... Алисия... Это же все пустяки... Ну и что, что смотрели?

-- Я чувствую себя грязной... липкой...

-- Как изнасилование?

-- Да.

-- Но ведь...

Она молча решительно покачала головой.

-- Откуда вы знаете, что они заходили?

-- По "молнии", -- ответила она. -- Я говорила вам, что я запомнила каждый стежок в этой палатке... Я знаю, сколько зубчиков в "молнии". Иногда она была открыта на несколько зубцов выше, чем обычно. Они открывали "молнию" и заходили... и застегивали ее на разном уровне... на шесть-семь зубчиков выше, на десять ниже...я боялась этого.

Я стоял, обнимая ее, и не знал, что и сказать.

-- Я старалась не обращать внимания. Но мне снилось... -- Она осеклась, затем закончила: -- Мне снились глаза.

Я погладил ее по спине, стараясь утешить.

-- Расскажите мне, что еще вам невыносимо, -- попросил я.

Она так долго стояла, уткнувшись носом мне в грудь, что я уж начал было думать, что это все, но наконец с какой-то холодностью в голосе она заговорила:

-- Я хотела понравиться ему. Хотела ему угодить. Я говорила папе и Пучинелли, что у него был холодный, голос... но это было... только поначалу. Всякий раз, как он приходил с микрофоном, чтобы записать мой голос, я... подлизывалась... -- Она помолчала. -- Я... ненавижу себя. Мне было омерзительно... ужасно... невыносимо... стыдно.

Она замолчала. Просто стояла и молчала. Немного погодя я, сказал:

-- Очень часто похищенным начинают нравиться их похитители. В этом нет ничего необычного. Просто человек не может жить без хоть какого-то дружеского участия. В обычных тюрьмах между охранниками и заключенными складываются определенные дружеские отношения. Когда захватывают группу заложников, некоторые из них сближаются с захватившими их террористами. Иногда заложники упрашивают освободивших их полицейских не причинять зла похитителям. Вы не должны обвинять себя в том, что вы хотели расположить к себе человека с микрофоном. Это нормально. Обычно. А он... как он реагировал?

Она сглотнула.

-- Он называл меня... милая девочка.

-- Милая девочка, -- повторил я. Мне она тоже казалась милой. -- Не надо себя винить. С вами все в порядке. Все пытаются расположить к себе похитителей как могут.

-- Почему? -- горячо спросила она, хотя голос звучал глухо.

-- Потому что антагонизм порождает антагонизм. Человек, который сумеет расположить к себе похитителя, находится в большей безопасности. Бандиты тогда вряд ли причинят жертве зло... будут осторожнее -- для ее же собственного блага не будут показывать ей своих лиц. Они не захотят убивать того, кто им понравился.

Она содрогнулась.

-- А что до того, что они приходили смотреть на вас во сне... может, они с сочувствием на вас смотрели. Может, они хотели удостовериться, что с вами все в порядке. Ведь они не могли смотреть на вас, когда вы бодрствовали.

Я не был уверен, что сам хоть на йоту верю себе, но это было, по крайней мере, возможно. А остальное было правдой.

-- Ведь эти ребята -- не похитители, -- сказал я.

-- Нет, конечно, нет.

-- Просто мужчины.

Она кивнула, по-прежнему уткнувшись мне в грудь.

-- Вам ведь не их глаза снятся.

-- Нет,--глубоко вздохнула она.

-- Не ездите с группой, пока вы не будете чувствовать себя в порядке. Попси найдет вам лошадь в Даунсе. -- Я помолчал. -- Не беспокойтесь, если завтра утром вас снова скрутит. Если знаешь причину болезни, то это не значит, что болезнь прошла.

Она еще немного постояла, затем медленно высвободилась из моих объятий и, не глядя мне в лицо, сказала:

-- Не знаю, что бы со мной было без вас. Наверняка я попала бы в психушку.

-- Однажды, -- мягко сказал я, -- я приеду на Дерби и буду аплодировать вам на финише.

Она улыбнулась и забралась в "Лендровер". Но вместо того чтобы повернуть домой, я повел машину вверх по холму к тренировочному плацу.

