Чтение 10–й страницы книги ~Светопреставление~

света за истекшие сутки возросла еще на четыре секунды - метр.

- Вот и поймите этих ученых! - широко развел руками Марамбалль. Он старался
казаться равнодушным, но в душе эта новость, которой он еще не знал,
чрезвычайно обрадовала его. "Тленная папка", на которой он сидел,
увеличивала свою ценность с каждой секундой ускорения света и возвращения к
нормальной жизни.

Опасаясь дальнейших вопросов Лайля о заседании астрономического общества,
Марамбалль поспешил переменить тему.

- Вы меня утешили. А то, представьте, сижу в опере. Валентин поет "Бог
всесильный, бог любви", а на сцене в это время Мефистофель занимается еще
омоложением Фауста. Однако мне пора.

Поправив незаметно матрац, Марамбалль распрощался и ушел, нимало не
заботясь о том, что он подвергает друга серьезной опасности, скрывая в его
комнате украденный документ.

X. ПРОПАВШИЕ ДОКУМЕНТЫ

Вильгельмина слыхала шум в саду, возникший после ухода Марамбалля, но она
поняла это по-своему. Марамбалль, очевидно, не захотел назвать себя, чтобы
не скомпрометировать ее еще раз своим тайным визитом.

"Да, он благороден, - думала девушка, покачиваясь на качалке. - И как
удивительно он был сдержан со мною!.. Неужели он любит меня?.."

В душе Вильгельмины, чемпиона различных видов спорта, девушки с коротко
остриженными волосами и юбкой, едва прикрывавшей колени, - начали
просыпаться чувства, уснувшие, казалось, навеки, ее сентиментальных бабушек
и прабабушек, носивших парики и кринолины.

Тайное свидание... Несчастный любовник... Суровый отец... Соперник... Все
элементы романа!

"Отец, конечно, не согласился бы на наш брак. Ну что же, тем лучше. Я
бежала бы с Луи, как моя прабабушка Каролина бежала с прадедушкой... Ницца,
Сорренто, Алжир"...

Мечты девушки был прерваны топотом четырех ног. Она почти с неприязнью
встретила это вторжение двадцатого века в ее фантастический мир минувшей
романтики, - в особенности, когда узнала характерное прихрамывание
лейтенанта.

Вильгельмина знала, что на нее опять будет сделано "нападение". После
рокового поцелуя отец долго и скучно проповедовал ей о морали, о правилах
хорошего тона, о своем служебном положении, о ее обязанностях к нему, о ее
легкомыслии и в заключение заявил, что он успокоится только тогда, когда
она выйдет, наконец, замуж за лейтенанта.

"Лучшего мужа не найти. Он еще не стар, на отличном счету у начальства,
имеет прекрасные связи, личный друг кронпринца... - Отец понизил голос,
хотя они были одни в кабинете, и продолжал. - Республика не долговечна.
Немецкий народ на стороне монархии. Германия должна стать вновь империей.
Это неизбежно. И ты должна понимать, какие перспективы откроются тогда
перед бароном Блиттерсдорфом!.. Ты должна быть благодарна, что он не
отказался от своего предложения после всего, что произошло. Но он настаивал
на том, чтобы бракосочетание было совершено возможно скорее, и я вполне
понимаю его".

Тогда Вильгельмина ничего не ответила и молча ушла в свою комнату: она была
слишком горда, чтобы оправдываться и принять "великодушие" лейтенанта.

А отец еще долго убеждал ее "призрак", прежде чем убедился, что его дочери
давно нет в кабинете.

И вот теперь они идут, идут за ответом... Шаги поднялись по лестнице.
Слышались уже голоса отца и лейтенанта. Вильгельмина хотела убежать в свою
комнату, но, вспомнив, что это бегство будет обнаружено, осталась сидеть.

- Вы это или ваш призрак, фрейлейн Вильгельмина? - услышала она голос
вошедшего в гостиную лейтенанта.

- Призрак, - ответила она. - Призрак прабабушки Каролины. Разве вы не
видите буклей и кринолина?

