Чтение 10–й страницы книги ~Нашествие~

к чьей-то переписке, хотя крайне любопытно, кто же и о чем может писать
Пан Керту. Кто если все близкие на Земле уже пять лет, как считают его
погибшим? Если его так и не сумели обнаружить - по крайней мере, до моего
отлета с Земли. Если само его существование для нас не более реально и
осязаемо, чем существование этих вот посланий, хранящихся в памяти
системы.

Впрочем, для тех, кто знал его на Кабенге, он был вполне реален и
осязаем. Другой вопрос - был ли он настоящим Панкертом?

Среди ночи я проснулся. Было холодно - прежний обитатель этой
комнаты, видимо, спал под одеялом, а я дотащился до постели настолько
усталым, что и не подумал о регулировке микроклимата. Я высунул руку
из-под простыни, нащупал панель регулятора, прибавил подогрев. Потом
перевернулся на другой бок и попытался снова заснуть. Но сон, конечно, не
шел.

Я высветил время. Поспать удалось лишь три с половиной часа. Первый
слой усталости был сброшен, и теперь мысли о событиях прошедшего дня снова
завладели мозгом. Наверное, мне следовало попросту прибегнуть к заговору -
средству, проверенному тысячелетней практикой - но делать этого я не стал.
Вместо этого я перевернулся на спину, положил руки под голову и стал
думать. Просто думать - я даже не захотел подключаться к мнемоблокам.
Работа с ними требует свежей головы, и бессмысленно пытаться искать в них
ответа на вопросы, которые не можешь толком сформулировать.

Итак, чего же я достиг за первый день работы на Кабенге? Вроде бы,
почти ничего. И в то же время вполне достаточно, чтобы понять - дело здесь
нечисто. Возможно, то, что здесь происходит, и не имеет отношения к
Нашествию - хотя про что вообще мы можем сказать, не покривив при этом
душой, что оно имеет к нему отношение? Так вот, вполне возможно, что все,
здесь происходящее, не есть какое-то очередное проявление Нашествия. Но
все равно критичность ситуации, создавшейся на Кабенге, не может с
достоверностью объяснить то же отсутствие Т-лакта, например. Увиденного за
день вполне хватило мне для того, чтобы понять: Зигмунд не зря послал меня
на Кабенг. Чего стоила хотя бы реакция на мое прибытие Вейермейстера или
того же Рубаи - ведь они явно, совершенно не скрывая своего мнения,
подталкивали меня к мысли о необходимости проведения расследования.
Сталкиваться с подобным никому из нашего отдела не приходилось. Как бы
скверно ни шли дела, люди всегда противятся самой идее проведения
расследования, подсознательно считая, что никакое расследование не
способно исправить положение. И это, в общем, верное мнение. Расследование
в лучшем случае лишь препятствует повторению прошлых ошибок, и потому
люди, занятые конкретным, сегодняшним делом, всегда противятся его
проведению. А эти двое - может, причина попросту в том, что на сегодняшний
день им нечего здесь больше делать?

Расследование... Возможно, явное, немедленное расследование с
привлечением лучших сил отдела и позволило бы что-то обнаружить. И даже
предотвратить. Но я вспомнил, с какой убежденностью, как о чем-то, что уже
произошло и потому предотвращено быть не может, говорил Зигмунд о грядущей
на Кабенге катастрофе, и поежился. Он умел навести страху. Без каких-то
внешних эффектов, чисто по-деловому, спокойным будничным тоном он умел
сказать такое, что мороз по коже пробирал.

Если бы это были пустые страхи... Если бы это были просто слова...

С тех пор, как я познакомился с третьей категорией данный о
Нашествии, я уже не мог считать того, о чем говорил Зигмунд, просто
словами. Хотя иногда мысли, которые он высказывал, и не укладывались в
голове.

Нашествие... Лин Суань, впервые применивший этот термин, обобщая
астроархеологические данные по секторам Эпсилон и Пси, не предполагал,
сколь зловещее звучание приобретет он в наши дни. Хотя для большинства
людей он звучит и сегодня совсем не зловеще - ведь первая категория данных
о Нашествии относится к тому отдаленному от нас десятками миллионов лет
периоду, который исследовал Линь Суань. Его реконструкция событий того
периода была лишь одной из множества подобных, и потребовалось свыше
двухсот лет для того, чтобы она была признана в качестве наиболее
достоверной. И еще столетие, чтобы понять, что эта реконструкция имеет
совсем не чисто академическое значение.

Хотя далеко не все из тех, кто ознакомился со второй категорией
данных о Нашествии, признавали, что они свидетельствуют об опасности
повторения тех давних событий, никто не отрицал важности выводов,
сформулированных группой Кэббита, или их достоверности. Корреляции по ряду
параметров между нынешней галактической активностью человечества и
реконструированной последователями Лин Суаня активностью медждов были
очень высоки - настолько, что иногда при изучении материалов казалось, что
история стремится повторяться во всех подробностях. Конечно, мы до сих пор
слишком мало знали о медждах. Даже их химическая структура, не говоря уже
о внешнем виде, обычаях, прочих характеристиках культуры, до сих пор не
была реконструирована. Слишком много прошло времени, слишком мало осталось
следов. Но их экспансия в Галактике того периода, реконструированная по
обнаруженным следам их деятельности, носила слишком много общих черт с
сегодняшней экспансией человечества. Группа Кэббита сумела выявить
двенадцать общих параметров экспансии. По всем параметрам, в которых наша
деятельность в Галактике совпадала с деятельностью медждов, ни у одного из
ныне входящих в Галактическое сообщество разумных народов не было столь
сильного совпадения с человеком.