-- Куда вы едете? -- спросила она. -- Никуда. Всего лишь сюда. -- Я заглушил мотор и поднял рычаг ручного тормоза. На травянистом склоне стояли ряды барьеров, пустые и опрятные. Я не собирался выходить из машины. -- Я говорил с Пучинелли, -- сказал я.

-- О!

-- Он нашел еще одно место, где вас держали последние дни.

-- О... -- тихо сказала она. Однако в голосе ее уже не было ужаса.

-- Для вас что-нибудь значит такое название, как отель "Вистаклара"?

Она задумчиво нахмурилась и покачала головой.

-- Это в горах, над местечком Виральто, о котором вы мне рассказывали. Пучинелли нашел там сложенную зеленую палатку. На сеновале заброшенной конюшни.

-- Конюшни? --удивленно спросила она.

-- Угу.

Она поморщилась.

-- Там не пахло лошадьми.

-- Их там уже пять лет как не держат, -- сказал я.-- Но вы сказали, что чувствовали запах хлеба. Отель сам выпекает хлеб. Вот только... почему именно хлеб? Почему вообще не запахи кухни?

Она посмотрела вперед через ветровое стекло на мирные холмы и глубоко вдохнула свежий душистый воздух. А потом спокойно, без напряжения, объяснила:

-- Вечером, когда я ела, приходил один из них и говорил, чтобы я просунула под "молнию" тарелку и парашу. Из-за музыки я никогда не слышала, как они подходили. Я понимала это, только когда ктонибудь что-то мне говорил. -- Она помолчала. -- Короче, когда я просыпалась утром, мне приказывали снова забрать тарелку и парашу... уже чистые и пустые. -- Она снова замолчала. -- Именно тогда я и почувствовала запах хлеба, в эти последние несколько дней. Утром... когда параша была пуста. -- Она замолчала и повернулась ко мне, ожидая моей реакции.

-- Жалкое положение, -- сказал я.

-- М-м... -- Она чуть ли не улыбнулась. -- Невероятно... но я привыкла. Даже и не подумаешь, что к такому можно привыкнуть. Но, в конце концов, это же собственный запах... и после первых нескольких дней я перестала ощущать его. -- Она снова замолчала. -- Первые дни я думала, что сойду с ума. Не от тревоги, чувства вины или ярости: от скуки. Час за часом ничего, кроме этой проклятой музыки... не с кем поговорить, не на что смотреть... я старалась заниматься зарядкой, но день ото дня я становилась все более ленивой, и спустя недели две-три я просто перестала и стараться что-либо делать. Дни словно слились в один. Я просто лежала, музыка словно текла сквозь меня, а я думала о своей жизни... Но она казалась такой далекой и нереальной. Реальной была параша, макароны и пластиковая чашка воды дважды в день... да еще надежда, что человек с микрофоном будет доволен моим поведением... что я понравлюсь ему.

-- М-м... -- протянул я. -- Вы ему понравились.

-- Почему вы так думаете? -- спросила она, и я увидел, что эта мысль ей приятна, что она до сих пор хочет, чтобы похититель похвалил ее, пусть она и была теперь свободна.

-- Думаю, -- сказал я, -- что, если бы вы взаимно ненавидели друг друга, он не стал бы рисковать ради второго выкупа. Он был весьма склонен прекратить это невыгодное дело. Мне кажется, у него просто не было сил убить вас... потому, что вы понравились ему. -- Я увидел потаенную улыбку в ее глазах и решил на будущее растолковать ей все до конца. Плохо дело, если она еще и влюбится в своего похитителя постфактум. Или придумает его себе.

-- Понимаете, -- сказал я, -- он причинил много страданий вашему отцу и украл почти миллион фунтов у вашей семьи. Слава богу, что вы ему понравились, но ангелом он от этого не стал.

--О!..-- Она отчаянно, очень по-итальянски всплеснула руками. -- Почему вы всегда такой... такой чуткий?

