звезды, и смеется ребенок. И все в себе, все дела свои и вот это, с
коррелятором, показались ему не имеющими значения пустяками,
микроскопическим чем-то. Даже возникло чувство, что славно бы умереть
сейчас, в таком состоянии, чтобы не возвращаться в обычную жизнь.
прислонившись к стене, пришел в себя, спрятал прибор в портфель, вышел
наружу. Но и хорошо, что он был: память о пережитом в эти секунды освещала
всю дальнейшую жизнь Дробота.
это переживание ему не прибавило. Перед проходной Дробот без внимания
миновал Григория Кнышко, который как раз налаживал пневмомолоток. На
территории завода Федор Ефимович методично обошел и прислушивался, как
соглядатай: нет, нигде ничего. Только люди показались ему более оживленными,
энергичными, чем обычно, но, может быть, только показались?..
каждую дверь. Что Федор Ефимыч надеялся увидеть, он и сам не мог бы
объяснить. Так он заглянул и в комнату Передерия, но увидел только, как
парень в очках держит за плечи довольно симпатичную девушку, и, не желая
мешать лирической сцене, прикрыл дверь. "Неужели ничего?" думал Дробот,
выходя во двор.
женщина с лицом в грубых мужских морщинах как раз выгружала в лоток
содержимое мусорной корзины.
остальное можете уносить.
Лаборантка, мирно читавшая у окна книжку, с интересом посмотрела на него:
никогда она не видела своего начальника таким возбужденным, подтянутым,
решительным. Дуй в цех и бери у них такие трубки. Чем больше, тем лучше.
Если найдутся запаянные вовсе без люминофора сдуру у них это случается тащи
и их.
другая там! И, когда лаборантка проходила мимо, переполненный чувствами
инженер не удержался и от души шлепнул ее по круглому, хорошо обтянутому
задику.
оскорбленности и больше заинтересованности ну-ка, ну-ка, на что ты еще
способен?
(в этот момент и заглянул Федор Ефимович). Как это в глупых песенках поют:
"С неба звездочку достану и на память подарю"? Ну, а я для тебя зажгу здесь
солнце. Всамделишнее. Только быстро!
о ней. Он вставил трубку в контакты, повернул пакетник, взялся было за
штурвал магнитного дросселя... но заставил себя успокоиться. "Стоп.
Во-первых, надо запаять, иначе снова контакты подгорят, будут искры.
Во-вторых, закоротим реле, нечего ему отключать ток в самый интересный
момент". Он включил паяльник, затем нашел в хламе рабочего ящика подходящую
медную пластинку, снял крышку с перегрузочного реле, зажал там пластинку
контактными винтами.
двери к столу и то и дело трогая его, выкурил сигарету, начал вторую. В
голове кружили легкие и стройные, как обрывки мелодий, мысли. Если выразить
их словами, то получатся скучные фразы с обилием терминов: "передний фронт
импульса", "самоконцентрация плазмы", "обратная волна самоиндукции"... Но
Юрий Иванович мыслил сейчас не словами он чувствовал и представлял, как это
произойдет.
Все? Ему не терпелось. Нет, не все, надо организовать точную дозировку
импульса. Как? Устанавливать рукояткой топорно, каменный век, в
стабилизаторе есть управляющая обмотка, вот и надо присобачить триодную
схему, нет, это сложно, цепочка из конденсатора и сопротивления будет в
самый раз!
ловкие, более пригодные для теоретических занятий, сейчас как будто сами
знали, что надо делать: отрезали нужной длины проводники, зачищали и
залуживали их, точно выгибали контактные пластинки на стыках. Хлам из ящика:
кусок шасси от разбарахоленной схемы, обрезки жести, половина распайки,
которую забыл выбросить, эбонитовая шайба от наушника все оказалось к месту.
У Передерия прорезалось крайне ценное качество, кое в научных кругах с
грубоватой доброжелательностью определяют, как умение "из дерьма конфетку
сделать", качество, позволяющее исследователю быстро и четко поставить опыт.
