и выпуклые, были закрыты шорами сверху и по бокам, так что у лунохода
появлялось как бы лицо, или, точнее, морда - довольно симпатичная, вроде
тех, что рисуют у арбузов и роботов в детских журналах.
подумал, что не вынесу такой тесноты и неудобства. Приходилось как бы
висеть над рамой, распределяя вес между руками, лежащими на руле, ногами,
упертыми в педали и седлом, которое не столько принимало на себя часть
веса, сколько задавало позу, которую должно было принимать тело. Так
наклоняется велосипедист, когда развивает большую скорость - но у него
хоть есть возможность выпрямиться, а тут ее не было, потому что спина и
затылок практически упирались в крышку. Правда, недели через две после
начала занятий, когда я пообвыкся, оказалось, что места внутри вполне
достаточно, чтобы на целые часы забывать о том, как его мало.
искажали, что совершенно невозможно было понять, что там, за тонкой сталью
борта. Зато четким и сильно увеличенным был пятачок земли прямо перед
колесами и конец ребристой антенны; остальное расплывалось в какие-то
зигзаги и пятна, и казалось, что сквозь слезы смотришь в длинный темный
коридор за стеклами противогаза.
так что у меня даже появились сомнения, что я сумею преодолеть в ней целых
семьдесят километров лунной пустыни. Даже сделав круг по двору, я сильно
уставал; ныла спина, болели плечи и поясница.
выходил во двор, раздевался до трусов и майки, залезал в луноход и
подолгу, чтобы укрепить мышцы на ногах, ездил кругами по двору, разгоняя
кур и иногда даже давя их - конечно, я делал это не нарочно, просто через
оптику совершенно невозможно было отличить замешкавшуюся курицу от,
например, газеты или сорванной ветром с бельевой веревки портянки, да и
затормозить я все равно не успевал. Сначала впереди меня на своем кресле,
показывая дорогу, ездил полковник Урчагин - сквозь линзы он казался
размытым серо-зеленым пятном, - но постепенно я так наловчился, что мог с
закрытыми глазами объехать весь двор - для этого просто надо было под
определенным углом повернуть руль, и машина сама совершала плавный круг,
возвращаясь на то же место, где начинался маршрут. Я иногда даже
переставал смотреть в глазки, и просто работал мышцами, опустив голову и
думая о своем. Иногда я вспоминал детство, иногда представлял себе, каким
именно будет стремительно приближающийся миг старта в вечность. А иногда я
додумывал старые-старые мысли, опять поднимавшиеся в моем сознании. Вот,
например, я часто думал - кто же такой я?
рано утром и глядя в потолок. Потом, когда я немного вырос, я стал
задавать его в школе, но единственное, что услышал - что сознание является
свойством высокоорганизованной материи, вытекающим из ленинской теории
отражения. Смысла этих слов я не понимал, и меня по-прежнему удивляло -
как это я вижу? И кто этот я, который видит? И что это вообще значит -
видеть? Вижу ли я что-то внешнее, или просто гляжу сам на себя? И что
такое - вне меня и внутри меня? Я часто чувствовал, что стою на самом
пороге разгадки, но пытаясь сделать последний шаг к ней, я вдруг терял то
"я", которое только что стояло на этом пороге.
старуху соседку, которой я и задавал все эти вопросы, с удовольствием
чувствуя, как трудно ей на них отвечать.
выглядывает сквозь глазки, а сама живет в теле, как у тебя хомячок живет в
кастрюльке. И эта душа - часть Бога, который нас всех создал. Так вот ты и
есть эта душа.
произнося непонятное слово.
на справочник атеиста, стоящий у тетки на полке.
где разных богов была целая куча. Особенно мне нравился Ра, бог, которому
доверились много тысяч лет назад древние египтяне - нравился, наверно,
потому, что у него была соколиная голова, а летчиков, космонавтов и вообще
героев по радио часто называли соколами. И я решил, что если уж я на самом
деле подобен богу, то пускай этому. Помню, я взял большую тетрадь и сделал
в нее выписку:
вечером пересаживается в барку Месектет и спускается в преисподнюю, где,
сражаясь с силами мрака, плывет по подземному Нилу, а утром вновь
появляется на горизонте."
Солнца, было написано в словаре, и поэтому создали этот поэтичный миф.
изображавшая переход Ра из одной барки в другую - там были нарисованы две
одинаковые приставленные друг к другу ладьи, в которых стояли две девушки,
одна из которых передавала другой круг с сидящим в нем соколом - это и был
Ра. Сильнее всего мне понравилось, что в этих ладьях, помимо множества
непонятных предметов, были еще четыре совершенно явных хрущевских
шестиэтажки.
"Ра"; именно так звали главного героя моих внутренних приключений, которые
я переживал перед сном, закрыв глаза и отвернувшись к стене - до тех пор,
пока мои мечты не подверглись обычной возрастной трансформации.
фотографию лунохода, что внутри стальной кастрюли, существующей для того,
чтобы проползти по Луне семьдесят километров и навек остановиться, сидит
человек, выглядывающий наружу сквозь две стеклянных линзы? Какая, впрочем,
разница. Если кто-нибудь и догадается об этом, он все равно никогда не
узнает, что этим человеком был я, Омон Ра, верный сокол Родины, как сказал
однажды начальник полета, обняв меня за плечи и показывая пальцем на
сияющую тучу за окном.
- считался факультативным для всех, кроме нас с Митьком. Занятия вел
доктор философских наук в отставке Иван Евсеевич Кондратьев. Мне он
почему-то был несимпатичен, хотя никаких объективных поводов для неприязни
не существовало, а лекции его были довольно интересными. Помню, свою
первую встречу с нами он начал очень необычно - целых полчаса читал нам по
бумажке всякие стихи о Луне; в конце он так сам себя растрогал, что
пришлось протирать очки. Я тогда еще вел конспекты, и от этой лекции в них
осталась какое-то бессмысленное нагромождение цитатных обломков: "Как
золотая капля меда мерцает сладостно Луна... Луны, надежды, тихой славы...
Как много в этом звуке... Но в мире есть иные области, Луной мучительной
томимы. Для высшей силы, высшей доблести они навек недостижимы... А в
небе, ко всему приученный, бессмысленно кривится диск... Он управлял
теченьем мыслей, и только потому - луной... Неуютная жидкая лунность..." И
еще полторы страницы в том же духе. Потом он посерьезнел и заговорил
официально, нараспев:
сказанные им в тысяча девятьсот восемнадцатом году в письме к Инессе
Арманд. "Из всех планет и небесных тел, - писал Владимир Ильич, -
важнейшим для нас является Луна". С тех пор прошли годы; многое изменилось
в мире. Но ленинская оценка не потеряла с тех пор своей остроты и
принципиальной важности; время подтвердило ее правоту. И огонь этих
ленинских слов по-особому подсвечивает сегодняшний листок в календаре.
Действительно, Луна играет в жизни человечества огромную роль. Видный
русский ученый Георгий Иванович Гурджиев еще во время нелегального периода
своей деятельности разработал марксистскую теорию луны. Согласно ей, всего
лун у Земли было пять - именно поэтому звезда, символ нашего государства,
имеет пять лучей. Падение каждой луны сопровождалось социальными
потрясениями и катастрофами - так, четвертая луна, упавшая на планету в