Чтение 10–й страницы книги ~Ежики в ночи~

секунд пять потаращился на меня, затем перевернулся на живот - ко мне
затылком.

- Джон, - позвал я и еще раз потряс его, - подъем.

Он резко сел:

- Ну?

- Баранки гну... - я немного волновался. - Когда идешь к Заплатину?

Вопрос застал его врасплох, но его реакция была прямо противоположной
той, на которую я рассчитывал. Не скрывая волнения, он вскочил и начал
суетливо одеваться, собирая по всей комнате разнообразную одежду. При этом
он бормотал:

- Что вы привязались? Туда ходи, туда не ходи. Дайте мне самому
решать...

- Чего ты? Иди куда хочешь. Наоборот, расскажешь потом, интересно
ведь.

В этот момент Джон отыскал наконец левый носок и почему-то разозлился
еще пуще:

- Что вам рассказывать? Интересно, да?! Интересно, как человек
загибается? Может быть, материальчик черканешь? Мораль - налицо: живите,
ребята, правильно. Томатный сок пейте. Не курите и не изменяйте, ребята,
женам. И работайте, ребята, работайте, а не на пианинах бренчите, потому
что это - не работа... - Он пытался одеть носок, прыгая на одной ноге, а
сесть никак не мог додуматься. - Мойте руки перед едой. Писайте перед
сном. И с вами не случится того, что случилось с Евгением Матвеевым, по
кличке Джон. - Так и не сумев натянуть носок, он в сердцах скомкал его,
бросил на пол и заметался по комнате, шлепая босой ногой. - Все вы...

- Хватит! - прикрикнул я на него.

Он остановился, обмяк. Сел на диван, понурившись.

- Верно. Никто ни при чем. Сам виноват.

- Да в чем?

- Во всем, - он неопределенно кивнул.

Помолчали.

- А рассказывать я тебе ничего не буду. Говорил с ним по телефону.
Кое-что понял. Самую малость. Но главное, понял, если не идешь к нему
совсем, лучше и не знать ничего. Я тебе честно, как другу советую: забудь
про него. Забудь вообще всю эту историю.

- А ты? - я тянул время, а сам старался сообразить, как же поступать
дальше.

- Я? - он встал на четвереньки и потянулся под диван. Сел и напялил
наконец этот проклятый носок. - Я сегодня иду. В семь. "Предварительная
встреча", вроде как. Переговоры.

Именно эти его последние слова и развязали мне руки.

- ...Если честно, противно мне, - сказала Офелия, - он же в меня
влюблен. Он даже, может быть, из-за меня-то и мучается, правда? - Она
передернула плечиками. Мы прятались под зонтом за деревом в конце
институтской ограды.

- И что делать? - напористо спросил я. - Все бросить? Вернуться с
половины дороги?

- Я же так не говорю. Я знаю, что надо. Только привкус неприятный,
понимаешь?

- Понимаю, маленькая. Но ведь он еще не совсем идет. Если мы хотим
помочь ему, мы должны знать все. - Это я не столько ее убеждаю, сколько
себя. В то, что задуманная мной подлость - вовсе не подлость, а средство
для достижения благородной цели... Хотя, вообще-то, так оно и есть.

Взглянул на часы: без двух минут семь. Где же он?

- Вот он, - еле слышно произнесла Офелия.

- Поехали, - я вынул из сумки сетку с пакетом, наощупь нажал в нужном
месте и, услышав щелчок, подал ей. И повторил, подбадривая, - поехали.

...Она спешит к остановке. Она очень спешит к остановке: кому охота
мокнуть. Плащ ее не застегнут, и одной рукой она придерживает его, чтобы
не распахивался, а другой прижимает под плащом к груди пакет. Мужчина
пригнулся бы, спасая лицо и подставляя холодным струям затылок; Офелия же
- красивая девушка, и она идет, расправив плечи, дождь лезет в глаза, бьет
по щекам, и она почти ничего не видит, но она улыбается. Просто от того,
что она - Офелия - красивая девушка.

Она спешит и натыкается на Джона. Я вижу, как с полминуты они говорят
о чем-то, потом он берет из ее рук сетку. Я вижу, как Офелия чмокает Джона
в щечку и, махнув ему рукой, быстро идет дальше. Он смотрит ей вслед,
поворачивается и тяжелой походкой движется к институту. Я перехожу через
дорогу и иду к остановке по противоположной стороне улицы. Вижу
троллейбус, бегу и успеваю заскочить на площадку вместе с Лелей.

