плоскогорью Юрты Ворона.
и попытался откликнуться. Простуженное горло издавало лишь сиплые,
слабые звуки, но слух таежного охотника не упустил их. Скоро тувинец
показался у шалаша Александрова. Он внимательно оглядел обросшего
геолога, закопченного, в отсыревшей и прожженной одежде, изорванной
судорожным ползанием по кочкам и багульнику.
мой. Смотри, совсем рваный стал. Табак вот... Ой, какой ты,
паря! - сморщился он от огорчения, когда геолог подполз к уступу, где
стояли прислоненные костыли, и поднялся, цепляясь руками за кустарник.
Хюндустыйн Эг, настолько странной, что Александров вряд ли смог бы
рассказать о ней.
очередное полчище грозовых туч, уже издали возвещавших свой приход
тяжелым, вибрирующим грохотом. Днем тучи ползли, как стада воздушных
китов, набрасывая на горы серую тень тревожного ожидания. Ночью нечто
бесформенное закрывало звезды, словно подкрадываясь для нанесения
внезапного и свирепого удара. Страшные удары раскалывали воздух, горы
и весь мир, слепящие вспышки учащались, переходили в непрерывное
полыхание извилистых полос огня, бороздивших небо по всем
направлениям. Иногда гроза была настолько сильной, что от грома и
сотрясения почвы мутилось в голове, уши переставали слышать.
как страшную западню. Александров полз туга, где сверкание и грохот
превращались в сплошной огонь и рев. Странное покалывание пронизывало
все тело, в ноздри бил резкий, кружащий голову запах озона, тело,
поливаемое потоками ливня, коченело под порывами ветра. Скоро геолог
понял, что его, казалось бы, простая задача очень трудна. Он
передвигался ползком слишком медленно, несмотря на лихорадочные
усилия. Костыли не держали на скользких камнях и кочках, зацеплялись в
путанице жестких веточек багульника, травы и корней. Он подбрасывал
свое полуживое тело резкими толчками рук, устремляясь навстречу
молниям. Словно по заговору обернувшейся против него природы,
скопление молний оказывалось в таком отдалении, что он не успевал
доползти, или близкие разряды прекращались слишком скоро. Александров
сам себе напоминал черепаху, гоняющуюся за быстрыми птицами.
Насмешливо и свободно молнии уносились вдаль в тот самый миг, когда
он, казалось, уже приблизился к месту их страшного буйного танца.
Много раз геолог, совершенно выбившийся из сил, впадал в
полубеспамятство и лежал, поливаемый холодным грозовым дождем, пока
резкий ветер не приводил его в себя. Александров полз к своему шалашу,
разжигал дымный костер и кое-как сушился. Несмотря на тучи комаров, он
забывался лихорадочным сном, пока грохотанье, от которого содрогалась
земля, не возвещало ему о прибытии нового отряда туч. Воля к борьбе не
иссякала, но, может быть, только насыщенная электричеством атмосфера
гор спасала геолога, когда, казалось, он обязательно должен погибнуть
от холода, сырости, переутомления и недоедания. Три-четыре раза молнии
ударяли так близко от него, что Александров на время слеп и глох.
Окружающее неистовство грома и слепящего огня ускользало из его
сознания. В этих случаях Александров упускал возможность проследить за
повторными ударами молний и заметить место колышками, связка которых
висела у него на шее. Назревала трагедия, сулившая бесплодный конец
его усилиям. Близкая молния лишала возможности наблюдать, а только с
помощью близких молний геолог мог нащупать место залегания рудного
тела.
полубредового напряжения и преодолел странный гипноз горной грозы. Он
смог поразмыслить над результатами своего двухнедельного житья среди
молний. Геолог уверился, что под болотистыми кочками Юрты Ворона
залегают металлические руды. Почти не было сомнения в большом
количестве рудных жил, рассекавших в глубине плоскогорье, слабо
выпуклым куполом протянувшееся далеко на запад по направлению широкой
складки метаморфических сланцев, слагавших хребет перевала. Пляска
молний, метавшихся между отдаленными друг от друга участками, внешне
абсолютно неотличимыми друг от друга, показывала широкое
распространение рудных жил. Возможно, главная масса руды залегала в
ядре складки, как в некогда знаменитом богатейшем месторождении свинца
Брокен-Хилл в Австралии. Александров покончил с зарисовкой
распределения частых ударов молний на площади перевала. Постепенно,
день за днем, ночь за ночью, нащупывалось место наибольшего скопления
молний при всякой грозе. Там можно было рассчитывать на самое
неглубокое залегание воображаемых жил. Геолог переносил свой шалаш
поближе к молниевому центру и с каждой грозой приближался к нему. Но
дни шли, период гроз мог внезапно окончиться - Александров жил во все
увеличивающемся нервном напряжении. Четвертый день не было настоящей
грозы, а мелкий моросящий дождь только порождал тревогу,
свидетельствуя, что время гроз проходит. В таком состоянии и нашел
геолога хозяин, разыскавший новое место его шалаша, в двух километрах
к западу от прежнего.