Вильгельмина, как все женщины ее круга, отлично умела скрыть свои чувства
под маской внешней непринужденности: уменье лгать считалось высшим
проявлением воспитанности в том мире, в котором она жила.

Лейтенант, напрягая свой тяжеловесный ум, старался быть остроумным. Они
начали весело болтать, в то время как отец Вильгельмины прошел в свой
кабинет.

- Вильгельмина, ты не трогала бумаг на моем столе? - вдруг послышался
тревожный голос Леера.

- Нет, я не входила в кабинет, - ответила она.

- Странно, - ворчал Леер, хлопая ладонями по сукну стола. Потом он вышел из
кабинета и дрожащим голосом сказал:

- У меня со стола пропали папки с документами... Очень важные, секретные
документы...

- Ты просто не можешь найти их, - ответила Вильгельмина спокойно, хотя в ее
душе шевельнулось какое-то смутное, еще не оформившееся, но неприятное
ощущение.

- Пойдем поможем ему искать, - сказала она. Все трое принялись шарить, но
на столе папок не было.

- Может быть, ты спрятал дела в шкаф? - спросила Вильгельмина.

- Да нет же, - раздраженно ответил ее отец. - Бумаги лежали вот здесь, с
краю, в желтых папках. У нас в доме никого не было посторонних?

У Вильгельмины перехватило дыхание. "Марамбалль! Неужели?.. Он заходил в
кабинет, ушел так поспешно, бежал от стражи... Это мог сделать только он..."

Никогда еще Марамбалль не был так близок к катастрофе, как в этот момент.
Назови Вильгельмина его имя, - и все выгодное предприятие с делом номер 174
рухнуло бы, а он оказался бы в тюрьме. Но, на его счастье, в душе
Вильгельмины еще не замолкли голоса ее романтических бабушек, и она
ответила "нет", прежде чем осознала все вероломство "несчастного
любовника". Сказанное слово связало ее. Но, не успела она вымолвить "нет",
как в ее душе поднялась целая буря негодования. Марамбалль обманул ее, как
провинциальную дурочку! Разыгрывая несчастного любовника, он использовал ее
доверие для самых низменных целей... И она вновь начала колебаться, не
выдать ли Марамбалля.

А Леер уже звонил, созывая слуг. Он узнал о преследовании неизвестного в
саду, который мог, очевидно, проникнуть в дом только через дверь сада. Но
кто открыл ему? Это осталось невыясненным. Звонил телефон, суетились слуги.
Из полицейского управления сообщили, что преступнику удалось скрыться.
Вильгельмина не знала, радоваться ей этому или печалиться. Она была так зла
на Марамбалля, что была бы рада, если бы его поймали. Но, с другой стороны,
это открыло бы ее невольное соучастие. Конечно, никто не заподозрил бы ее в
сознательной помощи преступнику. Но какой позор, какой стыд быть так
обманутой!

Волнение Вильгельмины дошло до крайнего предела. Оскорбленная женская
гордость бушевала в ней, ежеминутно готовая прорваться наружу. И, когда
отец сказал трагическим голосом: "Неужели в моем доме есть предатели?" -
она не выдержала:

- Отец, мне нужно поговорить с тобой. Но в этот самый момент в комнату
вошел новый свидетель - повар, который пожелал сообщить важные показания.

- Говорите, - нетерпеливо сказал Леер.

- К нам в кухню, - начал повар свое повествование, - нередко заходил
какой-то грек, торгующий шелковыми материями. Он продавал их очень дешево.
Моя жена, и судомойка, и жена швейцара очень охотно покупали шелковые
ткани. Этот грек заходил и сегодня вечером. Когда он поставил на пол свою
корзину и разложил ткани, женщины начали выбирать шелка. Это продолжалось
несколько минут. Вдруг электричество погасло. Это случалось не раз в
последнее время, и потому мы не обратили особого внимания. Жена швейцара
только посмеялась, что свет погас так не вовремя... Я попробовал повернуть