полностью красная, без всяких примесей других цветов. В сочетании с
пустынным песком и небом в комковатых облаках это все смотрится довольно
зловеще, и я делаю на память несколько кадров на цветной химической
пленке. Дрон сообщает:
пустыня, а потом - остатки небольшого плоскогорья, и все. Была б у нас
антенна, мы бы сейчас выяснили, что там происходит, но увы - спутник для
нас закрыт. Знахарь, а Знахарь! Что это там творится, а?
так прямо сейчас. Там, за горизонтом, кто-то занят своим делом, а у нас
свое. И больше по таким пустякам меня не будите, а не то узнаете, каков
Знахарь в гневе.
пугает, а вот что там вдали... Но дорога у нас и вправду своя, и поэтому
катим дальше. Дрон на базу стучит, просит хоть словами передать, что с
орбиты видно. Пока то да се, пока спутник над плоскогорьем прошел, прошло
часа три, и вот ответ: центр светового излучения - на том самом
плоскогорье, а в других диапазонах - ничего определенного, активность выше
нормы, но об этом и так догадаться можно.
зарево потухло в две минуты, солнце встало - в перископ горы видны. Я
обрадовался как не знаю кто. Конечно, там идти труднее, и население опять
же разное до всякости, но все же что-то родное, на чем глазу и душе
отдохнуть есть. Почти три дня видеть только песок да камень вокруг, да не
просто видеть, а следить за ними внимательно - надоедает, и даже очень.
Поддал я газку, и к девяти часам утра торможу перед горлышком Узкого
прохода. Под гусеницами уже не песок, а так, земля сухая, да и на горах то
тут, то там пятна зеленые виднеются, вот радости-то! Я останавливаюсь, и
вся команда лезет в открытые люки - понять можно. Трое без малого суток
просидели в герметичной укупорке. Замкнутый цикл, конечно, жить позволяет,
но со свежим воздухом этого не сравнишь! Сидим на крыше и хором
восторгаемся, и даже кусочек пустыни, который все же лезет в глаза, как-то
даже симпатичен. Затем, когда первый восторг стихает, я лезу разглядывать
колпак, а вернее, то место, где он стоял. Я гляжу, и народ глядит:
остались нам на память только гнезда с остатками силового каркаса - а ведь
пластик на него мощный шел! От поворотной платформы - только лепешка с
глубокими бороздами, а в бороздах осколки камня застряли, маленькие такие
осколочки. Чисимет их в руки берет, говорит что-то на своем языке Кериту,
и потом они начинают говорить уже хором - заклятье, не иначе, кладут.
Знахарь принюхивается и тоже начинает в ответ раскачиваться - правда,
молча. Я прихожу к выводу, что это надолго, и лезу в люк, поднимать наверх
пакет с пайком и пару литров холодного конденсата из водосборника. Только
последнюю банку вскрыл - наши чародеи процедуру закончили. Чисимет раздает
каждому по камушку, а три лишних Кериту ссыпает.
будут от, как вы выражаетесь, воздействий - не от всех, конечно, но от
некоторых.
Сергей его еще и тестером проверил, во дотошный товарищ, прямо с датчиком
на крышу вылез, проверил экипаж, а теперь на корпус перекинулся. Хотя
повода для веселья особого нет, настроение все равно хорошее, я даже
напеваю, приводя в приятный для глаза вид ошметки колпака и антенн.
Окончили трапезу дипломаты на башне - и трогательная сцена прощания. Керит
с Чисиметом долго ругаются и объясняют друг другу, кто есть кто, то на
своем, то на общем языке. В выражениях не стесняются. Я прикидываю, дойдет
дело до мордобития или нет, решаю, что не дойдет, и оказываюсь прав. Керит
слезает с крыши и обзывает напоследок Чисимета водяным медведем. Затем
издает дикий крик и пускается в путь, не оборачиваясь и всем своим видом
выражая радость от факта расставания. Пьеро не выдерживает:
нам его вообще с собой дали, в коробке и так тесно. И не приложу ума
дважды, зачем Серчо телескоп сейчас понадобился - ведь не звезды же
разглядывать! Но оказывается - не звезды. Серчо, видимо, решил, что рельеф
- рельефом, а самому тоже не грех вперед посмотреть, и теперь ворочает
трубою так и сяк, разглядывая Орогоччу - название у вахлаков той части
гор, что от Красного хребта проходом пресловутым Узким отделена. Это уже
не хребет, а просто горная страна, по которой нам вроде бы проложили
маршрут. Что название это значит - неизвестно. У вахлаков оно мелькает
везде, да и в хрониках принято - вот и решили сунуть его на нашу карту ни
к селу ни к городу, язык ломать. Итак, сижу я со Знахарем и насчет ломки
языков треплюсь, потом Серчо зовет. Подводит к окуляру - мать честная!