лесника, - теперь уже скоро!
думаю.
трубки, но ничего не возразил геологу.
подарок лесника. Затем тувинец взгромоздился на коня, и Александров
остался снова наедине с шелестом ветра на пустынном перевале, с
неотвязной болью в пояснице и привычными невеселыми мыслями.
усталости, не покидавшей его со времени отъезда лесника. Боль в
сломанной спине не давала спать, бессонница усиливала дикое нервное
напряжение, Александрову казалось, что, если только на секунду он даст
себе волю, тогда мрачное душевное угнетение одолеет. Он закричит,
завоет, начнет кататься, кусать и царапать землю, поддавшись темному
чувству ярости и бессмысленного отвращения к себе и всему миру, не
выдержав отчаянной, безысходной тоски. Геолог вцепился пальцами в
кочку под головой, чтобы не поддаться накипавшему в душе жуткому
желанию, и замер, не обращая внимания на комаров и залепившую глаза и
уши мошкару. Александров не знал, сколько времени прошло, когда
услышал знакомый грохот. Судьба оказывала ему маленькую милость. Как
корка, брошенная умирающему от голода, поможет лишь отдалить смерть и
тем продлить ненужные мучения, так и приближающаяся гроза уведет его
от тоски. Еще два-три часа он будет жить полно и радостно, в
стремлениях и борьбе исследователя, в напряжении поиска, этого
могучего, глубокого и древнего инстинкта, всегда живущего в
человеческой душе!
восточную половину неба и погасила утреннюю зарю. Ее краски померкли,
ветер взвыл, покатился по плоскогорью и вдруг утих. Остановленная ночь
стала безмолвной, прекратился отдаленный гром. Железное небо тяжко
навалилось на придвинувшиеся к перевалу чугунные хребты. Давящая
тишина заставила геолога содрогнуться. Надежда на грозу, на
возможность забыться в борьбе покидала его в момент, когда дальнейшая
жизнь казалась безнадежной и невыносимой. Он отвернулся и хотел
заползти в свою сырую нору, как умирающий зверь, для которого
отвратительны зовы жизни и свободный простор природы. Чудовищная
вспышка и сразу же последовавший за нею оглушительный удар пришпорили
его, как смертельная опасность выбившегося из сил коня. Александров
рванулся навстречу зеленоватым слепящим столбам, которые встали там,
где он ожидал. Гроза была особенно сильной, или он сразу попал в ее
центр. Непрерывный грохот будто вдавливал Александрова в землю. Он
крепко зажмуривал глаза, чтобы не ослепнуть от встававших перед ним
гремящих столбов электрического огня, плясавших, извивавшихся
исполинскими бичами, хлеставших по всем направлениям, сотрясая небо и
горы. Казалось, все дрожит в ужасе перед силой этих многокилометровых
электрических искр.
дождя. Оглушительный треск разодрал окружающий мир, и Александров
перестал слышать, ощущая раскаты грома лишь по сотрясению тела. В
глазах за плотно сжатыми веками струилась светящаяся пелена. Он потряс
головой, раскрыл глаза, но пелена не проходила, и геолог лишился
ориентировки. Это был конец. Как мог он теперь достигнуть своей цели?
Детская обида на нелепую несправедливость судьбы, продолжавшей бить
его, нанося удар за ударом, потрясла до глубины души. Александров
всхлипнул, опуская отяжелевшую голову на мокрую землю, вжимаясь в
глинистую почву пылающим лбом. Прикосновение к земле исцелило его,
струящаяся пелена неожиданно отошла от глаз. Геолог поднял взор и
увидел совсем близко целый пучок зеленых молний, ударивших в ничтожный
бугор, заметный по тонкому пруту засохшей лиственницы. Там! Ловя ртом
воздух пополам с пахнущей озоном водой, охая и всхлипывая от усилий,
геолог рывками бросал свое гнусно тяжелое тело, цепляясь за кочки,
щебень, кустарник ободранными в кровь руками. Гремящий и светоносный
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Эриксон Стивен
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Зыков Виталий