Чтение 10–й страницы книги ~Брошен вверх~

столько. Она может производить и миллиард, и миллион, и тысячу операций.
Сто операций в секунду, десять, одну... Вот что такое сон машины.

Им машина спит. Все на корабле спят. Мы сидим в рубке управления,
одни среди звездного неба.

Одни на селенную.

Простая одежда ничего не скрывает, не прячет ее красоты. Ничего не
скрывает и ничего не приукрашивает.

- Я тебе кажусь диким древним человеком, да?..

- Я тебе кажусь диким древним человеком, да? - спрашиваю я Вигу.

- Почему, Фен? Ты что-то путаешь.

- К счастью, нет.

- Что ты имеешь в виду?

- А вдруг бы ты оказалась моей пра-пра-пра...

Никто не смеется.

- Перестань, Фен, - говорит Алек. - Не пробуждай воспоминаний. Мы и
так знаем, что у тебя идеальная память...

Мне не хотелось их будить. Они не сообщат мне ничего нового. Что они
могут? Сны, которые видели за десятилетия, когда мы были раздельно? Эти
сны (если они были) скомбинированы из тех знаний, которые остались у них в
памяти. У меня эти знания тоже есть. Я могу комбинировать их сколько
угодно. Могу почувствовать, как лавина камней пронзает меня, в высшей
степени неуязвимого.

О лавина камней!..

Мне не надо быстро лететь, чтобы века сокращались до мига. Мне
достаточно медленно думать.

- Как хочешь, - говорю я.

- Быстрые долго живут - это доказал Эйнштейн. Тугодумы, как
выявляется, живут не меньше.

Что такое время вообще? Почему оно направлено в одну сторону?..

Чувствовать время для человека не так уж хорошо. Оно несет в себе
старость и смерть.

Удивительно - ни из одной прошлой жизни я не вынес никакого образа -
личного образа! - старости и смерти. Есть люди старые, есть умершие. Но
представить себе себя старым я не могу. И умершим не могу тоже. Не могу
сделать это на основании опыта двух человеческих жизней.

Я иду короткими толчками, пульсациями, то замедляя, то убыстряя темп
своего мышления. Время для меня - ничто, как и для них, если они
заморожены. Когда я убыстряю мышление, они застывают, как статуи, - их
действия тонут в потоке моего времени. Когда я замедляю темп мысли, они
что-то щебечут, как птички, и ничего из этого щебета не осаждается у меня
в памяти, все проскакивает мимо моего замедленного восприятия. Я не
чувствую даже их отдельных перемещений. Они то там, то здесь внутри
звездолета. То в рубке, то в амортизаторах, а звезда уже выросла, и я уже
долго торможу, а скорость уже небольшая, и скоро мы вновь окунемся в океан
плазмы, вновь погрузимся в поле, которое сделает нас единым целым.

Я не приобрету от этого ничего. Они вспомнят все, что забыли.

"Когда себе я надоем, я брошусь в солнце золотое"...

Что общего у раскаленного диска с маленькими белыми точками? Сейчас
одна из точек развернулась перед нами колоссальной огненной стеной. Стена
дышит. Видно ее зернистое строение. На горизонте застыли
многотысячекилометровые протуберанцы, а под нами формируется черное, как
бездна, пятно.

- Сядь со мной рядом, - говорит Вита. - Мне страшно.

- Ты переутомилась и нервничаешь. Ты просто устала. Вита...

Мы падаем в море огня.

Мои баки пусты, но инерция орбиты несет меня вперед, как течение
полноводной реки. Я все еще снижаюсь над огненным океаном - приближаюсь к
точке контакта. Скоро периастр, и раструбы ловушек уже расставлены, как
крылья летучей мыши.

Подобное питается подобным.

Река орбиты впадает в огненный океан.

Мои резервуары наполняются раскаленной плазмой. Сопротивление
плотного пламени подтормаживает мой корпус. Но все мои емкости доверху
полны сдавленным водородом - пока еще раскаленным...

Подобное питается подобным...

Я могу улететь далеко, теперь это просто. Далеко, к границам
Вселенной...

В моих баках нет больше свободного места, и я начинаю взлет, толкаясь
струями плазмы. Снова лечу, как камень, брошенный ввысь.

Каждый из нас живет, но это не так, как раньше...

Я прохожу новую систему планет.