-- Из-за шотландских предков, -- сказал я. -- Они были народом суровым и умели сдерживать свои горячие головы. И их кровь превалирует и портит все дело, когда испанская четверть моей кровушки пытается взыграть.

Она, чуть ли не смеясь, склонила голову набок.

-- Вы никогда еще столько о себе не рассказывали.

-- Подождите, еще не то услышите.

-- Вы не поверите, -- глубоко вздохнув и потянувшись, сказала она, -- но я в конце концов начинаю чувствовать себя абсолютно в порядке.

ГЛАВА 9

Июль тихо ушел и унес с собой нудные дожди, и с грозами ворвался август. В ту неделю в лондонском офисе работы было мало, но зато в Италии много чего произошло.

Пучинелли звонил дважды сказать, что все по-прежнему, но в третий возбужденно сообщил, что данное Ченчи объявление о награде принесло результаты. Текст объявления и портреты похитителей были развешаны во всех общественных местах в Болонье и по всей провинции. Какая-то женщина позвонила самому Паоло Ченчи и сказала, что знает, где находится часть выкупа.

-- Синьор Ченчи сказал, что она говорила весьма злорадно. Она сказала, что пусть "он" потеряет свои деньги. Но кто такой этот "он", она не сказала. В любом случае мы с синьором Ченчи завтра утром поедем в то место, на которое она указала, и, если мы найдем деньги, он отправит ей вознаграждение. На адрес маленького, средней паршивости отеля. Мы отыщем эту женщину и допросим ее.

На следующий вечер он был уже не в таком радужном настроении.

-- Правда, мы нашли кое-какие деньги, -- сказал он. -- Но, к несчастью, не слишком много, если подумать обо всей сумме.

-- И сколько?

-- Пятьдесят миллионов лир.

-- Это... -- я быстренько подсчитал в уме, -- около двадцати пяти тысяч фунтов. М-м... Я бы сказал, доля одного из бандитов, причем не главного.

-- Согласен.

-- Где ты нашел деньги?

-- В камере хранения на вокзале. Женщина назвала синьору Ченчи номер ячейки, но у нас не было ключей. Зато был специалист, который эту ячейку вскрыл.

-- Значит, кто бы их там ни оставил, он все еще думает, что они на месте?

-- Да. Они действительно на месте, но мы сменили код замка. Если кто попытается ячейку вскрыть, ему придется просить другой ключ. Тогда мы его и возьмем. Мы устроили хорошую западню. Деньги лежат в мягкой дорожной сумке с "молнией". Номера банкнот совпадают с теми, что на фотографиях. Это, вне всякого сомнения, часть выкупа. Синьор Ченчи отослал вознаграждение в пять миллионов лир, и мы попытаемся задержать женщину, когда она за ними придет. Однако мы с ним оба разочарованы, что нашли так мало денег.

-- Это лучше, чем ничего, -- сказал я. -- Расскажи, как успехи.

С "горячими" деньгами обычно поступают двумя способами, из которых самый простой-- запрятать свою долю где-нибудь, пока не минет самая острая фаза поисков. Жулики определяют срок безопасности весьма вольно -- от месяца до нескольких лет, а потом очень осторожно тратят деньги подальше от дома, обычно на то, что потом можно было бы сразу же перепродать.

Второй, более хитрый способ обычно используется при большом количестве денег. "Горячие" деньги сдают в какой-нибудь притон, профессионалу, который купит их за две трети их номинальной стоимости и наживется, сплавляя их пачками ничего не подозревающей публике через маклеров в казино, на рынках, ярмарках, на скачках, везде, где из рук в руки быстро переходит большое количество наличных. К тому времени, когда "горячие" деньги вернутся в широко раскинувшие свои филиалы банки, источник их уже не определить.

Какая-то часть миллионов Паоло Ченчи -- около трети -- могла пойти в такое "отмывание", что-то могло быть поделено между членами шайки, и кто знает, сколько их. Часть могли потратить авансом на различные расходы, к примеру, на аренду пригородного дома. Расходы на удачное похищение всегда высоки, и выкуп никогда не идет в доход целиком. И все равно, несмотря на риск, это самый быстрый из известных путей заработать состояние. Тем более в Италии, где шанс быть выслеженным и похищенным достигает процентов пяти. В стране, где женщина не может пройти по улице с сумкой в руке из боязни, что эту сумку порежут воры или вырвут мотоциклисты, похищения людей рассматриваются как жизненные реалии. Нечто вроде язвы.

