спасти. Не только нас, но и прочих жителей мира. И за это мы прокляты и
обречены. Вы победили тогда, - сказал он угрюмо. - Ты сам знаешь: мы
дрались не хуже, чем вы. Но судьба от нас отвернулась, и не было нам
удачи, потому что мы замарали себя. Наши боги ушли от нас, оракулы
безмолвствуют, и ночная смерть...
правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?
граждане Ланнерана! Если правители наши сбились с пути, у нас есть право и
сила их образумить. Мы не сделали этого, даже не попытались - и потому мы
разделили их грех! Мне стыдно, - сказал он, - что ты видишь нас в таком
унижении, и теперь я рад, что больше ты меня не увидишь.
улыбка, что живет на лице ланноранца и в смертный час.
Ранас, особенно тех, кто вздумает о нем говорить.
сказал он, - я делаю то, что хочу. Наконец я чувствую себя человеком, а не
тварью, воющей в смертном страхе. Слушай, как это было, - сказал он. -
Сначала вы победили нас. Это было тягостно и постыдно, но пока ланнеранец
жив - он жив. Мы еще были людьми, хоть и знали свою судьбу, хоть и знали
свою судьбу. Потом исчезло море и пересохли реки, разрушилась торговля и
поля почти перестали родить. Мы скудно жили - но все еще были людьми. А
потом пришла ночная смерть. Просто смерть, - сказал он, - невидимая и
неслышная. Она входит в любой дом и уносит, кого захочет, и нет от нее ни
заклятия, ни защиты. Сначала она уносила Соправителей и старших жрецов
Светлого храма. Потом всех, у кого была хоть какая-то власть. Потом тех, у
кого была сила и ум, кто мог бы воспротивиться - даже судьбе. И тогда мы
умерли, Ранас. Мы перестали быть людьми. Мы стали просто сухой травой,
которая ждет пожара. Кто нами правит? - спросил он себя. - Я не знаю,
Ранас. Нет никакой власти. Мы просто ждем своей смерти и делаем, что
велят.
зла. Ладно, - сказал он, - твоя очередь, Ранас. Кто позвал тебя в
Ланнеран?
нас... если захочет.
величия - и несколько комнат, где можно жить.
молча и почувствовал страх. Не ее и не свой - просто страх, что стоит в
стороне и смотрит на глядит на тебя убивающим взглядом.
половины души, сомкнулись две половины рассудка; они сошлись в одно
двуединое существо, защищенное самой своей полнотою.
к ним. Незримая, бестелесная смерть; она сгущалась вокруг, она висела над
ними, и только невидимый панцирь их любви был их единственной защитой.
ответила чуть заметным пожатием.
короткой болью, но их двуединое существо, наполненное мраком, разрывает
его перед лицом руками, раздвигает локтями, протискивается в разрыв, и в
разрыве виден клочок голубого неба...
был облачен в коричневый плащ болорца, и, когда он сорвал повязку с лица,
они сразу поняли: это Другой. У него теплом и спокойной верой, согревало
холод и смиряло боль, а ночь все длилась, длилась...
нору, и они заснули, прижавшись друг к другу. И сон им снился один и тот
же - у них всегда были общие сны.
древние глаза, полные тьмы и тяжелой силы, и в движениях упругая хищная
сила; он ходил по комнате и молчал - беспощадный, могучий, но почему-то не
страшный - и они покорно водили за ним глазами, ожидая, пока он заговорит.
не жалеешь, что сюда явился?
так уж он силен.
глаз - холод остро отточенной стали, возникшей из ножен. И - погас, потому
что вдруг появился Торкас. Спутать нельзя - они совсем не похожи, словно у
них на двоих не одно лицо.
приветствовал вас, как должно. Тайд с тобой? - спросил он с тревогой, и
Даггар невесело усмехнулся.
подлечить.
улыбка и веселые даже в усталости молодые глаза. Он спросил позволения и
отправился к Тайду, и, когда он ушел, Даггар привлек Майду к себе, и они
застыли в молчаливом объятии, чувствуя, как сердце бьется о сердце и
согревается в жилах озябшая кровь.
служил. Торкас был прост и ясен - не то, что в Рансале, и потому Даггар
спросил у него:
земля и небо. То, что в небе, и то, что на земле.
Другой. Этого не уловить: было одно лицо - стало другое. И даже голос
иной: жесткий, отрывистый, властный. - Не то, что есть в небе, и не то,
что есть на земле. Даггар, - сказал он, - я хочу, чтобы ты задавал
вопросы. Это опасно, - сказал он, - но я буду рядом с тобой.
задавать?
остался с Майдой, а Торкас-Неведомый вдруг исчез. Это он ловко проделал:
был в двух шагах и растаял - серая тень, ушедшая в серый день.
Даггар с усмешкой. Не то, что есть в небе, и не то, что есть на земле.
Андрас, сын Линаса, один из Двенадцати. Последний из Двенадцати, подумал
Даггар, и долго ли он проживет после нашего разговора? Не думаю, что я
стану о нем сожалеть.
площади, когда мы заставили их преклонить колени на месте, где умер Энрас.
Тогда он был не старше, чем я теперь, а значит, не миновал даже шестой
десяток.
кости. Погасший взгляд и надтреснутый голос...
приветы, и можно, наконец, начинать разговор.
Теперь, когда мои глаза не залиты кровью и могут видеть, что есть, я
все-таки хотел бы понять, что с нами случилось. Зачем Ланнеран и Рансала
стали врагами? Зачем мы в ненужной войне истратили время и силы? Зачем
погибаем теперь?
другие Соправители тоже наверняка не были глупцами. Как же вы совершили
такую глупость? Вы могли просто выслать Энраса из страны. Но казнить его,
зная, что мы отомстим? Где был ваш разум, правители Ланнерана?
участи брата?
некому отомстить?
Лучше бы тебе и впрямь умереть, чем жить в таком унижении. Скажи: почему
ты остался жив - один из всех, за какие заслуги?
Даггар. - Вы - ходячие трупы, а я живой! Я слишком хорошо о вас думал,
Андрас! Я подумал, что здесь есть какая-то тайна. Что вы, Соправители,
наказаны без вины за зло, которое не вы сотворили!