Я не бужу людей. Не включаю тормозных двигателей. Не хочу прерывать
свое одиночество.

Здесь есть две планеты, пригодные для жизни. И есть три, которые
можно переделать.

Переделать планеты! Раньше эти слова были пусты, хотя я знал их
значение. Теперь они - знание, впечатанное в меня, как инстинкт.

Человек - это память. Я отчетливо помню, как мы покоряли планеты.

Я помню, как мы сбрасывали угольный порошок на полярные шапки Марса.
Кипели вечные льды, клубясь густыми туманами. Черная пустота неба медленно
наполнялась синевой, и плавно пошли в вышину первые облака...

Я помню дорогу к Венере. Помню, как я и другие бросали контейнеры с
бактериями в ее облачную атмосферу, и сестра Земли, словно вспомнив о
забытом родстве, постепенно становится похожей на нашу голубую планету...

Наконец, я помню то, что мы сделали в лучах Альтаира. Помню не своей
памятью, но прошлое роботов теперь тоже мое. Это главное, что отличает
меня от тех, кто спит в саркофагах.

Я не бужу их. Не рву своего одиночества.

Сотни земных лет ушли с той минуты, когда нас четвертовали над
Альтаиром. Это единственное воспоминание, которого я избегаю. Вероятно,
это самое глубокое, самое мучительное чувство, какое я ощутил, будучи
сверхсуществом. Я чувствовал боль разрыва всеми датчиками и органами -
всеми теми, что отрывались...

Нет, мы не полетим на планеты. Пусть таков План, но нас не касаются
планы Адама. Мы там не сможем. Небо слишком много значит для каждого из
троих.

Каждый из нас живет, но это не так, как раньше.

Одиночество.

Если человека отключить от внешней информации, он потеряет чувство
времени. Как его отключить? Например, заморозить.

Когда я был Сашей Ковровым, я не чувствовал времени больше пяти
веков.

Сейчас века для меня - ничто. Я могу замедлить темп мышления так, что
одно слово растянется например, на год. Допустим, слово "вперед!"... Вот
так: "В-п-е-р-е-д!"... И год уже позади...

- Почему этого теперь не было? - спрашивает Вита. Они только что
пробудились, встали из замороженных установок.

- Не знаю, - говорит Алек. - Как ты считаешь, Фен?

- Там не было этого поля, - говорю я. - Значит, оно есть не у всех
звезд...

"В-п-е-р-е-д" - еще один год позади...

Щебетание, мгновенные перемещения людей, отделившихся от меня...

Страшное одиночество - вот что такое мое время.

Ничто не меняется. И вдруг мои локаторы опять нащупывают что-то
далеко впереди.

...Где я?

Когда я?..

Разумеется, я знаю, где нахожусь. Но где сейчас то место, в котором я
нахожусь? Где та эпоха?

Мне легче думать готовыми блоками, которые я вызываю из памяти... Я
вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг - и оно всплывает во мне. Я плыву
в стае больших добрых китов. Киты дышат как лошади. Я похлопываю их по
лоснящимся бокам, толкаюсь ластами, загребаю назад, возвращаюсь...

На земле сейчас XXV век по старому летоисчислению. Мы прошли 5 + 10 +
21 = 36 парсеков. Если я пошлю радиосигнал в направлении Солнечной
системы, он достигнет Земли больше чем век спустя. Почти через тысячелетие
с тех пор, как я (вернее, Саша Ковров) покинул Землю.

...Сколько прошло: минута, час, сутки?..

Было утро, был понедельник. Декабрь 1999, незадолго до праздника. Я
стартовал к Юпитеру на экспрессе, в обход астероидов. Новый год собирался
встретить на Ио...

Я стартовал, я набирал скорость, я летел в пустоте. Я прошел
полдороги.

Потом я принимал душ. Потом мы во что-то врезались - не то в
метеорит, не то в отработавший зонд 80-х годов. Меня заперло в душевой, и
даже одежда осталась за дверью.

Потом я замерз...

Я - это мы = я + она + машина = мы + машина = мы...

Потом мы во что-то врезались...

Я терпеливо ощупываю локаторами предмет, замеченный впереди... Это
что-то такое, для чего в языке нет подходящих слов. Впрочем...

Время Т. Расстояние 22275 тыс. км. Скорость сближения 275 тыс. км/с.