...Дома - сухо и уютно. Мы валяемся на полу, постелив на ковер
одеяло. В наших телах - истома, в глазах - эхо. Слова пусты. Но у нас есть
о чем поговорить, кроме любви. Сейчас это "кроме" - главное.

Она поворачивается лицом ко мне:

- Он придет, да?

- Явится, как миленький.

- Тебе жалко его?

- Я пока не знаю, за что его жалеть. Даст бог, сегодня и узнаю. А
может быть, ему, наоборот, завидовать нужно?

- Не думаю. Что у них со Светой?

- Это сложная история. Я в их жизнь никогда не лез. Что они не пара,
сразу было ясно.

- А мы - пара?

- Наверное, только со стороны можно увидеть.

- Почему же ты ему об этом не сказал? Тогда.

- Не знаю. Не доверял себе. Мало ли, что может казаться. Не такой уж
я огромный специалист.

- Я в чем-то виновата?

- Опять же не знаю. Если объективно, то нет.

- А как еще?

Я сел по-турецки, продолжая перебирать ее волосы. Может быть, я
поступаю неправильно? Сказать ей, мол, совесть твоя чиста, и все тут. Нет,
это нечестно.

- Представь: перед тобой человек, он держит в руке бритву и говорит:
"Скажи, что ты дура, или я себе вены вскрою". Ты знаешь, что он на это
способен. Как ты поступишь?

- Конечно, скажу, что я - дура.

- Это же неправда. Ты так не считаешь.

Офелия села напротив меня.

- Здрасьте. Но ведь он убьет себя, так?

- А ты разве виновата? Он сам это выдумал. Ты же его не заставляешь.
С какой стати из-за его идиотских выдумок ты должна врать? На себя же
наговаривать.

- Он делает глупость. Он сам неправ, и меня заставляет унижаться. Но
мне-то это не будет стоить почти ничего, а ему - жизни. Правильно?

- Все поняла?

- Ничего не поняла.

- Это схема; в ней ложь - явно правильнее, чем правда. И в жизни все
время такие ситуации, но намного сложнее. Перевес в одну из сторон бывает
совсем маленький, почти незаметный. И трудно решить, что же важнее: твоя
правота и принципиальность или жизнь, чувства другого, пусть даже
неправого человека.

- И как же тогда решать?

- У человека есть специальный орган.

- Какой?

- Совесть. А что ты смеешься?..

В дверь позвонили.

- Тихо, - я поднялся и пошел открывать.

На пороге стоял Джон.

- Привет, заходи.

- Нет, Толик, некогда. - Он казался испуганным и в то же время очень
спокойным. - Офелию встретил. Вот. - Он протянул мне сетку с пакетом.

Сейчас нужно сыграть. Кровь стучалась в висках, и мне казалось, он
может заметить это. Я внимательно осмотрел пакет и сказал раздосадованно:

- Из "Авроры". Рассказы. Не приняли, черти, раз рукопись возвращают.
Интересно, что написали. Да ты проходи.

- Нет, старик. Пойду я.

- К Заплатину ходил? - спросил я так, словно это совсем не важно.
По-моему, вышло очень ненатурально.

- Нет, раздумал, - соврал Джон и вовсе поскучнел. - Ладно, пока.
Офелию увидишь - привет ей.

Он повернулся и пошел вниз по лестнице.

- Леля, - позвал я, входя в комнату, - привет тебе от Джона.

- Он что - знал, что я здесь? - почему-то испугалась она.

- Нет-нет, успокойся.

Тут она углядела у меня в руках пакет, вскочила, выхватила его и,
содрав сургучную печать (знал бы кто, сколько душевной энергии и обаяния
стоило мне убедить молоденькую почтовую работницу шлепнуть ее, якобы для
розыгрыша товарища) и принялась рвать бумагу. Воистину, никакие муки
совести не способны заглушить здоровое женское любопытство.

Очистив диктофон от ваты, мы снова улеглись на пол. Включен; благо -
"made in Japan" - автостоп четко сработал, когда кассета кончилась. Я
перемотал на начало и нажал на кнопку воспроизведения.

...Слышится какое-то бессмысленное шебуршание, потом мой голос тихо
произносит: "Поехали". Снова небольшая пауза, приглушенный гул машин,
вдруг всплеск - возглас Лели: