Блинчики же получились вполне на пятерку, и я, живота не жалея, сожрал штук
пятнадцать.
тебя на руках носить будет. Серьезно!
нужна, а? Мне тридцать пять, уже внуков иметь надо... Здесь никто не
возьмет, а в Армении вообще...
все-таки не совсем, я слышал уже не в первый раз. Создавалось впечатление,
что то ли ей очень жалко, что не совсем изнасиловали, то ли жалко, что никто
не верит, что не совсем.
народ проще.
бывает, знаешь...
я искать буду? На сто долларов, которые мне здесь дают, я туда поеду?
Смешно, слушай!
потерял, раз кого-то жалеть хочется. Целку ей все-таки азики поломали.
Сестре разрубили голову топором, отцу живот распороли... Бр-р! Если не врет,
конечно, то страшненько выходит. Вообще-то я недоверчивый стал до ужаса. Сам
вру почем зря и других все время подозреваю. Это не я такой, это жизнь
такая. Начнешь хоть кому-то на сто процентов верить - кинут и не спросят как
звали. Вот и Марьяшка вроде сама простота, иногда даже кажется, что дура
полная, а хрен ее знает, может, держит ее тут Чудо-юдо, чтобы она на меня
стучала ему. Или, может, ее родня ко мне зачем-то подбирается? Весь мир
такой...
солидные усики растут. У Мэри Грин, на "Дороти", был пушочек, а у этой
жесткие колючечки. Марьяшка вообще мохнатая. У нее и под мышками метелки, и
на ногах шерсти полно, и на животе аж от паха до пупа, и даже между титек
какой-то кустик есть. Глаз из-под бровей не видно бы было, если б не
выщипывала...
менее страшненькой... И что-то мне стало глубоко плевать на компьютер, модем
и все прибамбасы. В конце концов, я не нанимался только вкалывать. Я могу
завтра сдохнуть, могу сегодня к вечеру. Мишка вон уже полмира объездил,
наверно, каждую вторую бабу на этой планете перетрахал, а я все при
бандитах, тачках, печках... Могу я оторваться хотя бы тут?
мягким складочкам на шее, потеребили мочку уха с серебряной сережкой... У
Мэри синие камушки были, а у этой - зеленые.
на яхте, на островах... То, что с ним было в его собственном теле, я
вспоминаю действительно будто кинокадры из старого фильма. Не чувствую, что
на самом деле все это виделось. Вьетнам, Африка, Штаты. Линялое какое-то,
отрывочное, ненастоящее. А вот то, что Браун делал, сидя в моем черепке и
распоряжаясь моими ручками-ножками, - отлично помню. Потому что это был я.
Вот этот самый. У меня даже шрамик небольшой на морде остался от какого-то
пореза. По-моему, тогда мы с Марселой вылетели на полицейский пост, я, то
есть Браун, приложил четверых из автомата, а пятого позабыл. Этот пятый
всадил пулю в ветровое стекло грузовика, стекляшкой меня и царапнуло...
немного одутловатую щеку на мою ладонь, потерлась как кошка. Шарики у нее
под халатом были ничего, это я знал по прошлым разам.
этих яблочек. Эх, Марианна, тебе бы еще и рожу чуть-чуть поприятней! Ну, да
с лица не воду пить...
повалить на пол, можно животом на стол уложить, можно в кресле оставить и
ноги себе на плечи закинуть... Дьявольский соблазн! Я ведь могу ее избить в
кровь, растерзать, просто убить, и ничем не рискую. Ничем! Что мне стоит
перед милицией отмазаться! Ни шиша. Они еще по моему заказу подставу найдут,
на кого все и спишут. Алкашей, наркоманов в ломке, просто психов - хоть пруд
пруди. А перед Чудо-юдом, хоть и потруднее, но тоже можно. Здешний
профилактик в два счета выдаст справочку, что девочка стучала, и тогда не
только она, но и вся родня, которая ее моему отцу на постой ставила, кишок
не соберет. Не больше полутора тысяч зеленых мне весь отмаз обойдется.
думать, не говоря уж, чтоб делать? Да за одну такую мысль меня в аду надо
миллион лет жарить...
