костра из развалин выползли тысячи скорпионов и ядовитых пауков -
фаланг. Все это скопище ринулось к расположившимся на ночь людям.
Костерок из жалких стеблей, принесенных с собою щепочек и бумаги
быстро догорел, и люди остались во тьме в неравной борьбе с ползучей и
ядовитой гадостью. Единственным спасением было поспешное бегство в
серир, как можно дальше от развалин. Всю ночь в шорохах ветра людям
чудились ползущие скорпионы. Опять не хватило питья, хотя Пьер и
ассистент сдержали обещание и тащили в заплечных мешках большие
термосы. В третьем походе, снова днем, профессор получил легкий
тепловой удар, пренебрегши солевыми таблетками. Его молодые помощники
ушли в четвертый поход на развалины, а ученый, ослабевший телом и
духом, лежал под тентом. Молчаливый Огюст хмуро поил его бульоном из
концентратов. Несколько раз археолог заставлял его измерять воду в
последней бочке, с ужасом убеждаясь, что они израсходовали ее слишком
много в походах сквозь палящий зной Танезруфта.
ветром пирамидальных камешков полого поднималась к серому, угрюмому,
без единого облачка небу, сокращая видимость постоянного горизонта до
нескольких километров. Туарег должен был появиться неожиданно через
несколько минут или дней или не появиться совсем. Профессор вспомнил
свои опасения, что Тирессуэн может бросить их на произвол судьбы, но
все, что он знал об этих детях пустыни, противоречило такому
предположению. Но Тирессуэн мог погибнуть, как, безусловно, погиб бы
любой из них, отправившийся в подобный поход. Если туарег погиб, то
все равно идти придется, идти всем! Эта будет скоро. Если проводник не
вернется через два дня, то надо бросать все, нагружаться водой и
шагать по следу своей машины. Археолог представил себе этот
безнадежный путь и содрогнулся.
камням назойливо и безотрадно. Край тента размеренно хлопал по
застывшей машине. Застывшей безнадежно, как эти источенные ветром и
почерневшие от солнца скалы, как весь этот сожженный и мертвый мир,
поймавший в западню его экспедицию.
валялись, курили, без охоты играли в карты. Профессор заметил, что во
всех разговорах старательно избегалась одна тема - предположения о
Тирессуэне. Видимо, слишком серьезен был этот вопрос для каждого из
путешественников, чтобы обсуждать его в праздной болтовне. Лагерь,
автомашина - все предметы кругом создавали привычную походную
обстановку, ничем не напоминавшую о беде. Но пустыня вокруг, мертвая,
угрюмо шуршавшая ветром, стояла настороженно враждебная, словно
готовясь к решительной атаке на горсточку привязанных к машине людей.
Будто они перенеслись на другую планету - настолько не похоже здесь
было все на мир, с детства привычный европейцу. Пустыня воспринималась
как некая нереальность, изменчиво проплывая мимо в быстрых
автомобильных маршрутах. Но теперь, окружая маленький бивак уже
несколько дней, она стояла неизменной, как вечная угроза всему живому,
бесконечно удаленная от многообразного существования людей, от их
труда, развлечений, радостей и горя. Никак нельзя было поверить, что
на востоке, всего в полутораста километрах от лагеря, бегут через
пустыню быстрые машины. Любая из них перенесла бы всех
путешественников туда, где их жизни не будут более качаться на зыбких
весах неверной судьбы. Там пролетают аэропланы... Стоит любому из них
немного отклониться от обычного пути, тогда их заметят с воздуха, и
помощь придет через несколько часов!
гибельному походу, молодежь не выдержала. Люди напились вина, пытаясь
успокоить напряженные нервы и легче свыкнуться с неизбежным.
наступающий период прохладных ночей, изливала днем весь запас своей
огненной ярости. Профессор, еще не вполне оправившийся от теплового
удара, лежал в полузабытьи. Медленно, точно увязая в жаркой смоле,
ворочались мысли в болевшей голове. Лежавшие вокруг спутники противно
храпели, сопели, тяжело вздыхали, беспокойно дергаясь во сне,
измученные зноем и тяготевшим над ними сознанием обреченности. Мрачный
Огюст изредка стонал, а Пьер жалобно всхлипывал, выдавая свои чувства
в пьяном сне.
