аппаратах соседей завелся тот же зверь, что и в аппаратах Ерпалыча с тетей
Лоттой.
кентавра, как ребенок, как костлявый подмигивающий ребенок в заношенном халате,
и пояс халата распустился, волочась по полу. Ритка по-прежнему стоит на коленях
и лишь поднял взгляд на Фола.
ты безмозглый!..
знаком, но спустя мгновение до Фола явно доходит смысл моих слов,
вопросительный знак становится просто хвостом, и кентавр бережно опускает
Ерпалыча на продавленный диван.
и костюм старомодного покроя на пластмассовых плечиках.
принимается хлопотать над бесчувственным Ерпалычем, умело переворачивая его,
как если бы обряжение тел параличных стариков было первейшей и ежедневной
обязанностью тети Лотты.
У-у, старый, зря я тебе стирала, раз ты помирать собрался, обидел ты меня,
Ерпалыч... ты уж поживи еще маленько, а вернешься - я тебе обед сготовлю, из
трех блюд, а потом пойдем мою Чапу выгуливать, я ж знаю, ты любишь ее
выгуливать, и она тебя любит, псих ты старый...
"Едяго естное переносное, с раба крещеного, с крови на кровь - сухотку,
ломотку, корючку, болючку... пусть слово тако скотко жрет-подавится, больной
поправится..."
Ерпалыча - он кажется мне легким и пустым, словно внутри у него ничего нет, - и
тетя Лотта застегивает последнюю пуговицу, удовлетворенно причмокивая.
растряси-то, его нельзя трясти сейчас! Ишь, какой ты вымахал здоровущий, на
тебе воду возить...
Ерпалыча на руки, неловко целует тетю Лотту в щеку, а она треплет могучего
кентавра по лохматому затылку, как дворового мальчишку, выросшего у нее на
глазах.
автобусных остановках от Горелых Полей. С северо-запада он примыкал к
лесомассиву, достаточно благоустроенному, чтобы летом там было полно влюбленных
и выпивох - ценителей природы, кучковавшихся в укромных беседках; на восток от
"неотложки" располагался колоссальный яр, за которым уже начиналась Дальняя
Срань.
которой Ритка наскоро приковывал свой мотоцикл к врытой в землю скамейке;
распахнулись стеклянные двери, укоризненно глянул сверху Спиридон-чудотворец,
епископ Тримифунтский, осуждая суету в святом месте, - и я оказался в
просторном холле.
пухленькое, в меру симпатичное существо в накрахмаленном халатике и таком же
чепчике с красным крестом вместо кокарды.
зимнюю сессию завалила!
когда следом за мной въехал курящийся паром Фол с Ерпалычем на руках.
погон, казенных сапогах и цивильном вязаном "петушке" ввергло сестру милосердия
в ступор.
случай блокировать выход. Фол уложил Ерпалыча на кушетку у стены и принялся
разминать уставшие руки, нервно подергивая хвостом; и я понял, что пора
разряжать ситуацию.
заслонить собой кентавра, - мы до "Скорой" не дозвонились, вот и пришлось
своим, так сказать, ходом...
вылупилась-то?..
раскрылись сами. И, отодвинув Ритку, в холл вошел высокий черноусый мужчина лет
сорока пяти, одетый в дорогую дубленку, из-под которой снизу торчали полы
белого халата.
другом конце фойе. - Ну почему в челюстно-лицевом вместо Пимена
Печерского-Многоболезненного опять Агапиту Печерскому кадят?! Я же вас просил
перезвонить! До каких пор...
Ритку с Фолом (я и Ерпалыч как бы не в счет). - Генрих Валентинович, тут... ой,
тут такое!..
пульс, заглянул под веки, расстегнул кожух и приложил ухо к груди старика -
после чего повернулся ко мне.
умирает!
в случае чего я подам на вас рапорт в областные органы! Вы слышите меня?!
вероятности, инсульт. Без документов я не могу узнать, какие обряды больной
совершал в последние шесть месяцев, но... Идочка, я пройду к себе, а вы
оповестите реанимацию. Хорошо? Пусть готовят отдельную палату, капельницу и
алтарь в западном крыле.
не сразу - проходя мимо красного угла, он вдруг останавливается, словно собака,
услышавшая хозяйский окрик, с минуту глядит в стену и наконец уходит, но шаг
Генриха Валентиновича уже не столь уверен, как раньше.
нет. Я спиной чувствую, как начинает закипать Ритка, сестра Идочка сидит как на
иголках - и с облегчением выдыхает воздух, когда возвращается Генрих
Валентинович.
белизной; он чист и холоден, как зима за окнами - только ноздри породистого
носа с горбинкой раздуваются чуть больше обычного, портя общую картину.
Валентинович, и голос его чрезмерно спокоен для того, чтобы быть таким на самом
деле. - Его надо в неврологию с реанимационным блоком, а там нет свободных
мест. И опять же - документы... я не имею права, основываясь только на вашем
заявлении... необходимо сообщить, уведомить, а пока...
размахивает своими синими "корочками", порывается звонить непонятно куда, но
это не важно, потому что в телефонной трубке урчит знакомый нам зверь - а я
смотрю на бесстрастного Генриха Валентиновича, который предлагает везти
больного в окружную храм-лечебницу, но все машины сейчас в разъезде по вызовам,
и посему... я смотрю на бледную Идочку, на вспотевшего Ритку, на Фола - и
кентавр понимает меня без слов.
Валентиновича, что замглавврача умолкает и невольно отшатывается, застегивает
на Ерпалыче кожух и вновь берет старика на руки.
государственного флага, приспущенного в знак скорби; и прямая человеческая
спина Фола красноречивей любых воплей и скандалов.
стоит и смотрит на Генриха Валентиновича, смотрит долго и страшно, и я начинаю