Чтение 10–й страницы книги ~Куда спешишь, муравей?~

подползла поближе. Они что-то делали со своим сладостно дремлющим садом,
но что именно, понять мне было, видимо, не дано.

Там, где в космических глубинах кристалла смыкались буйные кроны,
мерцал сумеречный овал. "Как кружащиеся по своду земному созвездья
охраняют покой Полярной звезды, так и кроны стерегут подобие зеркала", -
подумала я и сама удивилась прихотливости моей, но и как бы не моей мысли.
В зеркале проглядывались сгустки туманностей, завихрения диковинных миров,
двойные, тройные звезды, роящиеся планеты, спиральные рукава. Среди этих
песчинок вселенского хаоса плавно перемещались серебряные вихри, чем-то
похожие на те, что восстают в пустыне Бек-Пакдала (где мы были на
практике), предвещая смертоносный самум...

"Чудесный этот сад - двигатель корабля-вихря, - как в озаренье,
подумала я.-Почему-то он у них разладился, и они его чинят. Жаль, что я
ничем не смогу им помочь".

До сих пор для меня загадка, как мне приходили в голову все те странные
мысли, когда я, залитая среди ночи лучами солнца, пряталась в траве, хотя
прятаться было не от кого.

Помню, вслед за догадкой о саде-двигателе я начала размышлять, зачем к
осени уплотняется среда земной биомассы, перед тем как смениться зимней
пустотой. Зачем наливаются соком яблоки, тучнеют нивы, тяжелеют плоды? А
что, если эта ежегодная пульсация растительных веществ - залог движения
земного времени? - подумалось мне.

И сразу Земля представилась живым зерном в роднике вселенского бытия.

Я думала о высоте небесной, глубине земной, широте и беспредельности
мирозданья.

И мирозданье раскрылось мне вдруг, как цветок, колышущийся среди
солнечных дуновений.

И как в теле человеческом, во Вселенной все было связано со всем, все
отражалось в другом, и другое в себе отражало все предметы, явления,
вещества, времена...

И небеса были частью меня, и я - небесами.

Кристалл был посланец непредставимо красивого мира, но почему-то сама
мысль о соприкосновении наших двух миров показалась мне таинственно
страшной и непостижимой...

Не помню, сколько я пролежала в шипиге, но это были лучшие мгновения в
моей жизни.

Пока снопы солнца не погасли и не хлынул вслед за тем дождь.

Я проснулась поздно. Ломило голову, особенно в висках. Дождь барабанил
по стенам палатки. Я ощупала рюкзак, штормовку, ботинки. Все сухо. Значит,
то ночное солнечное видение было наяву.

В черном кристалле глазок открывался и закрывался: садовники работали.

После обеда, не дождавшись верительных грамот, я уже твердо решила:
если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. В конце концов
откуда скафандрикам знать, что я существо разумное. Я должна им это
доказать.

Я улучила момент, когда глазок начал расширяться, и с бьющимся сердцем
подбежала к торцу.

- Приветствую вас, звездные братья! - завопила я вылетевшему
скафандрику и поманила его к себе рукой: - Спасите меня, пожалуйста!

Никакого внимания. Он прошествовал, покачиваясь, по воздуху и
растворился в скале как привидение.

"Ну нет, просто так я не отступлю, господа-товарищи звездные садоводы.
Я вам не птичка с подбитым крылом, - вдруг озлобилась я. - Мои предки
написали "Слово о полку Игореве", "Тараса Бульбу", "Тихий Дон", "Мастера и
Маргариту". Они живой плотиною встали на пути кочевых разбойничьих орд с
Востока и некочевых монстров с Запада. Мои предки не истребляли народы,
продвигаясь к Великой Воде, как это делали ваши Писарро и Кортесы в Южной
Америке. Мои предки знали истинную цену дружественным контактам, о чем
можно судить хотя бы по их древней пословице:

"Неправдою весь свет пройдешь, да назад не вернешься".

Я вернулась в палатку, вырвала из блокнота несколько листков и
нацарапала карандашом: на одном - модель солнечной системы, жаль, что не
все планеты вспомнила; на другом - теорему Пифагора - треугольник с тремя
квадратами на сторонах, как учили в школе, и модель атомного ядра (я
перерисовала по памяти ее изображение с транспаранта над воротами
республиканской выставки достижений народного хозяйства); на третьем -
ракету и в ней маленького человечка (поразмышляв, точно такую же ракету я
изобразила на первом листке - летящей с Земли на Луну).

На четвертом листке еле улеглись два земных полушария. Материки я
нарисовала приблизительно, только Австралия и Африка получились сносно. Но
зато уж я не пожалела дефицитной импортной пасты для подкрашивания век и
всю планету испещрила голубыми огоньками. "Получайте обратно ваш
насильственный сон на тему атомных бомб! Попробуйте только не понять, что
к чему, - бормотала я. - Разнесу альпенштоком в клочья и расчудесный ваш
сад, и вас самих заодно, бесчувственные истуканы!"

Оставшийся листок целиком вместил русскую пословицу, написанную мною
латинскими буквами (боюсь, что с ошибками):

NEPRAVDOJ VES SVET PROJDOSH DA NAZAD NE VERNESHSJA!

Захотят - поймут!

Вот так, с альпенштоком и кипою листов, грязная, голодная, но полная
решимости наладить проклятый контакт, я предстала перед торцом. Первого же
скафандрика, поскольку он, конечно же, не соизволил удостоить меня
вниманием, я больно тюкнула по ножище.

И ведь подействовало! Он перевернулся вверх тормашками, приспустился на
уровень моей головы, застыл в воздухе, чуть раскачиваясь. Было
страшновато, но я приложила листки прямо к черной его головище, поскольку
рука его плавала метрах в двух надо мною.

Странное явление: листки точно провалились в его шлем.

Их просто не стало. Он сразу скрылся в глазке, и около часа скафандрики
не появлялись вообще.

Наконец один показался, не знаю уж, который из них, подплыл к палатке,
где я ждала результатов смелого своего опыта. В лапе у него была зажата
лопатка вроде тех, чем пирожное подают, размером, понятное дело, метра
три, не меньше. Лопаткой этой начал он осторожно подталкивать меня в
сторону кристалла.

- Нечего меня пихать своей железякой, красавец скафандр, - сказала я
ему. - Сама пойду к месту переговоров. А коли умела б, как ваша милость,
бултыхаться в воздухе, то и полетела б хоть на метле.

Но, как выяснилось, толкал он меня не к кристаллу, а к краю пропасти...

- Думай что ты творишь, звездный зверюга! - кричала я. - Я не могу
порхать, как ты! Разобьюсь! А тебе за меня отомстят!

Все же я сумела увильнуть, рванула дикими прыжками по шипиге и
спряталась в палатку.

Но это меня не спасло. Видно, они единогласно вознамерились меня
погубить, не знаю уж за какие грехи.

Палатка оказалась в воздухе вместе с колышками.

Скафандр опять погнал меня, как скотину безмозглую, к краю карниза. Я
попробовала объяснить жестами, что, в общем-то, я не против оказаться на
той стороне, но что пропасть для меня неодолима, что нужен канат, мост,
все, что угодно, иначе тело мое найдут на острых каменьях внизу,
растерзанное хищниками.

Пока я на пальцах пыталась что-то объяснить, он ловко поддел меня своей
черной лопатой, приподнял над карнизом, пронес над боярышником и метрах в
трех от края пропасти - в воздухе над пропастью! - начал наклонять лопату
все круче. И вот я с лопаты соскальзываю...