пробежала между ними из-за вакантного места на кафедре органической химии.
Конечно, Соколов, когда подавал прошение, знал, что Менделеев ищет того же
места, но ведь это не значит, что другим оно заказано. Предпочли Соколова
- зачем же злиться? Однако, Менделеев ужасно обиделся, кричал, что
университет поступил подло, а сам Соколов - подлец первостатейный. Добрые
люди тотчас донесли об этом адресату, и теперь уже Соколов, не
сдержавшись, высказал о сопернике нелицеприятное мнение.
подали. И потом, даже когда Менделеев тоже получил ожидаемое
профессорство, отношения между ними не переходили рамок официальных.
казалось, что все заснуло в пыльной жаре июльского Петербурга. В такую
пороу всякий, имеющий возможность, стремится покинуть столицу. Меценат
Ильенков и нерасплатившийся с долгами Менделеев укатили в деревню.
Экстраординарный профессор Скобликов, у которого вдруг в одночасье
развилась чахотка, поехал умирать в Швейцарские кантоны. Вслед за
Воскресенским собрался на морские купания и декан факультета Савич. Так
получилось, что неутвержденный в новом звании адъюнкт-профессор Николай
Соколов, оставшийся чуть не единственным представителем факультета, начал
заседать в ученом совете. Там он и увидел, как забирает власть враждебная
сила.
действий министерства, ожидали, что "вот вернутся наши корифеи, тогда и
посмотрим, кто кого", но Соколов знал, что университет проиграл еще
прежде, чем началась борьба. Только представить себе не мог, во что эта
борьба выльется.
никаких, даже проректор не был избран "за отсутствием способных исполнять
эту должность". Да и то сказаьть, по новым правилам успешно ректорствовать
сумел бы разве что оберполицмейстер.
настроенные на неповиновение. Никто из них еще не знал новых правил, тем
больше места оставалось слухам и мрачным фантазиям.
назад они были такими разными: аккуратист Меншуткин, он никогда не
возражал лектору, но обязательно проверял услышанное в собственной,
обборудованной на папины деньги лаборатории; лицеист Михаэлис, блестяще
отвечавший на экзаменах и едва ли не разработавший собственную теорию
паев; вспыльчивый и неустойчивый во мнениях Тимирязев, который однажджы
ночью прибежал к Соколову и долго объяснял очумевшему со сна наставнику,
что разочаровался в Пастере (ушел же он с полным убеждением, что Пастер -
великий человек, а опыты Пуше - поставлены нечисто. Что же касается статьи
Писарева, повергшей его в такие сомненния, то филологам вообще
противопоказано соваться в науку). Даже те из студентов, кто прежде не
выделялся в аудиториях, не рвался в профессорскую, а на экзаменах путал
серный эфир с мировым и полагал, будто гликоли образуются через окисление
спиртов, даже среди этой массы всякий прежде имел свою физиономию. Теперь
студенчество уподобилось взошедшему на позиции батальону - в каждом
преобладало желание драться, все личное, особенное, отошло на задний план.
Их состояние живо напоминало Соколову сорок восьмой год, баррикады во
Франкфурте. А ведь они, эти юноши, которых он успел полюбить, не
догадываются, какая механически-неотвратимая сила движется на них.
между непокорной молодежью и министерской машиной. Чувствуя себя неумным
обманщиком, он уговаривал пришедших к нему студентов:
околыши, ботфорты и дуэльные шрамы на мордах, как у дерптских дураков?
Право, не стоит, средневековые бирюльки хороши для немцев, на русской
почве они смешны. Кассу и сборник мы отстояли, а там, даст бог, и
обязательный взнос отменят. К профессорам, заслуженным людям, наверху
прислушиваются, а несвоевременные волнения могут все испортить. Были в
марте беспорядки, и нате, вместо Ковалевского - Путятин. Хоть теперь-то
образумьтесь.
В каждом душа живая болит.
сторониться Соколова, то еще меньше понимания встретил он среди своих же
товарищей.
Воскресенский. - Студенты побесятся, власти их побьют, а там и разумный
голос слышен станет.
вторил ему Эмилий Христианович Ленц. - Пусть останутся только те, кто
любит порядок, так будет хорошо и для науки, и для порядка.
наука, ведь самые талантливые юноши всегда самые горячие и, значит,
первыми попадают под секиру.
прослыл красным, один Менделеев разделял, кажется, его точку зрения, но
Соколов не мог простить обвинений в бесчестности, так что
враги-единомышленники едва раскланивались при встречах.
матрикул никто еще в глаза не видел, были открыты учебные курсы. И сразу
сгустившаяся гремучая атмосфера разразилась взрывом.
слышат шума. Потом было приказано запирать пустые аудитории. Тогда-то, во
время очередной сходки и оказались выломаны двери актового зала, что
послужило прекрасным casus belli. Университет был закрыт, лекции
прекращены.
сразу пойдет на закрытие университета. Как всегда в минуту растерянности
Соколов бросился к Энгельгардту. В младщем товарище он чувствовал
основательную уверенность, позволяющую твердо стоять на ногах, в то время,
как сам Соколов терял опору.
от третьей к ряду беременности, проводила Соколова в свой кабинет. Это
действительно был рабочий кабинет, в котором главенствовал стол,
заваленный бумагами. Анна Николаевна начинала приобретать известность как
переводчик и детский беллетрист.
Устала, право, сил нет, а если бы не вы, то так и сидела бы за работой. Я
ведь с храбрых глаз взялась Рабле переводить.
Приходится пропуски делать. А я-то полагала себя дамой эмансипированной. А
как совсем невмоготу становится, то я за Руссо берусь - "Эмиль или
воспитание". Каково?
Соколов.
такая критика! Триста лет прошло, а она как на нас писана. И Саша говорит
- надо переводить.
поговорить.
Николаевна прижала руки к груди, и Соколов вдруг понял, что ее деловой тон
и уверенность напускные, а на самом деле она устала и боится
неизвестности. - Сказал на военный совет, - продолжила она. - Шутил, а
я-то знаю, что правда. В университете завтра большой шум будет.
Николаевну словно прорвало, от былого спокойствия не осталось и следа.
мужики соберутся - студенты, дворян половина! К тому же, Саша к
университету отношения не имеет. Вольнослушатель!
Господи, лишь бы его не убили!
его не убьет. А в университет я завтра и сам пойду. И увидите - ничего не
будет.
с моста он заметил возбужденную толпу около здания двенадцати коллегий. На
набережной была выстроена университетская полиция и пожарная команда.
Воскресенского и Андрея Бекетова. Они стояли у окна и смотрели на
собирающихся студентов. Соколов подошел, стал рядом.
Воскресенский говорил непривычно резко, всегдашнее благодушное спокойствие
изменило ему. - С японцами он как-то договаривался, а здесь не может...
Бекетов.
Воскресенский. - На свою голову кличут.
саженную поленицу дров, сложенную у кирпичной стены Же-де-Пом, но сорвался
вниз. Затем по воздуху на руках передали лестницу, оставшуюся от маляров -
импровизированная трибуна готова, первый оратор полез наверх. Говорить он
начал еще стоя на ступеньке и держась рукой за верхнюю перекладину.
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Перумов Ник
Никитин Юрий
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман