его чувствовали хрустящее прикосновение образующегося на стенке
и поперечинах инея. Стало очень светло. Смотреть было больно,
глаза слезились. Цепляясь одной рукой, он приладил защитные
очки, до тех пор поднятые на шлем. Веки перестали мигать и
причинять ему боль. Все вокруг стало отчетливым, как в
аквариуме.
столь головокружительно, что у него перехватило дыхание. Он был
в центре веретена, одно острие которого терялось в небе, а
другое било ключом из шахты.
крючья и повернулся, пытаясь опереться о стенку. Пристегнулся в
новом положении и, раздвинув каблуки, решился еще раз
приоткрыть глаза. Он сжимал кулаки, словно булыжники.
пыли, а в бесконечности трепетало продырявленное блестками
света фиктивное небо. Влажное лицо Вольфа было ледяным.
вибрация мотора. Мало-помалу, методично он тем не менее сумел
собраться.
воспоминаниями, а, погружаясь в прошлое, еще глубже овладел
собой. Хрустящий иней охитинил его кожаную одежду сверкающей
коркой, разломанной на локтях и коленях.
серые, скрытные и юркие мышки, то сверкающие, полные жизни и
солнца, -- иные сочились медлительными, но не сонными
жидкостями, легкими, похожими на морскую пену.
свойственны фальшивым картинам детства, образованным задним
числом по фотографиям или чужим воспоминаниям; их невозможно
перечувствовать заново, поскольку сама их субстанция
давным-давно рассеялась.
сады, трава, воздух; тысячи оттенков зеленого и желтого
смешивались в изумруде лужайки, дочерна сгущающемся в
прохладной тени деревьев.
жизнь освещалась перед ним накатывающими одна за другой волнами
памяти.
грандиозный пожар запахов, света и шепчущих голосов.
высушивали, чтобы щетина их стала пожестче и лучше впивалась
при попадании в затылок. Некоторые называют их платанами,
другие -- репейниками, но названия эти ничуть не меняют их
свойств.
длиннющих роговых коричневых крючьев, схожих с пилами
воинствующих богомолов.
коричневато-серая форма мальчика, к которому ревновал ее Вольф.
буквой "р", превращались в индейцев из редкого племени везилов.
должно быть, мормышки; рыбалка, когда разве что дождевые черви
на крючок попадаются.
с трудом разглядеть, выглянув из-за угла раздутой, как живот
сытно закусившего бараном великана, перины.
каштанов; скрывающиеся среди желтых листьев конские каштаны с
мягкой, украшенной нестрашными колючками скорлупой, которая
раскалывалась надвое или натрое, они верно служили в играх,
когда, вырезав из них крохотные рожицы гномов, их нанизывали на
нити и потом по три-четыре соединяли в ожерелья; гнилые
каштаны, извергающие тошнотворную жижицу; каштаны, метко
запущенные в форточки.
каникул оказалось, что мыши, ничтоже сумнямнямшеся,
расправились со всеми миниатюрными свечками, что лежали в
нижнем ящике и еще вчера украшали игрушечную бакалейную лавку,
-- как приятно было узнать, открыв соседний ящик, что кулек с
макаронным алфавитом они оставили в целости и сохранности, так
что можно было продолжать забавляться по вечерам, выкладывая на
дне тарелки после исчезновения в ней бульона собственное имя.
проникали впечатления других времен, накладываясь на них,
придавая им иную реальность. Нет никаких воспоминаний, есть
иная жизнь, переживаемая иной частично ими обусловленной
личностью. Направление времени не изменишь на обратное, если
только не жить зажмурив глаза, заткнув уши.
дальше, и перед ним разворачивалась озвученная четырехмерная
карта его фиктивного прошлого.
вдруг заметил, что маячившая все время у него перед глазами
стенка клети исчезла.
нотту с другой стороны.
солнце.
Сухая и припорошенная посередине пылью дорога становилась к
обочинам темнее, там виднелось даже несколько ореолов чистой
грязи -- отложения луж после недавнего ливня.
конских каштанов, обернутых кое-где в скорлупки переменчивых
оттенков, от ржаво-бежевого до миндально-зеленого.
лучам солнца свою неровную поверхность запущенные газоны. Среди
пожелтевшей травы там и сям топорщился чертополох и пошедшие в
ствол перезрелые многолетки.
высокой порослью колючего кустарника руинам. На стоявшей перед
развалинами скамье из белого камня Вольф разглядел силуэт
сидящего старика, укутанного в льняную хламиду. Подойдя ближе,
он обнаружил, что принял издалека за одежду бороду, окладистую
серебристую бороду, которая пять или шесть раз оборачивалась
вокруг тела старца.
начищенная медная бляха, в центре которой было выдавлено и
зачернено имя: "Месье Перль".
сморщенное, как наполовину спущенный красный шар, лицо, в
большом носу проковыряны Преизряднейшие ноздри, из которых
торчала грубая щетина, брови нависали над двумя искрящимися
глазками, а скулы блестели, как маленькие подрумянившиеся на
солнце яблочки. Подстриженные бобриком белоснежные волосы
вызвали в памяти хлопкочесальную машину. На коленях покоились
исковерканные возрастом руки с большими квадратными ногтями.
Вся одежда старика состояла из старомодных купальных трусов,
разлинованных зеленым по белому, да из слишком больших для его
зароговевших ступней сандалий.
точно. Леон-Абель Перль. Итак, месье Вольф, теперь ваша
очередь. Посмотрим, посмотрим, о чем вы могли бы порассказать.
человека, вопрос которого адресован самому себе и который не
ожидает от оного снаружи ни малейшего рикошета.
откуда пачку карточек, с которой и ознакомился.
Вольф... так... родился... в... очень хорошо, ладно...
инженер... так... так, все отлично. Ну что ж, месье Вольф, не
могли бы вы мне подробно рассказать о первых проявлениях вашего
нонконформизма?