дороге, не канавой и не придорожным кустарником; шел так, чтобы не
вызвать никаких подозрений у возможного наблюдателя; такой наблюдатель
мог существовать - давний и многогранный опыт подсказывал это.
Вооруженный человек возник внезапно - появился из-за толстого дерева,
до которого Милову оставалось еще шагов двадцать; на человеке был
солдатский комбинезон, только вместо погон на плечах были дубовые
листья - суконные или пластиковые, отсюда не разглядеть. Придерживая
правой рукой висевший на плече и направленный на Милова автомат,
человек махнул левой, подзывая:
без напряжения. И повернул чуть наискось, пересекая полотно дороги -
спокойно и вежливо, даже с доброжелательной улыбкой.
не улыбаясь, но взгляд выражал полное спокойствие.
совершенный младенец. Однако, судя по его повадке - опытный парень.
Руки за голову? Да пожалуйста, сколько угодно... Милов послушно
охватил ладонями затылок.
поточнее и ставить их в нужной форме, - я тут случайно, ни в чем не
участвую, у меня больная женщина...
автоматом.
однако без всякого повода стреляет только маньяк, а этот вроде бы не
похож... Нет, надо сохранять спокойствие до последнего... - и все же
почувствовал, как пот проступает на спине; не любил Милов таких
положений.
на том же месте.
было слышнее, но и затем еще, чтобы видеть его уголком глаза. -
Турист.
много чужаков развелось в Намурии, налетело, как на падаль. Но мы еще
живы... Что у тебя там в кармане? Может, фотоаппарат?
Левая рука его была вытянута, чтобы сразу залезть Милову в
оттопыренный карман; подходил он не прямо со спины, а чуть справа.
Опытный, - подумал Милов, - но у меня-то опыта побольше, так что давай
лучше поговорим на равных...
было некогда. Как и ожидал Милов, тот запоздал с реакцией на долю
секунды - пуля прошла рядом. Когда такой удар наносит нога в тяжелом
армейском ботинке, человек больше не поднимается; Милов был босиком,
да и не хотел он убивать, старался только, чтобы самого его не убили.
Противник лишь согнулся вдвое от боли; Милов сцепил пальцы вместе,
рубанул.
его ног тело. - В канаву? Захлебнешься... Вот оружие придется
позаимствовать: наверное, ты тут не последний такой... Значит,
иностранцы тут нынче не в чести... - Он нагнулся, ухватил лежавшего
под мышки, оттащил к дереву; тот, с закрытыми глазами, судорожно
дышал. Милов распустил ему ремень, чтобы легче дышалось, потом взгляд
упал на добротную армейскую обувь. Милов колебался несколько секунд:
мародерство было ему противно. Придется все же считать это трофеем, -
схитрил он сам перед собой, - ему теперь спешить некуда, а у меня
полно дел... - Он расшнуровал башмаки, надел - были они номера на два
больше, однако босиком по стеклу было куда хуже. Так, - подумал он
затем. - Ну, лежи, приходи в себя, да поучись, когда очнешься,
вежливее обращаться с прохожими, тебя не задевающими...
обернуться. Тот, под деревом, лежал, опираясь на локоть левой руки,
правая резко, пружинно распрямилась, свистнул нож. Бросок был хорошим,
острие скользнуло по щеке. Милов не успел ни о чем подумать - пальцы
сработали сами. Тот, в комбинезоне, дернулся, откинулся на спину.
заставляют подумать... Впрочем, не знаю.
Идти на помощь, может быть.
остановил на дороге машину и пустился по своим делам. В конце концов,
он не обязан...
пропала охота продолжать. - Оставайтесь, если вам страшно, а я пойду.
остановился, чуть усмехаясь. Щеку его пересекала свежая царапина, на
груди висел автомат.
капризная нотка. - Мы уже боялись за вас. Особенно Граве.
подобрал.
сумочки флакончик. Попрыскала. Странный, горьковатый аромат расширил
Милову ноздри, заставил глубоко вздохнуть воздух.
спутники: машина нам пока не светит. Придется все же двигаться самым
примитивным способом: пешком. Ева вздохнула.
ему очень хочется взять ее на руки.
воду можно пить? У меня пересохло горло...
же канаве, только там, подальше, лежал труп.
наши враги.
фляжка.
отказались бы от чего-нибудь покрепче? Вот, держите.
сидит уже ветер!..
наблюдал, не отвлекаясь на разговоры. Солнце поднималось все выше,
изредка налетали порывы ветра, и тогда по дороге, навстречу идущим, с
шуршанием бежали клочья бумаги, сухие листья; порой ветер приносил
отзвуки непонятного гула. Идти приходилось все медленнее - Ева уже
явственно прихрамывала, но на новое предложение Милова - взять ее на
плечи - лишь отрицательно качала головой, и Граве заметно нервничал:
видимо, непонятное всегда раздражало его, беспокоило, выводило из
себя. Человек регламента, - подумал о нем Милов, - таким приходится
трудно, когда часы начинают показывать день рождения бабушки.
Приободрить бы его немного, а то он ведь и женщину до города доставить
не сможет...
ничего плохого ведь, по сути, не происходит. Вспомните: мало ли что
бывало в двадцатом веке: войны объявленные, войны необъявленные, войны
внутренние... и ничего - живем!
Граве, - у вас, действительно, чего только не бывало...
до такого не доходило. Пока, во всяком случае.
меньше вашего, а может быть,и больше. Беда в том, что у нас и так было
слишком много запущенных болезней - и наших собственных, и ваших