установившейся за пять дней привычке, ничего более не ожидая от
изученного до отвращения ландшафта. Вдруг археолог дернулся, провел
рукой по лицу, прогоняя сон. Поодаль от машины, на заваленном черными
камнями плоском дне промоины, росла небольшая тальха. За ней виднелось
нечто высокое, белое... Неужели? Да, это мехари! Громадный верблюд
приближался к лагерю, неся закутанную в обычное темное одеяние фигуру.
Переметные сумки из узорной кожи свисали с убранного серебром седла с
лукой в форме креста. К левому боку верблюда была приторочена винтовка
дулом вниз.
Археолог вскочил на ноги. Мехари подошел вплотную. Никогда не думал
археолог, что туарег на верблюде окажется таким гигантом.
Величественная фигура рыцаря пустыни наклонилась с высоты мехари. Он,
Тирессуэн!
пошатнуться: это увидел туарега проснувшийся ассистент. Его товарищи,
не успев подняться, завопили, точно орда людоедов. Все побежали
навстречу туарегу, который опустил верблюда и медленно, видимо от
большой усталости, слез с седла. На молчаливый вопрос путешественников
Тирессуэн порылся за пазухой и протянул на раскрытой ладони две
маленькие шестерни, завернутые в промасленную бумагу. Огюст схватил
их, всхлипнул, потряс руку туарега и бросился к машине, так ничего и
не сказав. За ним поспешил его всегдашний помощник Пьер. Минуту спустя
они уже открыли капот и полезли под машину.
сигарету. Будто и не было серьезного несчастья, не было шести тяжких
дней, полных тревоги и опасности. Туарег по обыкновению ожидал, пока
его спросят.
Через час Огюст и Пьер переминались на месте от нетерпения скорей
завести машину, но профессор яростным жестом запретил их попытку.
Только когда солнце склонилось к горизонту, проводник проснулся. В тот
же миг заревел мотор, будто тоже очнувшийся от долгого сна. Все
путешественники, не исключая профессора, принялись поспешно свертывать
лагерь, а Тирессуэн долго пил теплый чай, заедая финиками, которые он
отламывал от комка, извлеченного из седельной сумки, и совал по
обыкновению под лицевое покрывало, чтобы не показывать рта. Французы
подошли приласкать спасшее их животное - и отшатнулись: от мехари
исходил отвратительный запах. Тирессуэн заметил недоумение спутников.
плохо! Я должен был ехать днем, зная, сколько у вас воды.
испытывал желание крепко обнять Тирессуэна, высказать ему горячую
благодарность за выручку, за тяжелый, для европейца невыполнимый
поход. Но туарег сидел с прежним спокойным достоинством, будто ничего
не случилось. Археолог чувствовал перед ним смущение, заставлявшее его
сдерживаться.
ответил туарег.
повернул на восток по собственным следам. Огюст ехал с предельной
осторожностью, твердо решив ничем не рисковать, пока они не выберутся
из этой западни и не наполнят водяные бочки. Сверху они еще раз
увидели белого верблюда и едва заметную фигуру туарега, улегшегося в
тени скалы в ожидании ночи. Тирессуэн явно находился на пределе
усталости, и его европейские спутники опять ощутили угрызения совести
за поспешность. Но после всего пережитого казалось невозможным
остаться здесь лишний час. А туарег... что ж, для него пустыня -
родной дом. Их женщины ездят в гости к подругам за двести - триста
километров, а мужчинам ничего не стоит провести несколько суток в
пути, чтобы услышать новости. Все это так, но если бы это произошло в
другом месте, а не в Танезруфте, тогда бы они уехали со спокойной
совестью.
из виду, и оставшийся позади проводник перестал смущать европейцев. В
конце концов, до Бидона-5, где они должны его дождаться, не так уж
далеко для быстроходного мехари!
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Березин Федор
Ларссон Стиг
Шилова Юлия
Жюль Верн