может быть и неделя, и одна ночь - начать думать о будущем больше, чем о
настоящем, строить планы устройства общей жизни, решать общие проблемы и
чувствовать себя по уши в обязательствах...
инициативе. Мне было безумно жалко ее, я представлял, как, разбитая и
несчастная, она забросила все свои дела, отказывается от ролей, - была она
вполне заметной в своем актерском цехе, - ревет ночами, портя лицо и тем
еще больше вредя своим делам... Я даже вполне серьезно опасался сердечных
приступов и суицидных припадков. Но через две недели мой приятель
рассказал, что на капустнике в их театре (кажется, юбилей режиссера) она
была, как всегда, прелестна, оживлена, пела, пила и уехала - приятель
глянул мне в глаза и улыбнулся - с молодым парнем, красавцем и быстро
взошедшей звездой, гордостью их труппы. "Я выходил, они как раз отъехали к
нему", - сказал добрый друг и еще раз мне улыбнулся. Я жестоко разочаровал
его своей искренней радостью и необъяснимым жаром, с которым я его вдруг
поблагодарил, неизвестно за что, и даже обнял. Тогда я понял, что большая
часть моих терзаний объясняется явным завышением ценности собственной
персоны для женщин. Я вдруг задал себе вопрос: ну, хорошо, допустим, Лена
(я тогда был влюблен как раз в некую Лену, из-за чего и порвал с быстро
утешившейся любительницей капустников), Лена меня бросит - что со мною-то
будет? Вот придет, как я пришел к ее предшественнице, и так же скажет:
"Извини. Мне было с тобой очень хорошо. Но теперь я не могу... Я не хочу
объяснять, почему, но не могу. Давай разойдемся по-человечески". Ну, и еще
какие-нибудь пошлости, обозначающие тот простой факт, что увлечение
прошло, или, скорей всего, вытеснено новым. Что же я сделаю? Покончу с
собой, запью больше обычного, опущусь, перестану бриться и принимать душ,
брошу съемки? Да ничего подобного! - ответил я себе честно. Я буду жить,
как жил, и даже необходимость терпеть в связи с новым разрывом довольно
существенные практические неудобства, поскольку мы с Леной уже съехались,
устроили квартиру, из которой мне пришлось бы уйти, не привели бы меня в
смертельное отчаяние, как-нибудь устроился бы, потерпел бы... Главное -
продолжал бы жить, и смеялся бы, и с какого-нибудь спектакля, а то и
капустника, через пару недель, уехал бы с кем-нибудь. Тогда же, если не
ошибаюсь, я впервые и представил себе ту цепь связей, любовей, длительных
или мгновенных сцеплений между мужчинами и женщинами, цепь, опутавшую весь
мир, которая, в конце концов, и должна объединить мир и мiръ, world and
peace, и когда-нибудь будет написана, наконец, не "Война и мир", а "Мир и
мiръ", и это и будет конец света, а отнюдь не какой-то идиотский гриб.
Затрубят трубы, и поднимутся мертвые, чтобы занять свои места в цепи, и мы
все двинемся держать ответ за любовь.
полностью не отодвигаю темные и плотные шторы. В сумерках я допил коньяк,
умылся, крепко вытер лицо свежим, жестким после прачечной полотенцем,
снова старательно оделся, взял с вешалки твидовую панаму - в последнее
время даже редкие узнавания на улице стали почему-то раздражать, а любая
шапка сильно меняет внешность - и отправился по намеченным вечерним делам.
Какой-то прием, названный, естественно, презентацией... Одни и те же,
большей частью знакомые люди, выпивка, закуска стоя, разговоры об
абсолютно неинтересном... Но жить без этого было уже нельзя, потому что и
роли, и прочие все необходимые для жизни вещи можно было получить только в
таких местах. Тусовка, только тусовка, ничего, кроме тусовки.
да и садиться за руль после выпивки я все-таки избегаю. И поэтому все чаще
простаивает моя бедная "шестерочка", догнивает под едкими московскими
дождями... Я шел дворами и переулками, механически отмечая про себя их
новые старые названия, косясь на вездесущие "мерседесы", взъехавшие
тяжелыми своими задами на тротуары, на бесчисленные вывески меняльных
контор, обходя приткнувшиеся друг к другу стеклянные коробочки ларьков,
набитые большими пластиковыми бутылками с жидкостями химических цветов -
когда-то в витринах аптек стояли стеклянные шары с таким ярким содержимым,
которое изображало, вероятно, яды... Я шел, поглядывая на всю эту новую
жизнь, которая для меня и тех, кто постарше, так навсегда и останется
новой, а для тех, кто моложе - просто жизнь, я шел от Пресни в сторону
Смоленской и вдруг ясно понял, что предупреждение мне сделано, и
предупреждение серьезное, а теперь уж все зависит от меня, и, если не
остерегусь... Пошел дождь, я развернул зонт, захваченный и из
предусмотрительности, и для завершения английского стиля. За последние два
дня сильно похолодало, будто не разгар лета, а середина осени. После
чудовищно липкой жары порадоваться бы, но унылый рассеянный свет сразу
заставил забыть потные муки и одновременно испортил настроение, и никакой
радости от прохлады не было, вместо нее пришла обычная осенняя тоска,
предчувствие ноябрьского отчаяния, хотя до ноября еще было чуть ли не
полгода...
