следующим?
трамвая.
руководства искусством. Панические слухи о том, что правофланговыми теперь
будут затюканные ранее таланты, как буря, проносились тут и там.
Загнанными талантами были готовы признать себя все и спорили только о том,
кто больше перенес гонений, чей челн сильнее потрепали житейские бури.
Ждали также репрессий, сокращения штатов, крайне суровой переаттестации и
катастрофического уменьшения окладов.
костюм, папка для бумаг, валидол в кармашке, большой носовой платок, ручка
с золотым пером - джентльменский набор всякого руководителя со стажем.
Говорил он тихо, но властно. Казался любезным, но без панибратства.
Тревожные опасения артистов были напрасны - никого он не увольнял и не
переаттестовывал, о возвышении загнанных талантов тоже не заикался.
Видимо, веяния времени обошли его стороной или он сумел их обойти -
неважно. Свое назначение к нам Щуров, видимо, расценивал как опалу. Вне
всякого сомнения, ему хотелось возглавить нечто большее - главк или
министерство. Эта тайная мысль ясно читалась на его лице, раз и навсегда
принявшем обиженное выражение.
провел ремонт здания, затем купил новые барабаны для оркестра и
распорядился ввинтить стосвечовые лампочки в гримуборных. После этих
свершений Щуров начал осыпать благодеяниями непосредственно коллектив -
доставал путевки в санатории, устраивал детей артистов в ясли, для слабого
желудком Жени Савельева выхлопотал талоны на спецпитание и, как венец
всего, пробил три отдельные квартиры для особо ценных сотрудников.
начал добиваться для цирка заграничных гастролей, и не куда-нибудь, а в
Италию, даже больше - в Рим! Стало очевидно, что, возвышая коллектив,
директор не прочь возвыситься сам. Но это было не суть важно. Слово "Рим",
как гром, прогремело над церковью, ввергнув коллектив в состояние
восторженной паники. Интеллектуальный центр группы, лилипут Женя
распространял слух о том, что на представление в Риме придет сам папа
римский, обожающий цирк. Новость повергла в трепет артистов. Убежденный
безбожник Сурен Гарун вызвался сделать антиклерикальный иллюзион "Монах и
послушница", но был с гневом осужден товарищами. Особенно неистовствовал
лилипут, у которого были свои планы насчет папы римского. Хотелось
побеседовать со стариком о возможности существования души отдельно от
тела.
по приему программы. Я со злорадством узнал об этом. Мне, слава богу,
худсовет не грозил. В цирке я уже два года не работал и вообще начал
постепенно привыкать к своему второму имени "Федор".
пальто, он остановился на пороге комнаты и властно объявил:
наш номер. Худсовет предупрежден.
от всего, устал! "ОВУХ", понимаете? Аппарат Судьбы. Я же сто раз вам
говорил о нем. Все уже предрешено, и это не мои фантазии.
демонстрируя своею позой, что уйдет нескоро и вряд ли побежденным.
Неужели вы с вашим опытом житейским не поняли, что я не тот, на кого можно
ставить? Я не "мотофозо". И вообще, - я развязно подмигнул Дзанни, - у
меня теперь все другое: жизнь, интересы, знакомые, даже имя...
членов худсовета! Вы купили их! - вскричал я, любуясь собой.
улыбнулся: - Он - убийца.
крови?
И я спросил:
что-то, вы бы меня и перед ним заставили Моцарта играть?
сразу почувствовал робость.
"Дело" показывали. Там все написано: и про город N, и про Безбородова, и
про черненькое распятие, которое у вас было...
себя божьим любимцем. Но Бог никак не сумел помочь мне, когда надо было.
Когда молчит Бог, появляется Безбородов.
причина сажая простая: внутри тебя гниет честолюбие, но из уродливой
гордыни ты не даешь ему выхода. И все унижения, о которых ты говорил, -
брехня трусливого, малокровного неудачника. Прего, открой мне дверь. Я
больше не приду сюда. Никогда!
сдавил мою шею. Но не хотел я покоряться Дзанни, не хотел!
вы мучаете меня? За что унижаете? Что я вам сделал плохого?! Поймите,
поймите, я не могу продавать себя, не могу кривляться!
Он ждал этих моих слов, чтобы бросить в ответ:
перед любой публикой! Правда, вы меня в драму прочили, а на деле вышел
грубый фарс и роль Федора.
Ты сошел с ума.
руку в кожаной перчатке и начал трясти ее, крича:
наконец! Представьте, что вы лишены родины, что больны ностальгией до
кровавой рвоты, до желания застрелиться в нужнике... Наконец вам позволяют
поехать домой на короткое время. Эмигрант счастлив, но счастье это
отравлено мыслью о том, что придется возвращаться и, быть может,
навсегда... И только что землю родную завидит во мраке ночном...
означает?
родина, и я не боюсь смерти. Мне страшно вернуться на землю.
возможность взлететь снова... Щенок! Что бы ты сказал, если б не мог
взлететь уже никогда? И я был Флейтистом и ходил над землей... И моя
флейта пела голосок веселым и свежим, как у античной богини. Все это я
потерял и один день - когда мне переломали ребра...
уверенно:
попробует сделать не так, как надо. Я все ему вспомню: как по роже бил, и
как сутками без сна держал, и лагерь для уголовников тоже вспомню.
чаевник и помощник его, Ванечка Киселев. Этот - зверь был. Он мне одним
ударом челюсть раскрошил - хряк, и нету зубов. А на следующий день отвели
меня к Щурову, и он сочувственно тик спрашивает: "Что, бил тебя Киселев?"
- "Бил", - говорю, и в слезы. Сами текут. "Сильно бил?" - "Сильно", -
отвечаю. "А как? - спрашивает. - Так, что ли?" - и локтем очень ловко
выбивает оставшиеся зубы... Он меня расстрелять хотел, а я сбежал. Не мог
смерть от них принять.
цыгана-уголовника. Щуров обманул свое начальство: нельзя же было вывести в
расход меньше преступников, чем полагалось! Я про это много позже узнал.
гнезда, с мольбой - не делай мне больно, не делай, не делай!
купол цирка. Это неожиданное появление было впечатляющим - все давно
забили о Флейтисте - и я почувствовал себя Гришкой Отрепьевым,