Мы сегодняшние были тем, чем меджды были несколько десятков миллионов
лет назад. И мы находились как раз на таком уровне экспансии в Галактике,
на котором цивилизация медждов свою экспансию по непонятным причинам
прекратила. Гипотеза о Нашествии, положившем конец медждам, была лишь
догадкой Линь Суаня - догадкой, которая с годами находила все больше
подтверждений. Сегодня мы уже знали с высокой степенью достоверности, что
цивилизация медждов не претерпела какого-то метаморфоза, что она не
изменила характера своей экспансии и не прекратила ее, что она погибла в
серии необъяснимых пока катастроф.

И сегодня мы знали, что точно такая же судьба грозит человечеству.

Мы не знали пока лишь одного - причины.

Сегодня, как и сорок восемь лет назад, когда Зигмунд, обобщив данные
о множестве непонятных явлений, с которыми сталкивалось человечество в
своей галактической экспансии, и которые вели или могли вести к
катастрофам и гибели людей, а также данные о множестве потенциально
опасных явлений, не нашедших объяснений, сделал доклад лично Президенту
Академии Наук, после чего и был образован наш отдел, сегодня мы знали об
общей для этих явлений причине не больше, чем тогда. Мы гораздо больше
знали о самих явлениях - третья категория данных о Нашествии непрерывно
пополнялась - но причина их, как и прежде, оставалась скрытой. Но одно
каждый из нас, сотрудников отдела, знал наверняка - Нашествие
продолжается, и с каждым годом проявления его становятся все более
катастрофическими.

Я вспомнил разговор, который произошел в тот первый вечер после
получения доклада Панкерта в кабинете у Зигмунда.

- Джильберта была первым звеном в цепи настоящих катастроф, - сказал
тогда Зигмунд. Потом замолчал, думая, видимо, стоит ли продолжать. И
сказал - очень тихо, чуть слышно. - Мне бы очень хотелось ошибиться,
Алекс, но Кабенг, видимо станет вторым.

- У вас есть основания так считать, шеф? - спросил я тогда.

- Да, - ответил он. И не счел нужным добавить хоть что-то. Видимо, он
считал, что и так сказал слишком много. А лишнее знание в нашем деле может
только навредить. Поэтому я спросил о другом:

- Если так, то почему бы не начать эвакуацию? Немедленно.

- Во-первых, потому, что рано или поздно это все равно произойдет. Не
на Кабенге, так в другом месте, и еще неизвестно, что будет грозить нам
тогда. Сегодня мы знаем, где именно должен последовать удар Нашествия, и
это вселяет надежду. Во-вторых, - он помедлил и посмотрел на меня долгим
тяжелым взглядом, я почти физически ощутил его тяжесть, - во-вторых у меня
нет данных, которые я мог бы представить Совету Академии.

И он замолчал. Помню, я хотел спросить еще о чем-то, но тут до меня
дошел смысл его слов, и меня как током ударило. Мне стало страшно,
по-настоящему страшно, потому что я вдруг почувствовал, что же означают
только что сказанные им слова - в совокупности с тем, что было сказано
раньше. Мне стало страшно, потому что на какое-то мгновение я поставил
себя на место Зигмунда - Зигмунда, который знал что-то такое, о чем нельзя
было проинформировать даже Совет Академии, Зигмунда, который один из всех
людей имел право знать это. И я острее, чем когда-либо прежде,
почувствовал, насколько это тяжело - видеть возможного врага во всех без
исключения.

Быть может, даже в себе самом.

Даже сейчас я вздрогнул, вспомнив его слова. Но сейчас мне было
легче, сейчас я занимался делом, а когда делаешь что-то всегда кажется,
что есть надежда на какой-то лучший исход, что, если постараться, все еще
можно поправить. Надежда всегда остается - даже если разум твердит о
безвыходности ситуации.

Немного подумав, я включил мнемоблоки и стал еще раз просматривать
информацию, которую извлек, сидя в библиотеке. В общих чертах я, конечно,
и так все это помнил, но стоило проверить кое-какие цифры. Хотя бы данные
об отказах оборудования - нет ли в них какой-то периодичности? И не
прослеживается ли связи с прибытием или отлетом с Кабенга определенных
лиц. И нет ли чего общего в биографиях сотрудников базы, отличного от
среднестатистических показателей для данной категории исследователей? Но
все было попусту, никакой зацепки обнаружить не удалось. Наконец, я бросил
это занятие и еще раз просмотрел свои сегодняшние записи о Резервуаре.

Проблема Резервуара возникла на Кабенге около двух лет назад, когда