Пучинелли позвонил двумя днями позже. Настроение у него было хорошее. Он сообщил, что за женщиной, получившей вознаграждение, проследили до самого ее дома, не вызывая подозрений. Оказалось, что она жена человека, отсидевшего в тюрьме два срока за нападения на спиртовые склады. Соседи говорят, что он ухлестывает за девушками, а жена у него чертовски ревнива. Пучинелли считал, что арест подозреваемого и обыск особого труда не составят. На следующий вечер он позвонил и сообщил, что при обыске в кармане его пиджака нашли талон на ячейку в камере хранения. Подозреваемого звали Джованни Санто. Теперь он сидел в камере, и информация из него перла, как лава из вулкана.

-- Дурак он, -- пренебрежительно сказал Пучинелли. -- Мы сказали ему, что он загремит в тюрьму на всю жизнь, если не будет сотрудничать с нами, и он перепугался до смерти. Он назвал нам имена всех похитителей. Всего их семеро. Двух мы уже, естественно, взяли, теперь Санто. Сейчас пошли брать трех остальных.

-- А Джузеппе? -- спросил я, когда он замолчал.

-- Джузеппе, -- неохотно ответил он, -- не из них. Джузеппе -- седьмой. Он был главным. Набирал остальных. Все они прежде уже совершали преступления. Санто не знает ни настоящего имени Джузеппе, ни откуда он родом, ни куда он уехал. Боюсь, что в этом Санто не врет.

-- Ты прямо чудеса творишь, -- сказал я. Он скромно кашлянул.

-- Мне повезло. Эндрю... это только между нами... я должен признать, что разговоры с тобой для меня очень полезны. Когда я говорю с тобой, мне все становится понятнее. Странно.

-- Продолжай в том же духе, -- ответил я.

-- Да уж! Это дело приятное.

Он позвонил через три дня, чтобы сообщить, что теперь все шесть бандитов под стражей и что найдено еще сто миллионов из денег Ченчи.

-- Мы также записали голоса всех шестерых, сделали отпечатки голосов и проанализировали их, но ни один из них не похож на голос на пленке. И ни один из бандитов не похож на того человека, которого ты видел, -- того, с фоторобота.

-- Джузеппе, -- сказал я. -- На записях -- его голос.

-- Да, -- мрачно согласился Пучинелли. -- Никто из них прежде его не знал. Он подцепил одного в баре, а тот привел остальных пятерых. Мы предъявим обвинение всем шестерым, это несомненно, но без Джузеппе все это бессмысленно.

-- М-м... -- Я помолчал. -- Энрико, это правда, что некоторые из студентов, которые в своей горячей юности вступали в "Красные бригады", выросли из этого и стали обычными добропорядочными гражданами?

-- Слышал о таком, но они, конечно же, не распространяются о своем прошлом.

-- Хорошо... просто меня осенило пару дней назад, что Джузеппе мог узнать о технике похищения, еще будучи студентом, от членов "Красных бригад". И даже сам состоял в них.

-- Твоя картинка для "Айдентикит" не подходит ни под одно описание преступника, -- с сомнением сказал Пучинелли.

-- Я просто подумал, может, стоит показать фоторобот бывшим студентам примерно такого же возраста, скажем, двадцати пяти -- сорока лет, на каких-нибудь студенческих встречах? Хоть слабый, да шанс.

-- Попробую, -- сказал он. -- Но, я уверен, ты знаешь, что "Красные бригады" построены по принципу малых ячеек. Люди из одной ячейки не опознают человека из другой, потому что никогда его не видели.

-- Я знаю об этом и понимаю, что шансов на успех мало, и на это уйдет много труда, может быть, пустого.

-- Я подумаю.

-- Ладно.