Крутая, неистовая, со слезой. И страшненькая, глупенькая, мохнатая Марьяшка
вдруг показалась родной, близкой, любимой даже...
Соломоновича, никто не смог бы даже в ванной. Но в ванную я Марьяшку не
поведу, мне лишь бы целоваться можно было. Что я и стал делать. Жадно,
быстро, с легкой яростью, будто месяц без бабы прожил, дожидаясь встречи с
Марьяшей. В промежутках между поцелуями язык молол какую-то сладкую, глупую
чушь типа: "Какие перышки! Какой носок! И ангельский, должно быть, голосок!"
И у меня слезы из глаз, по-моему, капали, вот лихо!
получал ответные поцелуя, и постепенно все больше заводился на ЭТО дело.
до дивана и усадил, а сам уже стягивал свои северокорейские брючата. Пока я
скидывал с себя все, Марьяшка полулежала на подушках, совершенно квелая и
разомлевшая, только сопела и распирала бюстом шелк халата. И опять меня
вдруг дернуло что-то маниакальное: дать ей в морду, разодрать на ней халат,
отстегать ремнем...
мимолетное видение. Зато та жаркая, любовная жалость, словно штормовая
волна, накатила с удвоенной силой, бросила меня на колени перед сидящей на
диване Марьяшей, заставила с жуткой бережностью, будто я с тончайшей
хрустальной вазой обращался, прикоснуться к до сих пор не развязанной
завязочке халата... И распахнул я его не рывком, а плавно, словно бы
открывал страницу какой-то жутко раритетной книги, за которую мне вовек не
расплатиться, если порву...
сверхъестественного, а тем более - мной невиданного, была у меня в тот
момент НАСТОЯЩАЯ, не липовая, добрая нежность. Такую не придумаешь, не
соврешь, не рассчитаешь. Они не в мозгу, она от сердца, от души, если
таковая есть.
давно известными мне волосяными колечками, круглые коленки, на одной из
которых был давний рубчик в виде не то греческой "омеги", не то латинской
"дубль вэ", не то русской "эм". Когда-то я посмеялся, что это, наверно, ей
клеймо поставили М, чтобы не перепутать, в другой раз предложил еще две М
нарисовать, чтобы МММ получилось... А Марьяша тогда рассказала, что это она
маленькая на велосипеде каталась и коленку разбила. Плакала, наверно... И
эту давно затянувшуюся царапку мне стало жалко, очень жалко, хотя не знал я,
почему именно. А потому я поцеловал эту М, едва-едва коснувшись губами,
будто мог боль причинить. А у нее от этого легкая дрожь пошла по телу, и
мягкая ладошка пошевелила мой парик. Конечно, по нормальным волосам это
приятнее было бы. Да и усами, будь они натуральные, щекотать ее было бы
сподручнее... И борода не своя, и весь я какой-то липовый!
кожу, провести по ней своими усищами и бородкой. Во, дорогой Еремей
Соломонович, какую качественную продукцию вы делаете!
попке. Предел эластичности уже был достигнут, но я не стал рвать или сдирать
их, а осторожненько скатил с нее сперва до колен, потом чуть ниже и лишь
потом снял с пяток. Они были душистые, похоже, совсем свеженькие.
- Сим-сим, откройся?
бы помылась... Наверно, пахну...
кудрявый лес. Если там и пахло, то лишь настолько, чтобы дразнить и
заводить. Коленки расползлись, она застонала, задвигалась, стала словно бы
невзначай сползать набок, а потом выползла из халата, сдернула
бюстгальтер...
забывал. И я забрался к ней на диван, а Марьяшка потянула меня к себе,
бормоча: "Хочу! Очень хочу!" - или что-то в этом роде, я дотянулся до
штанов, где у меня в маленьком кармашке лежала отличная, нежная японская
хреновина.
приятней...
недоразумений - очень. Вовсе не хотелось пользоваться обалдением бабы, чтобы
потом разбираться, откуда чего взялось. Например, бэби. У меня двое
законных, на фамилию Баринов - и хватит пока...
Березин Федор
Корнев Павел
Василенко Иван
Эриксон Стивен
Шилова Юлия
Шилова Юлия