Справа и слева по орлу висит, на таких дальностях, что даже в телескоп они
выглядят комарами.
пустыней, - говорит он. Помолчал, потом добавляет:
а может, просто исчезновением своим дает остальным знак. Надо посмотреть -
если сейчас и другие уйдут, то это точно.
властны? Может быть, это их орлы?
тремя словами "черт его знает". Серчо отгоняет от телескопа Знахаря и
вновь убирает аппарат в контейнер, потом командует:
- устранить. На все - до трех четвертей часа, раньше управитесь, вернее,
управимся - молодцы будем.
потом десять минут перекур, и дальше двинулись. Пьеро за рычагами, в башне
Сергей, а я дремлю на койке - после полудня, видимо, опять мне вести. Вот
так и сплю, снятся мне всякие приятные вещи, а потом - это я хорошо помню
- снится, как я в детстве сижу верхом на железной бочке, а рядом дружок,
тоже в коротких штанишках, колотит по этой бочке молотком с частотой
прямо-таки пулеметной. Продираю глаза - в отсеке оживление. Через меня
Чисимет перегнулся бесцеремонно и в стеклоблок глядит, а Знахарь в другой
уставился, то есть мне дырок для осмотреться не осталось. Это меня
раздражает, и приходится пробираться на ЦП, где Дрон с Серчо уже сидят.
кольца мрачного вида вахлаки. Вахлак - он и просто-то существо
малосимпатичное, а когда он еще и мрачный, то просто страшно. Волосы в
черный цвет крашены, на каждом - черные же фартук-щит кожаный и штаны на
помочах. В одной руке копье и в другой руке копье, словом, гвардия. Черный
цвет волос - это на Хребте боевая раскраска, и здесь, надо полагать, тоже,
хотя про народ Орогоччу у нас мало что известно. Стоим. Потом Сергей
говорит:
очередь, снарядов в шесть, над головами. Снаряды уходят вдаль и красиво
рвутся на противоположном склоне, вздымая в воздух ошметки кустов и
осколки камней. Шеренги стоят, не дрогнув, даже выражения интереса не
проявляя. Пьеро трогает с места и со скоростью средней резвости божьей
коровки идет к вахлакам, опять же не дрогнувшим, пока они не упираются
копьями в лобовой щит. Теперь их рожи заполняют весь экран. Мерзкие рожи,
честно скажу. Пьеро тормозит и замечает:
не положено, два. Подождать, наверное, лучше.
тот без лишних разговоров сразу лезет на ЦП, для чего совершается сложная
комбинация перемещений, в результате которой он у экрана, а я снова на
своей койке и в стеклоблок гляжу. Мне б сейчас на А-картинку глянуть, хотя
и так ясно: чтобы вот так стоять, нужно нас всей душой как врагов
ненавидеть, как врагов, чья погибель своей жизни дороже. После этой мысли
я себя поправляю: не нас, а "его", наш танк они наверняка воспринимают как
единое существо, а не курятник на колесах.
переводит для нас:
поворачиваются, как бы ищут, кто, мол, будет говорить. Наконец раздается
ответ - динамик мне его чуть ли не в ухо выплескивает, а перевод где-то на
заднем плане.
умеем воевать и с драконами, и с - тут какое-то неясное слово
проскакивает, типа "курпури" или "корпури" - так и с тобою тоже справимся.
Уходи от нас в свою пустыню, все!
ли и вправду сыграть роль этакого добродушного бегемотика, который ползет
по своим делам, никого не обижая, то ли разъяснить этим героям, что речь
идет не о "нем", а о "них". Вариант с бегемотиком отвергается главным
образом потому, что при нем снова в закупорке сидеть. Задача объяснить,
что к чему, возлагается на Знахаря, Чисимет в своем пристенном наряде на
это не годится. Знахарь берет микрофон и говорит:
зверь. Это просто коробка на колесах, сделанная из железа и дерева людьми,
на железном острове живущими. Сейчас я, один из людей, в этой коробке
сидящих, вылезу, чтобы говорить глаза в глаза, вылезу без оружия, поэтому
кидать в меня копьем или чем иным убийственным пожалуйста не надо.
Березин Федор
Доставалов Александр
Сертаков Виталий
Ларссон Стиг
Гюго Виктор
Афанасьев Роман