вздрогнул бы, неожиданно услышав такое в пустом переулке, любой из вас.
этого человека. Потому что записка, брошенная Галей на ковер у кресла,
была, если говорить всерьез, скорее попыткой остановить меня в самом
начале этого пути, не дать даже тронуться в опасном направлении. Человек
же, возникший передо мной в Девятинском переулке, стал как бы
привратником, или, точнее, указчиком ложной дороги, ведущей в ад, в Ад. В
Ад.
ботинках с квадратными носами, на красноватой резиновой подошве; в белых
(или, скорее, светло-серых) брюках (пожалуй, штанах) из сурового полотна,
что шло на дачные шторы и мебельные чехлы, с застегивающимися на белые
пуговицы хлястиками-стяжками по бокам; в слегка кремового оттенка пиджаке
из настоящей китайской чесучи (или чесунчи?) с большими накладными
карманами и опущенными, как бы немного оплывшими (как раз свечного,
воскового цвета) лацканами; а под пиджаком синевато-белая, после стирки с
синькой, поплиновая рубашка (точнее, наверное, сорочка) с узкими, длинными
углами воротничка, наглухо застегнутая, так что воротник завернулся углами
вперед; без галстука. Все грязное, с черными полосками по воротникам и
манжетам, а штаны еще и в недвусмысленных рыжих пятнах.
и тыльным сторонам кистей, с густыми седыми волосами, лезущими из носа,
ушей и застежки расходящейся на груди описанной рубашки, косолапый, из-за
чего были сбиты, смяты задники упомянутых туфель, с пропотевшими
подмышками и лопатками - еврей. С приплюснутым, немного звериным носом и
широким, лягушачьим ртом, коротконогий, с непропорционально маленькими
ступнями и ладонями.
инфернального хранителя, под вечер в Девятинском переулке? И почему я его
раньше не заметил? И что он от меня хочет?
только со второго раза я понял вполне, в общем, простой вопрос. Ответил же
слишком серьезно и точно:
бизнесе или что? Я сам с Украины, вы ж знаете, какой там антисемитизм, так
я уехал в Германию как обязанный ими чтобы принять еврей, ну, даже
подженился там, она, знаете, с Австрии, но очень хорошая женщина и
совершенно молодая, у ней свой бизнес, стайлинг и вообще, по-нашему,
портниха дамская, так бабки у нас есть, но я хочу же делать деньги, как
положено еврею, и хочу вас спросить, как интеллигентного человека, а
можно, допустим, если еврей с Украины или с Германии, все равно, открыть в
вашей Москве, например взять, кафе или просто кнайпу, потому что ж мне
положена льгота, как участнику вова, но вашей москальской прописки,
конечно, нет, так я хочу написать вашему Ельцин, или пусть Лушкин,
бургомайстер, чтобы как ветерану помогли, и скажите мне, я же вижу, что вы
интеллигентный человек, знаете все, у вас наверняка есть бизнес, они
допоможуть еврею, мне шестьдесят восемь лет, жена молодая еще, так не
думайте, ей сорок шесть лет, а я с ней имею каждую ночь, и пусть будет
свой бизнес, а?
последовательно сверху вниз и как бы кивая, как бы без слов одобряя все,
что он бормотал, как бы обещая ему, что аид аиду поможет. Почему у меня
возникла эта ужасная привычка поддакивать, соглашаться, уступать? Причем
это же совсем не значит, что я действительно соглашусь или уступлю -
ничего подобного, стоит напиравшему на меня отвернуться, пропасть из поля
зрения, выйти из контакта, как я тут же обзову его хорошо если идиотом,
никаких уступок и не подумаю делать и вообще укреплюсь в своем мнении, но
уже останется нечто - ведь своим согласием я как бы пообещал...
вдруг перешел к совершенно новой теме, причем излагать ее начал столь же
новым языком и даже интонации южно-еврейские утратил.
и вздох был не местечковый "э-хе-хе-хе-хе, вейз мир, почему несчастье
всегда найдет голову еврея, и этот еврей как раз таки я", нет, вздох был
сдержанный, едва слышный, и он продолжал свою новую речь, - вам кажется,
что уже ничего существенно нового с вами не произойдет, что так и
доживете, в большем или меньшем комфорте, приличном достатке, в не
влияющих на судьбу связях, фактически, без близких отношений с кем бы то
Доставалов Александр
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Круз Андрей
Скальци Джон
Рыбаков Вячеслав