других он имел большие просветы.
петель форточку. У Зоей от великого любопытства блестели глаза. Давай
коптить. Солнце оно, знаешь, яркое.
форточки. Установили, закрепив по бокам справочниками и альбомами
стандартов, напротив трубки в зажимах.
Это не отвлекло инженера, а было приятно и кстати. "Ничего не упустил?
Передерий обвел взглядом поле, на котором сейчас будет один на один
сражаться с природой. У экспериментальной схемы был дикий вид; особенно
оскорбляла глаза неровно закопченная форточка. Вроде все в порядке. Ну?.."
На миг ему стало страшно. Юрий Иванович не был академическим исследователем,
для которого безразлично, заключена ли истина в слове "да" или в слове
"нет"; ему безумно хотелось, чтоб выпало "да".
стабилизатор. Отлетела к противоположному краю шкалы стрелка амперметра. И
ничего больше. В трубе не засветился даже обычный разряд. Передерий
похолодел, снова нажал кнопку. Щелчок, короткий рев дросселя, бросок тока в
амперметре и снова все. Это походило на издевательство. "В чем дело, ведь
было же?!. Спокойно, только спокойно, утихомиривал инженер панику в голове.
Где-то я крупно хомутнул. Где?.."
отвернул клеммы амперметра. Он же закоротил трубку этим прибором, когда
настраивал схему! Надо же... уф-ф!
открыть новое, идиот! Уверенность в себе пошатнулась, нервы были взвинчены.
Вернулся на место, уменьшил ток, нажал микровыключатель. Щелчок, рев...
вспышка! Обычная вспышка газового разряда, не более, но на сердце отлегло:
работает схема.
другого конца, как тогда?.." Юрий Иванович вывел регулятор на максимальный
ток. Нажатие, щелчок... дроссель взревел, как грузовик на подъеме. Комната
осветилась сварочным бело-голубым сиянием.
разглядел. Он зажмурил глаза: в них плавала темная полоса. Был плазменный
шнур или нет? Глаза успокоились. "А ну-ка еще?" За закопченным стеклом белая
вспышка выглядела ярко-коричневой. Но жгута в трубке не было.
всех своих приспособлений, даже без лопаты, на участке, где и это он знает
наверняка под ногами лежат самородки. После пережитого в момент выключения
он не сомневался, что переходной процесс сработал, эффекты раскорреляции
есть. Но где, какие? И как узнать?..
Ефимович расслышал среди производственных шумов пение со стороны
административного корпуса. Если бы он не искал свое, то, скорее всего,
воспринял бы его, как и многие другие слышавшие: хорошо поют значит, по
радио. Но Дробот был готоч к необычному поэтому различил, что в поющем
голосе нет радиотембра. Сердце забилось бодрее.
одного осыпалась табаком незакуренная папироса. Лица у обоих были задумчивые
и строгие.
раскорреляции в чистом виде и какой!.. Но больше спрашивать не решился, стал
слушать и через минуту тоже был под очарованием голоса.
последовала "Ноченька", за ней украинская "Гой, туман яром, туман
долыною...", а ее сменила "Черемшина". Он пел песни, которые знал и любил,
которые исполняли по радио и продавали попластиночно... и в которых было
что-то о нем самом. Пел так, что все и сам Кушнир чувствовали-видели этот
туман, серым молоком заливающий луга и овраги в вечерний час, когда исчезают
краски, только темные деревья выступают из него; чувствовали и осеннюю ночь,
когда холодный ветер задумчиво перебирает сухие листья на земле,
растворяются в темноте чернильные голые ветви, накрапывает дождик и
действительно трудно быть одному. И каждый из сотрудников Кушнира понимал в
его песнях что-то свое. Главбух Михаил Абрамович думал сейчас, что
скучновато он проводит свою жизнь в комнатах, пропитанных канцелярской
тоской, среди счетов, накладных, ведомостей, арифмометров, пишмашинок, из
которых за ненадобностью удалены восклицательные и вопросительные знаки,